3 ноября 1925
[РГАКФД. В-264]
В итоге Каменеву вместо доклада пришлось просто отбиваться от нападок и защищать взгляды оппозиции. Лев Борисович говорил, что убежден в неправильности линии партии и считает своим долгом предупредить партию об этом:
– Вы можете нас за это обругать, можете наказать, можете за это открыть по нам огонь, можете сказать, что мы очень плохие люди, но это не остановит нас перед тем, чтобы сказать, в чем, по-нашему, заключается та ошибка, на которую партию пытаются толкнуть.
В своем докладе Каменев постоянно жаловался, что им до этого запрещали выступать и именно поэтому партия не знает всех проблем, а съезд – единственное место, где они могут озвучить свои взгляды.
Говорить Каменеву не давали. Его постоянно перебивали с мест. Ему приходилось повышать голос, чтобы перекричать, шум, смех и оскорбления. Однако Лев Борисович был настолько возмущен нападением выступающих на Зиновьева и непониманием сути проблем, что больше не собирался с ними церемониться:
– Товарищи, до тех пор, пока я стою на этой трибуне, вы меня не заставите замолчать, как бы громко ни кричала кучка товарищей.
Каменев вновь и вновь критиковал взгляды Бухарина, настаивал, что им «прикрашивается» нэп и скрывается оживление в деревне капиталистических элементов – кулачества и нэпманства:
– Я товарища Сталина упрекал на ряде совещаний, я повторю это перед съездом: ты вряд ли согласен с этой линией, но ты ее прикрываешь, и в этом твоя ошибка как руководителя партии: ты твердый человек, но ты не даешь партии твердо отвергнуть эту линию… Теперь я вижу, товарищи, что товарищ Сталин целиком попал в плен этой неправильной политической линии, творцом которой является Бухарин.
Лев Борисович на протяжении всего доклада твердил о необходимости внутрипартийной демократии – меньшинству должна быть предоставлена возможность отстаивать свои взгляды в партии. Конечно, подчеркивал Каменев, в пределах партийного устава и «диктатуры партии и пролетариата».
Самое же главное Каменев припас на конец доклада. Будучи в Политбюро, и даже в «семерке», Каменев никак не мог влиять на политику. Он даже не мог отстоять свое право на публикацию статей. Он знал, что это заявление взорвет зал. Но не мог промолчать и не бросить с трибуны:
– Мы против того, чтобы создавать теорию «вождя», мы против того, чтобы делать «вождя». Мы против того, чтобы Секретариат, фактически объединяя и политику, и организацию, стоял над политическим органом. Мы за то, чтобы внутри наша верхушка была организована таким образом, чтобы было действительно полновластное Политбюро, объединяющее всех политиков нашей партии, и, вместе с тем, чтобы был подчиненный ему и технически выполняющий его постановления Секретариат.
В зале опять раздались шум, гул и выкрики: «С этого надо было начинать!»
Каменев же не растерялся и парировал:
– Это право оратора начать с того, с чего он хочет. Вам кажется, следовало бы начать с того, что я сказал бы, что лично я полагаю, что наш генеральный секретарь не является той фигурой, которая может объединить вокруг себя старый большевистский штаб? Я не считаю, что это основной политический вопрос. Если бы партия приняла определенную политическую линию, отмежевала бы себя от тех уклонов, которые сейчас поддерживает часть ЦК, то этот вопрос бы не стоял сейчас на очереди.
Зал в основной массе был настроен скептически. Из зала сквозь шум посыпались выкрики: «Неверно!», «Чепуха!», «Вот оно в чем дело!», «Раскрыли карты!» А ленинградская делегация аплодировала Каменеву.
Каменев, перебивая выкрики, повторил:
– Я неоднократно говорил это товарищу Сталину лично, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба.
Уходил Каменев с трибуны под аплодисменты сторонников оппозиции, шум и выкрики их противников: «Не дадим командных высот!», «Сталина!»
Каменева же не смущали ни крики, ни свист. Не в первый раз все-таки он выступает с речью, которая не всех устраивает.
Однако его выступление положение оппозиции только усугубило.
Сталин назвал все выпады Каменева клеветой на партию. А самого Каменева обвинил в том, что тот запутался в нэпе и подходит к делу «не как ленинец, а как либерал». Да и вообще, по его мнению, Каменев и Зиновьев подходят ко многим вопросам «вне связи с исторической обстановкой». Говоря о том, что ошибка Бухарина с его лозунгом «обогащайтесь» давно исправлена, Сталин задавался вопросом – почему же оппозиция не прекращает травлю против Бухарина? Притом он не отрицал запрет на публикацию статей оппозиции, говоря, что это «ради единства партии».
