— Мой подарок у тебя? — спросил Халил.
— Да, сэр. — Он поднял с пола черный пакет и передал пассажиру.
Халил открыл его и достал букет цветов, завернутый в целлофан. Из своей сумки он извлек восьмидюймовый изогнутый нож и воткнул в букет. Амиру он сказал:
— Останови у дома, потом припаркуйся там, откуда сможешь видеть всю улицу. Позвони мне, если кто-нибудь приблизится.
— Да, сэр. — Амир затормозил перед двухэтажным домом с синей парадной дверью. Халил узнал его по фотографии.
Халил огляделся, но не увидел ничего тревожащего. Однако то сообщение должно было прийти и на телефон Хайсама. Более осторожный человек сейчас бы отступил, но осторожность — другое название трусости. Он быстро вышел из такси с цветами в руке, «глоком» в кармане и «кольтом» 45-го калибра за поясом.
За выдумку с цветами следовало благодарить его бывшего инструктора Бориса: это была опробованная КГБ уловка. Человек с цветами и улыбкой на лице не воспринимается как опасность. Да, он поблагодарит Бориса, прежде чем перерезать ему горло. Он улыбнулся.
В конце подъездной дорожки находился гараж, соединенный с домом белым заборчиком с воротами. Как говорил Малик, Халил мог рассчитывать, что вся семья собралась на заднем дворе и обедает. Халил уже слышал музыку, доносившуюся с заднего двора, западную музыку, неприятную его слуху.
Он заглянул за низкий заборчик. Во дворике, однако, никого не было. Он открыл ворота и быстро пошел к задней двери дома. Потом он понял, что музыка слышится сзади, и обернулся. Теперь он увидел шезлонг. В нем спала на солнце девушка лет пятнадцати, почти голая, на ней был только маленький белый купальник. На земле рядом с ней стоял радиоприемник.
Он шагнул к девушке, дочери Хайсама. В Ливии ее бы выпороли за хождение нагишом, а мать с отцом — за то, что позволили. Он достал из букета нож.
Девушка, должно быть, почувствовала чье-то присутствие, или он заслонил ей солнце, и открыла глаза. Она не увидела ножа; она увидела только лицо Халила и букет, который он протягивал. Она открыла было рот, но Халил вонзил нож ей в грудь между ребер, прямо в сердце. Девушка уставилась на него, но изо рта у нее вырвался только слабый писк. Халил повернул нож и оставил в ране, а сверху бросил цветы.
Он повернулся, вытащил «глок» и двинулся к сетчатой двери. Повернув ручку, вошел в коридор, загроможденный обувью и одеждой. Направо была открытая дверь, через которую виднелась спина женщины. Она готовила еду — в шортах, в рубашке без рукавов.
Халил шагнул к двери, не выпуская из поля зрения другой коридор, он слышал шум толпы — по телевизору шла спортивная передача. Он сунул пистолет в карман, зашел на кухню и сделал два шага к женщине.
— Надя? — спросила женщина и посмотрела через плечо.
Халил зажал ей рукой рот, другой схватил сзади за голову и с хрустом свернул ей шею. Она задергалась в агонии, и Халил позволил телу мягко соскользнуть на пол.
Вытащив «глок», он вышел в коридор. Налево вел широкий проход, откуда неслись звуки спортивной передачи: он двинулся туда. Войдя в гостиную, он увидел на диване перед телевизором человека, в котором узнал Джебраила Хайсама. Хайсам спал, и Халил подумал, что можно быстренько всадить пулю ему в голову и переходить к другим делам. Но он предвкушал разговор, если это возможно — и это оказалось возможно.
Он подошел к спящему и с удовлетворением отметил, что поблизости нет оружия, хотя на кофейном столике лежал телефон «Некстел», такой же, что и у жены Кори. Он взял его и нажал на кнопку — появилось сообщение от Уолша, такое же, как он видел на телефоне жены Кори. Сигнал тревоги пришел к Джебраилу Хайсаму вовремя, но, к несчастью для себя, он его проспал. Халил положил телефон в карман и сел в кресло лицом к дивану. Несколько секунд понаблюдал за своей жертвой, потом осмотрел комнату.
В его стране этот дом в два этажа с собственным садом мог принадлежать только очень значительному человеку. А здесь такие дома принадлежали людям простым, вместе с машинами на подъездной дорожке, телевизорами и хорошей мебелью. Он понимал, почему так много его единоверцев эмигрировали в Америку — страну христиан и евреев, — и не осуждал их за это, пока они соблюдали обычаи и хранили свою веру. Хайсам, однако, был до предела развращен этой морально испорченной страной, он продал душу врагам ислама.
Халил дотянулся до пульта, лежавшего на столе, и выключил телевизор. Габриэл Хайсам зашевелился, затем зевнул, приподнялся и уставился на пустой экран. Потом он заметил Асада Халила, сидевшего в кресле. Хайсам сел и сбросил ноги с дивана.
— Кто вы такой, черт побери?
Халил вытащил «глок» из кармана и направил его на Хайсама:
— Не двигайся, или я тебя убью.
Хайсам сфокусировал взгляд на оружии, потом перевел его на незваного гостя.
— Берите что хотите…
— Заткнись. Ты поймешь, что мне нужно, когда узнаешь, кто я.
Хайсам вгляделся в его лицо внимательнее. Халил видел, как в его мозг проникает понимание. Габриэл Хайсам кивнул, потом тихо спросил:
— Где моя жена?
Халил по опыту знал: если сказать, что любимый человек мертв, жертва начинает вести себя неблагоразумно и зачастую агрессивно. Поэтому он ответил:
— Жена и дочь в безопасности.
