зиционеры, что ЦК оторвался от партии, партия оторвалась от класса, что если бы да кабы, да во рту росли грибы, то они, оппозиционеры, имели бы наверняка 99 % на своей стороне. Но так как грибы во рту не растут, то оказалось, что у оппозиции даже 1 % не имеется. Таков итог, – резюмировал Сталин.
А дальше Каменев только и успевал записывать, какими словами Сталин называл руководителей оппозиции: «мелкобуржуазные интеллигенты», «люди, не страдающие скромностью», «оторванные от жизни интеллигенты».
Все слова Сталина поддерживались аплодисментами, смехом и криками: «Правильно!»
Сталин утверждал, что оппозиция расходится с партией по всем вопросам, а значит, у нее есть все необходимое для создания новой партии. «Не хватает только мелочи, – говорил Сталин, – не хватает силушки для этого».
Дальше было хуже. Сталин подробно осветил семь основных вопросов, по которым принципиально расходятся партия и оппозиция. Каменев, слушая это, понимал, что битва проиграна: все воспринимают оппозицию как новую партию. Но никакой новой партии быть не может! Есть только одна партия, ради которой он живет и работает.
Опять Сталин вспоминал, как Каменев отказался поддержать вооруженное восстание:
– Ленин его подгонял палочкой, угрожая исключением из партии.
Вспоминал о его разоблачительной брошюре «Две партии», в которой Каменев раскрыл все иллюзии сотрудничества с Троцким.
Сталин недвусмысленно дал понять, что восстанавливать Троцкого и Зиновьева в партии никто не собирается, во всяком случае сейчас. На это вновь прозвучали аплодисменты и крики: «Правильно!»
И вдруг Сталин прямо поставил Каменева перед выбором:
– Надо выбирать: либо боязнь того, что Троцкий использует письма Каменева и разгласит его тайные разговоры с Троцким, и тогда – опасность остаться вне партии, либо отбросить всякую боязнь и остаться в партии. Либо одно, либо другое.
Подводя итог, Сталин озвучил свои условия:
– Оппозиция должна разоружиться целиком и полностью и в идейном, и в организационном отношении. Она должна отказаться от своих антибольшевистских взглядов открыто и честно, перед всем миром. Она должна заклеймить ошибки, ею совершенные, ошибки, превратившиеся в преступление против партии, открыто и честно, перед всем миром. Она должна передать нам свои ячейки для того, чтобы партия имела возможность распустить их без остатка. Либо так, либо пусть уходят из партии. А не уйдут – вышибем[343].
Дальше Каменев уже не слушал… Нужно было действовать и принимать меры, если они хотят остаться в партии.
Съезд на стороне Сталина, а значит, дальнейшая борьба не приведет ни к чему хорошему. Никто не хочет уступать. Спор действительно достиг апогея, и единство партии под угрозой. Поэтому, посовещавшись, зиновьевцы приняли решение капитулировать.
3 декабря 1927 года они подготовили заявление. Составление его далось не так-то легко. Если просто признать свои ошибки, тогда зачем они столько времени отстаивали свои интересы? Если не признать, то как им вернуться в партию, ради которой они все это и делали? Каменев много раз переписывал текст заявления. Среди его бумаг можно найти вариант – «Вот как должна звучать наша речь, если мы хотим изменить решение съезда»[344]. В итоге заявление было готово, его подписали 120 человек, включая Каменева и даже Троцкого.
Они признавали, что встали на путь фракционности и «прибегали к средствам, идущим вразрез с партдисциплиной», но только из-за того, что встречали нестерпимые обвинения. Они подчеркивали свою уверенность в правоте своих взглядов, говоря, что не могут отказаться от них. Но ради сохранения единства партии они согласны прекратить всю фракционную деятельность, так как «борьба в таких формах должна быть ликвидирована». В заявлении подчеркивалось, что «ни на раскол, ни на вторую партию мы не пойдем» [345].
5 декабря у Каменева появилась возможность высказаться и донести решение оппозиции до съезда. Однако все пошло не по плану. В гробовой тишине Каменев вышел к трибуне:
– Я выхожу на эту трибуну с единственной целью – найти путь примирения оппозиции с партией[346].
На этом тишина закончилась. Зал взорвался возгласами: «Поздно!», «Ложь!» Но Каменев продолжал:
– Оппозиция представляет меньшинство в партии. Она, конечно, никаких условий со своей стороны ставить партии не может. Она может сказать съезду тот вывод, который она для себя делает из истории двух лет борьбы, и ответить на те вопросы, которые ей поставлены.
Рассказывая о принципиальных разногласиях с партией, Каменев представил два пути решения вопроса – создание второй партии или полное подчинение партии большевиков. Однако он сразу оговорил, что создание второй партии – это гибельный путь для пролетарской диктатуры и революции.
– Этот путь для нас заказан, запрещен, исключен всей системой наших взглядов, всем учением Ленина о диктатуре пролетариата. По этому пути мы своих единомышленников вести не можем и не хотим.