– Партия хочет единства, – говорил Сталин, – и она добьется его вместе с товарищами Каменевым и Зиновьевым, если они этого захотят, без них – если они этого не захотят.
После оглашения проекта резолюции съезда Каменев пытался внести в нее поправки, обсудить ее еще раз[206]. Особенно его волновала судьба его единомышленников. Он просил, чтобы в резолюции было отражено, что к ним не будет применено никаких «организационных репрессий и смещений».
Однако большинство проголосовавших отклонило все предложения Каменева. Резолюция была утверждена 599 голосами против 65. Никакой внутрипартийной демократии, только «абсолютное единство воли» и «пролетарская дисциплина»[207]. А так как Каменев «не выражает линию Центрального комитета»[208], с обсуждения съезда сняли доклад Каменева о хозяйственном строительстве, несмотря на то что его текст был заранее согласован.
Этот же съезд переименовал партию из РКП(б) в ВКП(б) – Всесоюзную коммунистическую партию большевиков, а ее устав «первейшей обязанностью всех членов партии» утвердил строжайшую партийную дисциплину, в соответствии с которой все решения партийных центров должны исполняться «быстро и точно», а обсуждение спорных вопросов допустимо лишь для принятия решения.
Постановление Политбюро ЦК РКП(б) о составе Политбюро и выводе из него Л. Б. Каменева
1 января 1926
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 206. Л. 4–4 об.]
Каменев не зря беспокоился о судьбе единомышленников. После съезда в Ленинграде прошла большая «партийная зачистка» – увольнению и высылке подверглось немалое их количество. А 26 марта 1926 года Зиновьев был смещен с поста председателя Ленинградского совета.
На январском пленуме 1926 года кара настигла и самого Каменева. Чтобы слегка припугнуть и усмирить его бунтарский характер, его вывели из членов Политбюро, сделав кандидатом. При этом Зиновьева оставили в составе Политбюро[209]. На вопросы Каменева о причинах его понижения в статусе Феликс Дзержинский на пленуме высказался, что для реализации решений съезда и работоспособного Политбюро в его составе будет достаточно одного Зиновьева. «Тем более, – заметил Дзержинский, – вы говорите одно и то же». Началась постепенная реорганизация партийного аппарата.
Оппозиции еще раз напомнили ее место. На просьбу Зиновьева издать брошюру, где можно будет разъяснить всем взгляды оппозиции, которые «толкуются вкривь и вкось», ЦК ответил категорическим отказом. Каменева и Зиновьева обвинили в попытках развязывания новой дискуссии и нарушении решения XIV съезда. Дзержинский еще раз напомнил, что можно иметь свое мнение, «но только в границах определенной линии партии»[210]. А Сталин предложил впредь не допускать содокладов на съездах от имени меньшинства и запретить публикацию каких-либо объяснений их сторонников о решениях съезда. Пленум эти предложения утвердил[211].
Для Каменева этим все не закончилось. 11 января 1926 года Политбюро упразднило должность председателя Совета труда и обороны, которую занимал Каменев. Кроме того, он лишился поста заместителя председателя СНК. Вместо него были назначены Рудзутак и Куйбышев[212].
Зиновьев пытался протолкнуть идею, чтобы Каменева оставили заместителем председателя СНК по линии СТО. Но, естественно, эту идею не поддержали. Каменева назначили на должность наркома внутренней и внешней торговли[213]. Сталин даже не скрывал, что именно создавшаяся на съезде обстановка вынудила «использовать способности и опыт» Каменева на других постах: «Товарищ Каменев во всей своей предыдущей работе в СТО ознакомился со всеми вопросами рынка и внешней торговли и теми опасностями, которые грозят государственному хозяйству со стороны рынка. В качестве председателя комиссии СТО по хлебо-экспорту фактически руководил заготовительно-экспортной кампанией. Политбюро считает целесообразным использовать опыт и знания товарища Каменева на более ответственном для настоящего момента участке хозяйственной работы – руководстве Наркомторгом»[214].
Ян Эрнестович Рудзутак
1920-е
[РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 663. Л. 1]
Валериан Владимирович Куйбышев
1930-е
[РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 388. Л. 1]
Каменев счел это объяснение смешным. Никакого подходящего опыта у него не было. А сам Наркомат торговли, по имеющимся у него сведениям, находился в удручающем состоянии. Об этом он написал в своем обращении к Политбюро: «Назначение мое наркомторгом абсолютно нецелесообразно. У меня нет никаких личных данных, чтобы успешно справиться с оперативными, организационными и административными задачами, стоящими перед НКВторгом. Аппарат наркомата находится в полном разложении. Красин сегодня уезжает в Англию, Шейнман назначен в Госбанк. Я дела абсолютно не знаю, а с выбытием указанных товарищей мне не у кого даже учиться и позаимствовать опыт».