Пусть же они идут только по дороге, которую указывает партия Ленина – Сталина, пусть они услышат от меня – преступника, изменившего этой партии и поднявшего руки на Сталина, пусть они от меня узнают и, как заповедь, примут, что жить они должны только под знаменем Сталина, что они должны любить его, защищать и, если нужно, умереть под его знаменем и во имя того дела, которое он воплощает. Я все сказал, и приговор пролетарской революции, который изречен вашими устами, – я приму спокойно и радостно, ибо знаю, что он будет продиктован только интересами пролетарской революции, если я не сумел послужить ей до конца жизни – пусть послужу ей смертью.
Заслушав последние слова подсудимых, сознавшихся в преступлении, в 19 часов 30 минут 23 августа все удалились в совещательную комнату. Вернувшись в 2 часа 30 минут уже 24 августа, Ульрих начал зачитывать приговор:
– Именем Союза Советских Социалистических Республик…
В это время уже все подсудимые понимали, что участь их решена. На предварительном следствии и в суде все обвиняемые признали себя виновными в предъявленных им обвинениях и дали более или менее развернутые показания о преступной деятельности.
С формальной точки зрения, вынесение обвинительного приговора было обосновано, так как они все признали себя виновными. Но при этом в нарушение закона ни следствие, ни суд не обратили внимания на противоречия в показаниях и не предприняли никаких мер для их проверки.
Органы НКВД располагали агентурными материалами, которые иногда исключали отдельные факты из показаний обвиняемых, но они их игнорировали и скрывали от суда.
На самом деле не было никаких доказательств и подтверждений от агентуры о существовании троцкистско-зиновьевского блока и связи Троцкого с зиновьевцами с 1929 года. Ведь за деятельностью Троцкого с 1929 года велось наблюдение, и все прекрасно знали, что троцкистской оппозиции в СССР не существовало. Так, лишь отдельные ее лица поддерживали между собой дружескую связь.
Каменев слушал приговор, склонив голову и потупив глаза. Все эти обвинения он уже слышал на допросах и в суде. Они организовали троцкистско-зиновьевский террористический центр, они убили Кирова, они готовили покушение на Сталина, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе, Косиора, Постышева. И они во всем признались. Он признался.
Лев Борисович Каменев. Тюремная фотография
1936
[Из открытых источников]
«Лишь бы семью не трогали, – думал Каменев, – а я уже пожил».
Из раздумий его вырвали слова Ульриха:
– На основании изложенного Военная коллегия Верховного суда Союза ССР приговорила: Зиновьева Григория Евсеевича, Каменева Льва Борисовича, Евдокимова Григория Еремеевича, Бакаева Ивана Петровича, Мрачковского Сергея Витальевича, Тер-Ваганяна Вагаршака Арутюновича, Смирнова Ивана Никитича, Дрейцера Ефима Александровича, Рейнгольда Исаака Исаевича, Пикеля Ричарда Витольдовича, Гольцмана Эдуарда Соломоновича, Фриц Давида (он же Круглянский Илья-Давид Израилевич), Ольберга Валентина Павловича, Берман-Юрина Конона Борисовича, Лурье Моисея Ильича (он же Эмель Александр), Лурье Натана Лазаревича, всех к высшей мере наказания – расстрелу, с конфискацией всего личного им принадлежащего имущества. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
После оглашения приговора 24 августа 1936 года все осужденные подали ходатайства о помиловании, в том числе и Каменев: «Глубоко раскаиваюсь в тягчайших моих преступлениях перед пролетарской революцией, прошу, если Президиум не найдет это противоречащим будущему дела социализма, дела Ленина и Сталина, сохранить мне жизнь. Л. Каменев»[543]. Президиум ЦИК СССР все ходатайства отклонил.
На следующий день Каменева уже вели по расстрельному коридору.
За два прошедших года после ареста Каменев уже свыкся с мыслью, что этот миг настанет, что однажды его поведут на расстрел. Но все же до последнего он надеялся, что ему сохранят жизнь. Но партия решила иначе. Та самая партия, ради которой он жил.
Рядом с ним находился его друг и единомышленник Григорий Зиновьев. Всю жизнь они прошли вместе бок о бок и попрощаются с ней в один день. Осунувшийся Зиновьев был сам на себя не похож. В глазах читались злоба и страх. Каменев в этот момент если и злился, то только на себя, беспокоясь за свою семью. Им зачитали приговор, но Каменев его не слушал. В его голове были другие мысли и вопросы. Почему он здесь оказался? Какой поступок привел его сюда? Когда он ошибся? Но ответа он так и не нашел. Приговор был приведен в исполнение.
