– Какие разговоры Вы вели с Зиновьевым в связи с контрреволюционными документами, выпускаемыми Троцким за границей?
– Зиновьев знакомился с так называемыми бюллетенями оппозиции в институте Ленина. О содержании этих контрреволюционных документов Троцкого он меня информировал, высказывая свое положительное отношение по отдельным вопросам оценки Троцким положения в партии и в СССР. Я Зиновьеву не возражал и никому о его контрреволюционных взглядах по этому вопросу не сообщал вплоть до моего ареста.
– Значит, Вы с его контрреволюционными взглядами соглашались?
– Я эти документы сам не читал, и своих оценок я ему не высказывал.
– Какие разговоры Вы вели с Зиновьевым в связи с арестами, произведенными после убийства товарища Кирова?
– После ареста Бакаева и Евдокимова ко мне пришел Зиновьев, чрезвычайно взволнованный, и сообщил мне об этих арестах. Я его всячески успокаивал. Он был все же чрезвычайно возбужден и бросил мне фразу, что он боится, как бы с делом убийства Кирова не получилась такая же картина, как в Германии 30 июня, когда при расправе с Рэмом заодно был уничтожен и Шлейхер. Эта параллель носила недопустимый контрреволюционный характер. Я ее приписывал исключительно возбужденному состоянию Зиновьева и успокаивал его[486].
На самом деле Николай Розенфельд не давал показаний против своего брата, так же как и Нина Розенфельд, и его племянник Борис, и уже тем более его жена Татьяна. Николай на допросах не отрицал, что некоторые мероприятия в стране вызывали у него недовольство и порождали его отрицательное отношение к Сталину, но он об этом никогда, нигде и никому не говорил. И, конечно, он не участвовал ни в каких организациях и не предпринимал никаких практических действий для устранения Сталина. Мало того, Николай заявлял, что он только на следствии понял, что является «скрытым врагом», поскольку в душе его имелось недовольство правительством.
Тем временем, не дожидаясь окончания следствия, а вернее, чтобы помочь его скорейшему завершению, Политбюро сделало свой вывод: в Кремле сформировался «контрреволюционный блок зиновьевцев, троцкистов, агентов иностранных государств, объединенный общей целью террора против руководителей партии и правительства». 3 апреля 1935 года Политбюро приняло постановление «Об аппарате ЦИК СССР и тов. Енукидзе»[487]. Именно на этом заседании в первый раз была озвучена мысль о существовании единого блока троцкистов и зиновьевцев. Енукидзе же, по мнению членов Политбюро, не входил в этот блок. Он просто прошляпил ситуацию и так распустился, что не смог разглядеть, как у него под носом действуют враги народа.
11 апреля 1935 года Каменева вновь вызвали на допрос[488].
В этот раз те же следователи пытались добиться от Каменева признания, что он до самого ареста, то есть до 16 декабря 1934 года, вел активную контрреволюционную работу. Каменев все отрицал. Несмотря на то что ему предъявляли обвинительные показания Зиновьева, Николая Розенфельда, бывшей жены Ольги Каменевой, которую тоже арестовали, Каменев стойко выдерживал все обвинения.
– Предъявляем Вам показания арестованного по Вашему делу Зиновьева Г. Е. от 19 марта сего года, который заявляет, что Вы вместе с ним вели контрреволюционную деятельность до Вашего ареста по делу убийства товарища Кирова. Что Вы можете сказать по этому поводу?
– Показания Зиновьева я отрицаю.
Следователи давили и обвиняли Каменева в распространении контрреволюционной клеветы в 1934 году после убийства Кирова, при этом они искажали слова Каменева, сказанные им на допросе 29 марта:
– Зиновьев Вам передавал контрреволюционную клевету, сравнивая аресты убийц товарища Кирова с событиями 30 июня в фашистской Германии. Таким образом, Вы являлись участником распространения клеветы и в 1934 году. Вы и Ваши сообщники инспирировали также распространение контрреволюционной клеветы о том, что товарищ Киров убит на личной почве.
Каменев же взывал к их разуму:
– Высказывания своих настроений в личном разговоре нельзя признать как распространение контрреволюционной клеветы.
Однако следователи не унимались и продолжали обвинять:
– Следствием установлено, что Вы и Ваши сообщники в целях дискредитации руководства ВКП(б) и советской власти систематически сеяли контрреволюционную клевету и провокационные слухи о вожде партии товарище Сталине.
Каменев понимал всю серьезность ситуации, но, несмотря на давление со стороны следователей, все отрицал. Здесь дело касается не его одного, а его семьи. Люшков пытался выбить признания, показывая протоколы допросов Ольги Каменевой, его брата Николая и жены Татьяны, кричал:
– Вы пытаетесь обманывать следствие!
Но Каменев спокойно на все обвинения отвечал: «Нет, не признаю», «Не подтверждаю», «Я это отрицаю».
