– Ни за что, милая, – сказала она, – ни за что… – Повернулась к Полусветову. – Больше всего ей сейчас нужна теплая ванна. И какая-нибудь одежда. Эта вся в кровище…
Пока Кора купала Клодин, Полусветов курил на террасе.
После ванны Кора одела Клодин в байковую пижаму и уложила на широком диване, который стоял в спальне.
– Она что-нибудь рассказала? – спросил Полусветов, когда Кора вышла на террасу.
– Я не расспрашивала. Утром расскажет… если сможет…
– У меня дурные предчувствия…
– У меня тоже. – Помолчала. – Там, наверху, я уж было простилась с тобой… он был такой огромный… и мерзкий…
– Нам просто повезло, – сказал Полусветов. – Флик среди бесов – рядовой легионер, пешка, наделенная силой, но не умом и хитростью. Жалкое подобие левой руки. Он годится разве что на роль мальчика на побегушках. Растерялся, когда на него напали мои шарики… будь он рангом хоть чуть-чуть выше, нам пришлось бы туго…
– Ты в постели не будешь распадаться на эти шарики?
– Незачем. Или хочешь попробовать?
– Прости…
Он удивленно посмотрел на нее.
– Ну, за то, что я на тебя сегодня утром наехала… насчет этого козла Карася и мести… меня занесло…
– Проехали. – Он взял ее за руку. – Так ты всё еще хочешь взглянуть на город с высоты птичьего полета?
Она кивнула.
– Тогда – тринадцать!
И два крылатых дракона, ало-золотой и сине-золотой, бросились с террасы в ночь, взмыли во тьму, роняя искры на брусчатку и черепицу, сделали круг, отражаясь в черных водах Сены огромным огненным пятном, и помчались к Сите, обогнули темные башни Нотр-Дам, поднялись еще выше, и Кора увидела мир дольний – крыши и башни великого города, его улицы и площади, и людей в постелях, спящих или занимающихся любовью, и тлеющие в глубинах земли тела миллионов мертвецов, и червя во чреве яблока, и звёзды в глазах Астерия, и поля, покрытые вопящими всадниками, и ангелов, грозно шумящих крыльями в безмозглой выси, и демонов с их горящими глазами, – и душа ее впервые вместила всю полноту жизни…
Ни Полусветов, ни Кора никак не ожидали, что им придется заменить родителей десятилетней девочке, которая еще вчера была остриженным наголо мальчиком и была прикована к инвалидному креслу, где и сидела с утра до вечера, свесив голову набок, время от времени кривя рот и мочась в памперс.
Кора попыталась выяснить, где была и что делала девочка, когда погибли ее родители, и как попала в сквер у Сакре-Кёр, но Клодин ничего не помнила.
Она почти ничем не напоминала Клода. Лицо ее выровнялось, похорошело, кожа приобрела смуглый, как у отца, оттенок, глаза как будто расширились, а губы то и дело складывались в улыбку. Ей нравилось примерять новые платья и туфли, с кокетливой гримаской поглядывать на молодых служащих отеля, из-за чего Кора называла ее кривлякой, нравилось, когда Полусветов доставал из рукава или шляпы то конфету, то мороженое, нравилось наблюдать за сизарями, бегавшими вокруг стульев на террасе кафе…
Она осталась немногословной, но выражение ее глаз, все ее движения приобрели осмысленность, которой был начисто лишен бедный Клод.
Больше же всего она любила рисовать.
Почти каждый день Полусветовы брали ее с собой в какой-нибудь музей, на выставку или просто прошвырнуться в Люксембургский сад или в Версаль, куда они ездили на большой уютной машине с шофером.
Собираясь на прогулку, Клодин обязательно клала в холщовую сумку альбом, и при любом удобном случае доставала карандаши. В музеях, парках, кафе она рисовала людей, хотя иногда и снисходила до пейзажей и птиц.
Поначалу Полусветовы не обращали внимания на ее труды, радуясь, что ребенка не приходится занимать – Клодин всегда сама находила себе занятие.
Но однажды вечером Кора положила перед Полусветовым лист из альбома с карандашным портретом старика, замершего перед какой-то картиной в Оранжери.
– Как тебе?
Согбенный старик стоял перед картиной, заложив руки за спину и подавшись вперед, – и его поза, и выражение его лица, и очки, сползшие на кончик рыхлого носа, и полуоткрытый рот были переданы с такой точностью и глубиной, словно в работе мастера.
– Путь от каракулей до этого рисунка она пробежала за две недели, – задумчиво проговорил Полусветов. – Феноменально.
– А это? – Кора положила перед ним другой лист. – Чарли говорил, что они бывали с Клодом в Лувре.
На листе бумаги была изображена Венера Милосская – мастерство рисунка поражало.
– Может, купить ей краски? Хотя бы акварельные. До масляных, думаю, она еще не доросла, да там и работа другая – холсты, грунтовка, скипидар, бабы, водка…
Жена молча выложила третий лист – на нем Клодин запечатлела со спины обнаженную Кору, надевающую халат.
– Она видела тебя голой?
– Когда помогаешь десятилетнему ребенку принимать ванну, мокрым становишься с головы до ног.
– Завтра же купим ей краски, – решительно сказал Полусветов. – Пусть попробует.
