Праздник отмечали в Зимнем. Като умела держать лицо, и как бы ее не тревожили события под Оренбургом, внешне она сохраняла полное спокойствие. Леди Невозмутимость принимала поздравления послов и генералитета в белом тронном зале. Наборный паркет был горяч от солнца, и каждый сорт дерева светился по-своему – карельская береза оставалась зеленовато-холодной, красная итальянская сосна едва не сочилась смолой под ноги, а мореный подмосковный дуб блестел, как кипящий шоколад.
Ее Величество жаловала всех к руке, а потом направилась в бриллиантовую комнату, где под стеклянными колпаками спали царские регалии. Там она возлагала на награжденных орденские знаки. Потемкин удостоился Александра Невского и поднялся с колен, шурша синим муаром ленты Белого Орла, алым Святой Анны и красным же новой звезды. Под ними почти жалко смотрелся полосатый лоскуток его первого Георгия. В момент церемонии оба взглянули на него и рассмеялись.
– Этот скромник мне милее других, – шепнула Екатерина.
На шушуканье государыни с фаворитом присутствующие поглядывали неодобрительно. Като обязана была держать дистанцию. И она ее держала. Когда императрица сделала всем знак следовать за ней в пиршественный зал, по бокам пошли Панин, Чернышев, братья Голицыны и Разумовский. Потемкин нарочно поотстал. И так он уже намозолил всем глаза!
Орлова среди вельмож не было, и многие обратили на это внимание. Но вскоре тайна открылась. На пороге украшенной гирляндами столовой императрицу встретили придворные кавалеры с букетами в руках. Гри Гри затесался среди них. Однако без цветов, что также шокировало собравшихся.
Екатерина двинулась вдоль ряда поздравляющих. Принимала подарки и тут же передавала их генерал-адъютантам, шедшим рядом, чтобы освободить руки государыни для новых приношений. На подходе к Орлову ее улыбка стала натянутой.
– Где же ваш букет, сударь? – спросила она.
Вместо ответа Гри Гри вытащил из-за спины небольшую шкатулку и протянул ее императрице на ладони.
– Что цветы? Постоят и увянут. Я принес вам нетленную розу.
Екатерина с волнением приподняла крышку-раковину и чуть не застонала. Этого она и боялась! Все двенадцать лет! И нельзя не взять – смотрят! Женщина широко улыбнулась:
– Князь, я тронута до глубины души таким редким и дорогим подарком. Я прикажу вделать бриллиант в свой скипетр, чтобы всегда помнить, чем я обязана вашей семье.
Праздник был испорчен, не для окружающих, для нее. Внешне Като сохраняла веселость, об руку с Орловым отправилась к столу, много болтала и поднималась, раскланиваясь при каждом тосте в свою честь.
Только Потемкин что-то заподозрил и, позабыв обещание быть скромным, пробился к ней за стул.
– Ваше Величество, позвольте мне служить вам.
– Останьтесь, генерал, – брошенный на него взгляд был печален и строг.
– Все в порядке?
– Позже поговорим.
Вечером он едва не отливал ее холодной водой. Истерика началась сразу по приходе во внутренние покои. Камер-фрау выслали и заперли дверь. В чем дело, Като не говорила, но плакала навзрыд.
Часа через два она успокоилась, села на кровать и сгорбила спину. Гриц заметил, как сразу подурнело и увяло ее лицо. До того ему казалось, что каждый прожитый год только прибавлял ей прелести. Теперь на чело выползло все, что она перестрадала и спрятала глубоко в душе. Его женщина была стара и некрасива. И у нее имелись тайны. Тяжелые тайны, судя по всему.
Като молчала.
Григорий подошел и, опустившись на колени, обнял руками ее за бедра. Снизу заглянул в лицо.
– Ну?
Императрица ерзнула. Было видно, что ей хочется сбежать. Уклониться от разговора.
– Потом… – В глазах появилось жалкое, заискивающее выражение.
– Сейчас.
– Послушай, – женщина разозлилась и все-таки встала. – Это дело давнее и очень нехорошее, – она нервно заходила по комнате. – Помнишь, перед переворотом мы очень нуждались в деньгах?
Он кивнул.
– Я получила их. Но не от иностранной державы, как вы боялись, а от одних весьма влиятельных людей. Они называют себя «братство» и погружены в мистику. Я этого не люблю, ты знаешь, но тогда мне было все равно. Один миллион. Нам хватило на все.
Потемкин слушал, ни звуком не выдавая своего отношения.
– После переворота я расплатилась с теми, кому была обязана. Это не всегда приятно, но необходимо. Однако эти люди… они дали деньги на определенных условиях. Под реформы, которые я начала. До той поры, пока наши интересы совпадали, все шло хорошо. Мне сопутствовала удача. Но потом я почувствовала, что сопротивление растет, а они хотят большего. Я думала, что если верну деньги, то развяжусь с ними навсегда. Однако эти господа отвечали, что их помощь заключалась не только в финансах, расторгнуть договор нельзя. И предъявили новые требования. Я отказала.
– Чего они хотели? – осторожно спросил Потемкин. Он уже чувствовал, что дело скверное и что Като половины не договаривает.
– Помнишь проект Милиссино?
Ему ли не помнить?
– Это и были их требования. Я не стала даже рассматривать.
Гриц невесело рассмеялся.
