[226] и явилось для Сталина предлогом для нового нападения на оппозицию. Именно «с появлением группы Зиновьева, – говорил Сталин, – оппозиционные течения стали наглеть, ломать рамки лояльности»[227]. Сталин предложил ударить на пленуме по оппозиционной группе Каменева и Зиновьева, тем самым разбить их блок с Троцким и попробовать вернуть лояльность Троцкого и его сторонников. Сталин считал: если ударить по всем троим сразу, то ЦК и его органы превратятся в неработоспособные учреждения[228].
Он предлагал Зиновьева вывести из Политбюро, а после убрать с поста председателя Исполкома Коминтерна. «На пленуме можно и нужно ограничиться короткой резолюцией о единстве в тесном смысле слова в связи с делом Лашевича, сославшись на ленинскую резолюцию о единстве на X съезде, – писал Сталин Молотову. – Зиновьев выводится из Политбюро не из-за разногласия с ЦК… а из-за его политики раскола»[229].
Началась подготовка к пленуму с обеих сторон. Оппозиция подготовила свое заявление, которое подписали 13 человек, в том числе и Каменев. Это заявление позже назвали «Декларацией», так как в нем критиковались политика «большинства ЦК» и бюрократизация партии: «Подлинная дисциплина расшатывается и заменяется подчинением влиятельным лицам аппарата; товарищи, на которых партия может положиться в самые трудные дни, выталкиваются во все большем числе из состава кадров, перебрасываются, высылаются, преследуются и заменяются сплошь да рядом случайными людьми, непроверенными, зато отличающимися молчаливым послушанием»[230].
Письмо И. В. Сталина В. М. Молотову о «деле Лашевича» и группе зиновьевцев
25 июня 1926
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5388. Л. 23–25 об.]
21 июля 1926 года на заседании при обсуждении доклада о так называемом деле Лашевича Троцкий пытался огласить «Декларацию». Однако попытка его была неудачной. Почти все его выступление потерялось в шуме, смехе и выкриках: «Это демагогия», «Прекратите чтение», «Милюковщина это», «Наглая ложь», «Не ссылайтесь на Ленина», «Аристократы!»
В итоге «Декларацию» признали «раскольнической платформой, унижающей достоинство партии». Но, как и планировал Сталин, главным организатором раскола пленум назвал отнюдь не Троцкого, а Зиновьева.
Досталось и Каменеву. Председатель Всеукраинского центрального исполнительного комитета Григорий Петровский вдруг вспомнил о Каменеве, обо всех его промахах и ошибках:
– Товарища Каменева, что ли, поставить во главе партии? Но кому не известно, что при всех крутых поворотах делал Каменев? В 1917 году что было сделано Каменевым на суде нашей фракции? Что было сделано им в ссылке, когда из Ачинска посылалась телеграмма первому гражданину романовской династии?
Слова о телеграмме как обухом по голове ударили по Каменеву. Обычно сдержанный, он вскочил с места и выкрикнул:
– Врешь!
Его соратники поддакивали:
– Как не стыдно врать!
Однако Петровский продолжал:
– Почему мне стыдно? В тысячу раз стыднее, когда романовской династии посылается телеграмма!
Каменев был растерян. Вновь всплыла ложь о старой, давно забытой истории.
– Врешь! – продолжал кричать Каменев.
Но Петровский не унимался. Чувствуя свое превосходство, он позволил себе иронизировать:
– Товарищ Каменев, я даже не позволил Вам называть меня на «ты», но Вы, видно, вышли из минимальной моральной дисциплины и тычите, а между тем, на кого «ты» можно сказать, так это на Вас, потому что Вы уж так много нагадили партии, что дальше идти некуда. Об октябрьских днях я тоже врал? О теперешнем положении? Но при всех этих враках выходит, что Вам, товарищ Каменев, руководство партии никогда не будет доверено.
Каменев, никогда к этому и не стремившийся, уже в спокойном тоне сказал:
– А я и не прошу[231].
На этом спор был закончен. Но история с телеграммой еще всплывет.
Не смог промолчать Каменев и когда его сторонников обвиняли в участии в конспиративных собраниях. Он пытался объяснить, что их вынудили к этому, не давая высказываться на легальных площадках[232].
Примирителем попыталась выступить Крупская, которая уверяла, что она против фракций, но ответственным за их появление называла большинство. Именно большинство создало такую атмосферу, при которой невозможно спокойно обсуждать вопросы, и вынудило меньшинство создавать нелегальные собрания.
На пленуме еще раз вспомнили о «Завещании Ленина». Последнее слово осталось за Сталиным:
– Никаких писем Владимира Ильича Ленина ЦК не скрывал и скрывать не мог. Всякий, кто заикнется о том, что эти документы скрыты, является клеветником на нашу партию.
А дальше Сталин стал лукавить, говоря, что всегда настаивал на том, чтобы их опубликовали в печати. Однако он говорил не только о «Завещании», но и о письме Ленина 1917 года против Каменева и Зиновьева. При этом Сталин заявил:
– Я жалею, что объединенный Пленум ЦК и ЦКК не имеет права принять решение о том, чтобы опубликовать в печати эти письма. Я очень жалею об этом, и я буду этого добиваться на XV съезде нашей партии.
Крупская же говорила, что если вопрос стоит так, то надо опубликовать сначала «Завещание Ленина», а уже потом рассматривать вопрос о публикации письма 1917 года.