Послесловие
Льва Борисовича Каменева, как и других «врагов народа», кремировали в Донском крематории. Но сразу захоронить его прах не разрешили. В день кремации к директору крематория Петру Нестеренко явились Григорий Голов и сотрудник учетно-архивного отдела Сергей Зубкин и попросили выдать им прах Зиновьева и Каменева[544]. Зачем? Тогда причина осталась не ясна, да и прах достаточно быстро вернули обратно. Ответ на этот вопрос появился спустя многие годы, когда открылись документы об аресте Николая Ежова. 10 апреля 1939 года при обыске его кабинета в письменном столе в конверте были обнаружены 3 пули, каждая завернута в бумажку и подписана: «Каменев», «Зиновьев», «Смирнов»[545]. Вот зачем тогда просили прах – чтобы просеять пули и оставить их себе на память как трофей. До сих пор точно не известно, кто именно хотел ими владеть. Ведь кабинет Генриха Ягоды после его ареста плавно перешел новому наркому внутренних дел Николаю Ежову. Но сам по себе факт будоражит сознание.
Похоронен Лев Борисович в общей могиле № 1 на Донском кладбище. Сейчас она известна как могила репрессированных, но в 1930-е годы она была просто «могила невостребованных прахов».
Общая могила репрессированных № 1 на Донском кладбище
21 мая 2022
[Из архива автора]
Там же похоронена и вторая его супруга Татьяна Ивановна Глебова. В 1936 году о расстреле мужа ей не сообщили, зато обвинили в ведении контрреволюционных переговоров с послом иностранного государства в Москве. Основанием для этого явились якобы показания Каменева, который рассказал, что в 1934 году Глебова была направлена во французское посольство на встречу с Альфаном и интересовалась у него, как отнесется французское правительство, если к руководству СССР придет правительство Троцкого, Зиновьева и Каменева[546]. Естественно, Каменев ничего подобного не говорил и не подписывал.
Татьяну Глебову осудили 19 августа 1937 года. Приговор привели в исполнение в тот же день.
Письмо Т. И. Глебовой наркому внутренних дел Г. Г. Ягоде о ходе допросов и показаниях Л. Б. Каменева
31 октября 1936
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 523. Л. 9–11]
Репрессиям подверглись все сыновья Льва Борисовича.
Старший сын Александр Львович арестовывался дважды – 5 марта 1935 года и уже в ссылке в Алма-Ате 17 августа 1936 года. По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР расстрелян в Ленинграде 10 мая 1937 года.
Средний сын Юрий Львович был арестован вместе со своей матерью Ольгой Каменевой (Бронштейн) 20 июля 1937 года, когда приехал к ней в Горький. Там она отбывала ссылку за контрреволюционную деятельность по решению Особого совещания от 14 июля 1935 года. Обвинение Юрия гласило: «Каменев, находившийся под идейным влиянием своего отца – врага народа Каменева Л. Б., усвоил террористические установки антисоветской троцкистской организации, будучи озлоблен репрессией, примененной к его отцу как к врагу народа, Каменев Ю. Л. в 1937 году в г. Горьком высказывал среди учащихся террористические намерения в отношении руководителей ВКП(б) и советской власти». 30 января 1938 года без каких-либо доказательств вины по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР Юрия расстреляли. Ему было 17 лет.
Его мать, первую жену Каменева Ольгу Давидовну, 1 февраля 1938 года приговорили к 25 годам тюрьмы. 8 сентября 1941 года ее обвинили в распространении клеветнических измышлений о мероприятиях партии и Советского правительства. 11 октября 1941 года она была расстреляна.
А за младшим сыном Воликом после ареста его матери пришли сотрудники НКВД, разрешили взять то, что ему хочется. Волик взял с собой две любимые книги, «Маугли» и «Три толстяка», и подушку. Его определили в детский дом, до которого он добирался долгой дорогой: сначала до Томска, потом баржей по Томи в Асино, оттуда на лошадях две недели до Чичкаюльского детского дома[547]. Именно там его фамилия из Каменева, Каменева-Глебова, Глебова-Каменева превратилась в Глебова.
Во время Великой Отечественной войны Владимир поступил в артиллерийскую ленинградскую спецшколу, которая тогда находилась в эвакуации, закончил ее в 1945 году, когда и война уже закончилась, и срок ссылки подошел к концу. Глебов решил поступать в Ленинградский университет на исторический факультет. В 1950 году, когда он учился на 5-м курсе университета, Владимира арестовали. При этом ему припомнили, что это уже его третий арест, так как он уже два раза побывал ссыльным. И это несмотря на то, что тогда он был совсем ребенком, и ссылали не его, а отца. Владимиру Львовичу дали 10 лет за антисоветскую агитацию. Выпустили только после XX съезда, когда ему было 27 лет. Он вернулся в Ленинград, восстановился в университете. После его окончания под лозунгом «Выпускники вузов – на периферию» поехал в Западную Сибирь. За годы работы успел защитить кандидатскую диссертацию по истории развития капитализма в Сербии. В 1989 году преподавал философию в Электротехническом институте в Новосибирске, писал работы по славистике, истории, культурологии[548]