— Я хочу их видеть.
— Увидишь. Скоро. Но сперва ответишь на несколько вопросов. Твое агентство сообщило тебе новость о моем возвращении?
Хайсам кивнул.
— Если это правда, то почему ты спишь? — улыбнувшись, он достал из кармана телефон Хайсама и сказал по-арабски: — Если бы ты проснулся и прочитал это, возможно, сейчас не ждал бы смерти.
Габриэл Хайсам не ответил, его взгляд метался по комнате.
Халил знал, что он ищет выход из положения, оценивает дистанцию между ними и обдумывает нападение. Халил встал, но прежде, чем он успел отодвинуться, Хайсам толкнул на него журнальный столик и бросился сам.
Халил увернулся от столика и, когда Хайсам ударил его, выстрелил ему в грудь, но в сердце не попал. Прежде чем он успел выстрелить снова, Хайсам схватил его правую руку. Несколько секунд они боролись, потом Халил почувствовал, что раненый противник слабеет, высвободился и шагнул назад.
Габриэл Хайсам нетвердо стоял на ногах, левой рукой закрывая кровоточащую рану в груди. Кровь потекла у него изо рта.
Халил знал, что бой окончен и остается только произнести последнее проклятие. Он сказал по-арабски:
— Ты отвернулся от своей веры и продал душу неверным. За это, Джебраил Хайсам, ты умрешь и будешь гореть в аду.
Колени Хайсама подогнулись, и он опустился на пол.
— Твоя жена и твоя шлюха-дочь мертвы, и скоро ты с ними соединишься, — добавил Халил.
— Ублюдок! — закричал Хайсам неожиданно громко. Он попытался встать, но опять упал на колени, выплевывая кровь.
Халил направил «глок» Хайсаму в лоб, но, прежде чем он нажал на спуск, в его кармане зазвонил сотовый. Он извлек телефон Хайсама и увидел на дисплее надпись: ОГБТ-3.
Он взглянул на Хайсама, по-прежнему стоявшего на коленях.
Телефон перестал звонить. Возможно, подумал Халил, этот звонок должен был предупредить Хайсама и, если это так, полиция в нескольких минутах отсюда.
Он вернул телефон Хайсама в карман, потом набрал Амира с собственного аппарата и сказал:
— Подъезжай быстро.
И, дав отбой, поднял «глок» и выстрелил Хайсаму в лоб.
Желтое такси остановилось у обочины. Халил вышел из дома, стремительно прошел по дорожке и сел в него.
— Не гони, — сказал Халил. — Продолжай ехать по этой улице.
Через несколько минут они въехали по эстакаде на Лонг-Айлендскую скоростную автодорогу и повернули на запад, к Манхэттену. Халил и Амир ехали в молчании. Наконец Амир, откашлявшись, спросил по-арабски:
— Куда на Манхэттене, сэр?
— Всемирный торговый центр.
Амир ничего не сказал. Халил добавил:
— Я не хотел бы проезжать через пункт взимания дорожных сборов.
— Да, сэр. Проедем через реку по Бруклинскому мосту.
Амир свернул на шоссе, ведущее на юг. Халил подумал, что с водителем нужно быть повнимательней: если он почует, какая судьба его ждет, он может попытаться сбежать, вместо того чтобы принять эту судьбу. Халил сказал Амиру:
— Ты выполняешь важную миссию, Амир. Ты получишь достойную награду, и твоя семья в Триполи будет хорошо вознаграждена за твою службу нашему великому лидеру и исламу.
Амир молчал на секунду дольше, чем следовало, потом сказал:
— Благодарю вас, сэр.
Халил вспомнил, что Малик предостерегал его против слишком большого количества побочных смертей. «Убить мужчину или женщину — все равно что оставить след на пути. Убивай тех, кого должен убить, и тех, кого поклялся убить, но старайся быть милосердным к остальным, особенно если они нашей веры». Халил уважал советы Малика. Он был старик, много повидал за свою жизнь и убил свою долю неверных.
Воспоминания Асада Халила вернулись к той ночи 15 апреля 1986 года. Он видел себя юношей на крыше здания в старой итальянской крепости Эль-Азизия в Триполи. Он помнил размытое пятно самолета, идущего на него, и адское пламя, брызжущее из его хвоста… а потом мир взорвался.
Позже, вернувшись домой, он нашел только груду щебня… и тела своих младших сестер, девятилетней Адары и одиннадцатилетней Лины. И двух братьев, Эсама пяти лет и Кадыра четырнадцати, всего на два года младше его самого. Потом он нашел мать в спальне, изо рта у нее текла кровь. Она спросила его о других детях и умерла у него на руках.
— Мама!
— Сэр? — Амир испугался и ударил по тормозам.
Халил ссутулился на своем сиденье и начал молча молиться.
Амир взглянул на него в зеркало и продолжал вести машину.
Он съехал с шоссе и направился к Бруклинскому мосту, до которого было уже недалеко. Халил смотрел через реку на огромные здания острова Манхэттен. Действительно, думал он, это место богатства и мощи, джихадистам легко утратить здесь боевой дух. Но Халил чувствовал, что американская империя прошла вершину славы и величия и, подобно Риму, начала долгий путь к распаду и гибели. Сыны ислама должны унаследовать руины Америки и Европы, завершив завоевание, начатое пророком тринадцать столетий назад. Халил посмотрел туда, где раньше возвышались Башни-близнецы. Он считал, что тот момент, когда они пали, стал началом конца.