Задачей следствия было добиться от Каменева признания в его участии в подготовке покушения на Сталина или хотя бы в создании «атмосферы озлобления», которая могла бы привести к террористическому акту против Сталина.
Но в этот раз Каменев был непреклонен. Он понимал, все это ложь. Чужие люди могли говорить что угодно, но не его семья. Им он доверял как самому себе, в том числе первой жене Ольге:
– Я абсолютно отрицаю, чтобы я с 1932 года занимался систематическим распространением клеветы на партию или имел целью облегчение деятельности террористов.
Следователи не сдавались:
– Показаниями ряда арестованных контрреволюционных террористов установлено, что Вы морально и политически подкрепляли и вдохновляли их террористические намерения по отношению к вождю нашей партии товарищу Сталину.
Каменев настаивал на своем:
– Я о террористических настроениях каких бы то ни было лиц не знал.
– Ваш брат Н. Б. Розенфельд показал, что он и его соучастники готовили убийство товарища Сталина, руководствуясь Вашими установками.
– Я еще раз заявляю следствию, что о преступных замыслах террористов мне известно не было, и директив о совершении террористического акта я не давал[489].
В мае 1935 года началась проверка партийных документов. Внешне безобидное мероприятие для устранения беспорядка в учете и выдаче партийных документов на деле оказалось партийной чисткой с выявлением «чуждых элементов» – троцкистов, скрывавшихся под маской добропорядочных большевиков.
Так же, как Каменев настаивал на своей невиновности, партийная верхушка была уверена в его причастности к заговору против Сталина. И эту легенду умело поддерживал Ежов.
6 июня на утреннем заседании пленума Николай Ежов выступил с докладом, в котором вдохновенно рассказывал о «вскрытии целого ряда террористических групп», непосредственно связанных с Зиновьевым, Каменевым и Троцким[490]. Казалось бы, доклад должен был раскритиковать поведение Енукидзе и его неумелое руководство в подборе кадров. Даже в повестке дня он назывался «Об аппарате ЦИК Союза ССР и о Енукидзе». Но тогда ни Ежову, ни тем более Сталину он был неинтересен, да и все «Кремлевское дело» затевалось не из-за него. На тот момент главная задача для Ежова заключалась в том, чтобы связать зиновьевцев с троцкистами и обвинить их в террористических методах борьбы с властью. Судебные процессы по делам «Ленинградского» и «Московского» центров не справились с этой задачей. Обвинение зиновьевцев в убийстве Кирова не возымело того эффекта, которого ждали. Поэтому решили бить по-крупному.
– Товарищи, в повестке дня Пленума ЦК значится вопрос об аппарате ЦИК Союза ССР и о товарище Енукидзе, – сказав это, Ежов выдержал паузу. – Я, однако, вынужден коснуться целого ряда событий, которые имеют непосредственное отношение к обсуждаемой теме. 1 декабря 1934 года в Ленинграде был предательски убит Сергей Миронович Киров. Это событие вскрыло наглядно до конца озлобленные, идущие на крайности меры борьбы с советской властью классовых врагов, вскрыло их новые методы борьбы. То, что я хочу здесь сообщить, не меняет по существу этой оценки, а лишь дополняет ее целым рядом новых фактов. Эти факты показывают, что при расследовании обстоятельств убийства товарища Кирова до конца еще не была вскрыта роль Зиновьева и Каменева в организации террористической работы против вождей партии и правительства. Последние события показывают, что эти люди являлись не только вдохновителями, но и прямыми организаторами убийства товарища Кирова и подготовлявшегося в Кремле убийства товарища Сталина.
Безусловно, Енукидзе тоже досталось. Ежов его обвинил в «политической близорукости и слепоте», которая едва не стоила жизни товарищу Сталину.
Если бы присутствующие на пленуме читали протоколы допросов, то они бы поразились тому, насколько одинаковы формулировки в ответах обвиняемых и в речи Ежова. Самая примечательная – «контрреволюционная клевета ставила своей задачей создать обстановку озлобленности вокруг товарища Сталина» – фигурировала чуть ли не во всех протоколах допросов.
Ежов докладывал, что НКВД провел тщательное расследование и раскрыл пять террористических групп, две из которых орудовали в Кремле. И все они стремились только к одному – убить Сталина. По словам Ежова, все сознались в подготовке покушения на Сталина, хотя это было совсем не так.
Руководителем первой группы Ежов назначил Каменева:
– Из показаний участников этой группы выяснилось, что они систематически получали указания о подготовке убийства товарища Сталина от Каменева. Эти указания Каменев передавал через своего брата Розенфельда. Сам Розенфельд, будучи убежденным террористом, тоже готовил покушение на товарища Сталина и был связан с двумя из вскрытых террористических группировок.
Рассказывая о планах и деятельности других террористических групп, Ежов постоянно возвращался к Каменеву: «Такой план могли иметь люди, только хорошо знавшие кремлевские порядки. Эти порядки знал Каменев»