– А мне сказала, что я чрезмерно увлечен мистикой.
Като опустила голову, пойманная на давней лжи.
– Какое-то время они не давали о себе знать. Между нами было условленно, что их помощь продлится до совершеннолетия великого князя. После чего я должна уступить ему трон. Сигналом послужит этот камень. В 1768 году, раньше срока, явился банкир Сутерланд и заявил, что у него на хранении находится вещь, предназначенная для меня. И попытался отдать бриллиант. Я не взяла. С этого момента удача покинула нас. Началась война с Турцией, восстали польские конфедераты, заварился бунт внутри империи. И вот сегодня мне всучили проклятый алмаз. Думаю, дурачок Гри Гри даже не подозревал, что за чуму нес в рукаве!
Потемкин почесал ухо. Он знал, что Като терпеть не может всякую чертовщину, заклинания и тайные силы. И вдруг ее захлестнули бабьи страхи.
– Мадам, – сказал он, – я хоть сейчас назову сотню рациональных причин, по которым стряслась война, внутренние смуты и польский заговор.
– Вы не все знаете, – прервала Екатерина. – Я очень больна.
Григорий поднял брови. Вот уж никогда бы не подумал.
– Вы еще не видели, – промолвила женщина. Было заметно, что она говорит через силу. – С февраля у меня не было припадков. С самого вашего приезда. Но теперь, наверное, возобновятся, – она бросила взгляд на камень. – Это как обмороки. Очень глубокие, без признаков жизни. Иной раз на сутки. Пока удается скрывать.
Ничего не подозревавший Гришан провел день весело. После обеда торжества перекинулись на улицы. Возле дворца было выставлено угощение для народа. Пирамиды из жареной дичи, увенчанные бычьими головами. К позолоченным рогам привязаны цветы, изо рта торчат ленты, падая до земли и превращая все сооружение в подобие высокого именинного пирога. Выкатили бочки с вином, переносными деревянными столами запрудили площадь. Дудели в сопелки, били ложками, пускались в пляс. Множество народу вывалило на давно подтопленный речной лед и визжало под собственный топот. К счастью, никто не угодил в полынью.
Придворные на санях отправились кататься за город, где у дороги на Охту располагались самые высокие горки, залитые в этом году. Снег еще кое-где держался, хотя полозья нет-нет да и скользили по проталинам голой земли. Со смехом кавалеры вытаскивали раззолоченные санки-лодочки на взгорье, сажали дам, отталкивались и вспрыгивали на облучок. Деревянные лебеди, гондолы и цветки с лепестками-подушками катились вниз, врезались друг в друга, падали и застревали в последних сугробах, изъеденных черной плесенью.
Невдалеке Гришан заметил Катюшу в окружении целой стаи кавалеров, которые с жадностью гончих псов крутились возле нее, как возле вожделенной добычи. Эти молодцы были не промах, раз взялись обхаживать сестру знаменитых Орловых, наследницу целого состояния, да к тому же красавицу! Григорий закусил губу. Ему почему-то это не понравилось.
Заметив его, юная фрейлина обрадовалась, подняла муфту и замахала ею в воздухе.
– Братец, прокатите меня!
Кажется, она тоже была не в восторге от назойливых поклонников. У Орлова отлегло от сердца. Ревнивым взглядом разогнав женихов, он усадил девушку в сани, взялся за ручки, укрепленные сзади, и подтолкнул. Земля замелькала у него под ногами. Он вовремя вскочил на облучок и, громко крича над самой головой сестры, помчался вниз. Катюша не отставала от него: визжала, махала руками и вскакивала с сиденья.
Это не прибавило санкам устойчивости. Раз они опасно накренились, но Гришан выровнял их, привычно перекинув вес тела на другую ногу. Уже у самого подола холма седоков сильно тряхнуло на неприметном ухабе, и почти сразу же сзади врезался чей-то лебедь. Изогнутый нос чужака больно ударил Орлова промеж лопаток, он не удержался, полетел через голову, сани с Катюшей повалились на бок, девушка выпала из них и, сцепившись с братом, покатилась в сторону.
Гришан смертельно испугался, что сейчас на них кто-нибудь наскочет на полной скорости, и сграбастал сестру в объятья. Сзади несся деревянный гусь. Его испуганные седоки кричали, но ничего не могли сделать. Орлов привалил Катюшу своим телом к земле, полозья со свистом проскользнули в локте от них.
– Ты цела? Цела? Ты не ушиблась?
Катя лежала под ним, как-то странно глядя на брата. Ее коленки упирались ему в пах, вызывая не те мысли.
– Вставайте, сударыня. – Гришан старался не смотреть на нее. Открывшаяся им правда, потрясла обоих. Говорил же он этому бездельнику Пиктэ: нужна мадама. Но Катюша возражала сама: какая при фрейлине может быть гувернантка? Теперь вот доигрались!
Припадок с Като случился той же ночью. Встала попить. Прошлепала босиком к столу, налила стакан, но не удержала в руках. Видела, как вода огромной бесформенной каплей переливается в воздухе, падая на пол.
Ноги подкосились, и вставший вертикально паркет ударил ее по затылку. Хорошо, что Гриц не уходил сегодня к себе. Он вскочил, перенес Екатерину на кровать, позвал камер-фрау, послал за лейб-медиком Роджерсоном. Тот уже видел императрицу в таком состоянии и знал, что делать.