– Ты думаешь о том же, о чем и я? О Джоконде?
– Поживем – увидим…
Однажды Полусветов неслышно подошел к Клодин сзади, когда она, высунув язык, рисовала на большом листе бумаги.
– Ты меня не испугал, – сказала она, не оборачиваясь. – Я сразу поняла, что это ты.
– По шагам? Я большой и тяжелый…
– Просто поняла, папа.
Полусветов вздрогнул.
– Что ты рисуешь, Кло?
– Битву.
– Можно взглянуть?
– Я еще не закончила. Закончу – покажу.
Он нашел Кору в гостиной – она сидела на диване у окна с планшетом на коленях.
– Что читаешь?
– «Лемегетон», – сказала она. – «Малый ключ Соломона». Среди демонических правителей, герцогов и маркизов никак не могу найти Фосфора…
– Так он, думаю, никакой не герцог, а канцелярская крыса.
– Похоже, он получил полномочия для заключения договора чуть ли не от всех 72 демонов Ада. Вот смотри, герцог Агарес может научить владению всеми существующими языками. Великий правитель Марбас насылает и излечивает болезни, а также учит, как изменять свой облик. Принц Ситри, существо с головой леопарда и крыльями грифона, разжигает любовь мужчин к женщинам и женщин к мужчинам, а также может показать их обнаженными. Граф Гласеа-Лаболас может сделать человека невидимым. И почти все они знают, где скрыты сокровища, чтобы мы с тобой могли жить припеваючи… У Фосфора была печать?
– Ну да, и очень затейливая…
– Значит, он все-таки демон, потому что только главные демоны владеют печатями – сигилами.
– Он мог назваться любым человеческим именем – хоть Лениным, хоть Гитлером, потому что в его мире человеческие имена ничего не значат.
– Ага, теперь об именах. «Малый ключ Соломона» – один из гримуаров, книг о магии и заклинаниях. Я просмотрела список гримуаров и обнаружила в нем книгу «Arbatel de magia veterum», изданную впервые в 1575 году в Базеле. Считается, что имя Arbatel восходит к древнееврейскому Arbotal – так автор книги называет ангела, у которого он научился магии. Через еврейское arbotim – четырехкратный – это имя восходит к Тетраграмматону, Четырехбуквию, в котором зашифровано настоящее имя Бога. В этой книге на самом деле нет никакой черной магии и никакой связи с Ключами Соломона. Автор то и дело цитирует Библию и призывает магов не прятаться от людей, а активно включаться в общественную жизнь. Якоб Беме нашел в ней свою теософию, а Штайнер – антропософию. Арбатель в своем гримуаре призывал к милосердию и честности, однако труд его был оценен некоторыми его современниками как книга, полная нечестия. Может быть, потому, что иные из его последователей примкнули к сектам самого мрачного толка…
– Кора, – взмолился Полусветов, – зачем ты мне всё это рассказываешь?
– Клодин носит фамилию отца – Арбателли. Это не итальянская фамилия. На арабском слово «арба» означает четыре, а буква «т» в арабском и арамейском означает женский род, так что Арбатель может переводиться как «четвертая богиня» или «четыре богини». Помнишь, Чарли называл Стеклянную церковь Квардеа – храмом четвертой богини… возможно, речь идет о четырех богинях – четырех стихиях…
– Тогда понятно, почему Церковь обрушилась на эту церковь: это ж язычество. Но какая из четырех стихий может соответствовать стеклу? Воздух? Впрочем, прозрачной может быть и вода, и даже огонь при определенных условиях…
– А может, стеклянная – в переносном смысле? Прозрачная, чистая, честная… или белая…
– Или дом невинных девочек, девственниц… Но какое отношение ко всему этому имеет семейство Арбателли? У них арабские или еврейские корни? Или кто-то из их семьи написал эту книгу? Или был колдуном? Или принадлежал к секте самого мрачного толка? А может, какая-нибудь их родоначальница считала себя четвертой богиней? Тогда остальные три – кто? Но главное-то – каким образом ключ от этой церкви оказался в Москве, в траве возле того места, где я тебя нашел, и зачем?
– У меня самой голова кругом, – жалобно проговорила Кора, – а тут еще ты со своим лютым рацио…
Полусветов сел рядом с ней, взял за руку.
– Клодин только что назвала меня папой.
– Меня она уже раза два или три называла мамой… она травмирована…
– А может, девочка не считает своими родителями тех, кто были родителями мальчика?
– Она просто растеряна и ищет опоры. Но у меня язык не поворачивается, чтобы поправить ее, напомнить, кто ее мать… Как ты говорил, час между собакой и волком? А вдруг в ней какие-нибудь древние ведьмы пробуждаются? Разве может десятилетний ребенок так быстро научиться рисовать? А что еще из нее вылезет?
– Кора…
– Мне ужасно жалко ее, Левушка, ужасно. Хочется спрятать ее во рту, как горошину, и никому даже не показывать. Так ведь нельзя, правда? Но я боюсь – боюсь всех этих чертей и чертенят, всего этого жестоковыйного средневековья, всех этих орангутанов, правителей и герцогов, ведьм, магов, пауков, жаб и мокриц моей души, нашей жизни… боюсь, что весь этот мрак и гной отравит Клодин…