Несмотря на то что выступление Каменева не было запланировано, он не мог промолчать, тем более что являлся председателем XIII съезда в тот момент, когда решался вопрос о «Завещании»:
– На съезде по решению Президиума было предложено прочесть сначала то письмо Ленина к партии, которое мы в просторечии называем «Завещание», по делегациям, не зачитывая его сразу на съезде. Съезд постановил тогда только одно, что ввиду того, что все члены съезда ознакомились с этим письмом по делегациям, не требовать оглашения этого письма на самом съезде.
«Дворник, лидер и арриергард оппозиционного блока. По Сталину – Угланову. *) он же член общества помощи больным отцам» (Л. Б. Каменев, Л. Д. Троцкий, Г. Е. Зиновьев). Карикатура
Автор В. И. Межлаук
1926
[РГАСПИ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 14. Л. 186]
В защиту своей репутации он вновь обратился к письму Ленина:
– Ленин, будучи здоров, мог опубликовать, довести до сведения партии, сослаться на него в своих речах. Это письмо, направленное против меня и Зиновьева, было написано в октябре 1917 года. Пять лет после этого Ленин был жив, пять лет после того он выступал на съездах, и он мог на каждом съезде прочесть это письмо.
При этом Каменев поддерживал идею о публикации письма 1917 года:
– Пусть партия узнает и об этом письме, как она знает о наших ошибках, и пусть она знает, что в течение пяти лет товарищ Ленин не использовал этого письма против нас и что им пользуется теперь товарищ Сталин для совершенно определенных целей[233].
Сталин же был хитрее. Он зачитал «Завещание Ленина» целиком и обратил внимание, что за все годы работы он учел все замечания до единого: сдерживал грубость и даже заступался за Троцкого, голосуя за оставление его в Политбюро. А вот ошибку Каменева и Зиновьева Ленин называл не случайной. А значит, по мнению Сталина, она может повторяться:
– Не думаете ли вы, товарищи, что некоторая реставрация старых ошибок, некоторый рецидив этих ошибок был перед нами продемонстрирован на XIV съезде нашей партии? Я думаю, верно. Отсюда вывод, что товарищи Каменев и Зиновьев не учли указания Ленина.
Закончилось все склокой, взаимными упреками и криками. Оппозицию призывали отказаться от ее идей и «Декларации», но не давали ей даже высказаться.
Каменев пытался объясниться, но голоса с мест просто заглушали его.
– Для того, чтобы отказаться от чего бы то ни было, – кричал он, – я должен иметь слово.
«Не хотим вас слушать», «кто вам поверит» – вот что слышал Каменев в ответ.
– Но вы должны, – говорил Каменев сквозь шум, – если не хотите дискредитировать и партию, и свое руководство партией. Вы должны дать нам право ответить на вопросы и обвинения.
Но ни Каменеву, ни Троцкому слова не дали.
А на следующий день, 23 июля, пленум признал «Заявление 13-ти» «фракционной платформой», которая, по мнению большинства, не имела никакого отношения к «делу Лашевича», а предназначалась «для прикрытия раскольнических действий некоторых фракционеров»[234]. Зиновьева, как и планировал Сталин, из Политбюро исключили, Лашевича исключили из ЦК и сняли с поста заместителя председателя Реввоенсовета. Подавалось это все как жертва во имя единства партии, так как «без твердой партийной дисциплины, без подчинения меньшинства большинству партия оказалась бы неспособной выполнить исторические задачи, возложенные на нее Октябрем», – говорилось в резолюции[235].
Оппозиция потерпела поражение. Никаких решений относительно Каменева принято не было. Но Лев Борисович понимал, что скоро доберутся и до него, так как дали понять, что никакого доверия ему нет. В прениях периодически его попрекали неважной работой в Наркомате торговли. Каменев сознавал, что недостатки аппарата, которые существовали еще до его прихода туда, теперь будут использовать против него. Еще при своем назначении он задумывался, что его специально отправили в Наркомат торговли, чтобы потом упрекать в ошибках и неспособности организовать работу наркомата.
Лев Борисович Каменев
28 сентября 1926
[РГАСПИ. Ф. 323. Оп. 1. Д. 8. Л. 29]
Лев Борисович решил не дожидаться официального решения и 25 июля написал заявление, в котором просил освободить его от должности наркома торговли: «В предстоящей хозяйственной кампании НКТоргу предстоит сыграть решающую роль. Работа НКТорга должна вместе с тем носить сугубо маневренный характер: решения должны приниматься быстро и проводиться неукоснительно. Выполнить свои сложнейшие задачи НКТорг при этих условиях смог бы только при условии полной стопроцентной поддержки и полного доверия со стороны Политбюро и СТО… Этой поддержки и этого доверия к моей работе в НКТорге со стороны ПБ и СТО не было с самого начала… То, что произошло на пленуме, конечно, не ослабило, а во много раз ухудшило положение. Речи члена ПБ Рудзутака и Председателя СТО Рыкова показали совершенно ясно, что ни на какое доверие и действительную поддержку НКТорг – до тех пор, пока я нахожусь во главе его, – рассчитывать не может… это громадный минус для благополучного хода всей хозяйственной кампании… Я думаю, что подобное положение не терпимо с точки зрения интересов д