Это снова взорвало зал криками: «Врете!», «Но вы вели!»
Каменев продолжал сквозь шум:
– Остается, стало быть, второй путь. Этот путь – после жестокой, упорной, резкой борьбы за свои взгляды – целиком и полностью подчиниться партии. Мы избираем этот путь, ибо глубоко уверены, что правильная ленинская политика может восторжествовать только в нашей партии и только через нее, а не вне партии, не вопреки ей. Стать на этот путь – для нас значит подчиниться всем решениям съезда, как бы тяжелы они для нас ни были, и выполнить.
Последовали крики «Никто не поверит», но Каменев настаивал, что оппозиция прекратит всю фракционную борьбу и ликвидирует фракционные организации.
Если бы Каменев на этом и закончил, поставил точку, то, возможно, дальнейшая жизнь его и всех оппозиционеров сложилась бы иначе. Но тогда он не был бы Каменевым. Он всегда защищал свои принципы и идеи до конца. И здесь не смог промолчать. По мнению Каменева, съезду следовало понять, что их идеи не временные мысли, пришедшие из ниоткуда. Они для оппозиции принципиальны, даже под угрозой исключения из партии:
– Если бы мы к этому прибавили отречение от взглядов – это было бы не по-большевистски. Если бы с нашей стороны было отречение от взглядов, которые мы защищали неделю или две недели тому назад, то это было бы лицемерием, вы бы нам не поверили. Это лицемерие внесло бы гниль в самую суть дела, в самое начало, в основной камень этого перемирия. Никому оно не нужно. Я говорю, конечно, о тех взглядах, которые являются подлинными нашими взглядами, которые изложены в нашем документе – платформе и тезисах, которые нами подписаны, а не о тех преувеличениях, которые нам часто приписывались.
И дальше Каменева понесло. Он уже не слышал выкриков с мест и требования Ворошилова отказаться от меньшевистских взглядов, он продолжал говорить, что именно их критика поможет преодолеть трудности, которые стоят перед партией и страной, утверждал, что многие их взгляды получили подтверждение в жизни.
– Разве можно требовать отречения от наших взглядов на Англо-русский комитет? Разве можно требовать от нас отречения от наших взглядов на китайскую революцию? Разве можно требовать от нас отречения от наших взглядов по вопросу расслоения крестьянства? Разве можно требовать от нас отречения по вопросу об отставании промышленности? – спрашивал Каменев.
Все это только разозлило присутствующих. Они недоумевали – так в чем же тогда отказ от оппозиции, если Каменев со своими соратниками не собирались отрекаться от своих взглядов? Они желают остаться в партии, но не принимать линию партии? В зале стоял гул. А Каменев продолжал, будто не замечая ничего: «Отречение от взглядов – это вещь явно невыполнимая».
Понятно, что после этого Каменеву можно было не рассчитывать на благосклонность. Его упертость, нежелание идти на компромисс, неприятие проигрыша решили его судьбу. Именно XV съезд поставил крест на его политической деятельности.
Дальнейшее выступление Каменева превратилось в перепалку. Его закидывали репликами и вопросами, на которые он не успевал реагировать. «Наша позиция, – выкрикивал Каменев, – назад в партию во что бы то ни стало». Но в это уже никто верил. Ему лишь выкрикивали в ответ: «Обойдемся без вас», «Вы в историю уже вошли», «Отрекитесь от троцкизма!», «Веры нет!»
Рудзутак прервал выступление Каменева, которое перешло уже в невыносимый гул, и вызвал на трибуну Рыкова, без промедления заявившего, что выступление Каменева ни в малейшей мере не может удовлетворить съезд.
Однако решение об оппозиции будет принято только после вердикта специально созданной для этого комиссии, и Лев Борисович это понимал. Останется ли он в партии или нет – от него уже не зависит. Сам он считал, что сделал все правильно.
Ожидание затянулось на 5 дней. В это время многие оппозиционеры стали подавать заявления о восстановлении в партии. Каменев знал, что заседание комиссии съезда по вопросу об оппозиции запланировано на 10 декабря 1927 года[347]. Именно поэтому 10 декабря Каменев направил Орджоникидзе «примирительное заявление», подписанное им, Евдокимовым, Авдеевым и Бакаевым, тем самым демонстрируя, что, пообещав подчиниться решению съезда, они подчинились.
В заявлении, подчеркивая не раз уже сказанное, что они отвергают «путь второй партии принципиально», авторы указывали: «1. Оппозиционная фракция должна прекратить и прекращает свое существование. 2. Решение съезда о запрещении пропаганды ее взглядов принимается всеми нами к исполнению. Мы призываем всех наших единомышленников сделать для себя те же выводы из решений съезда. Каждый из нас должен стать на то место, которое укажет ему партия, и проводить ее решения со всей энергией на повседневной практической работе, помогая партии идти к целям, поставленным Лениным»