— Я подумала, а что, если нам поужинать где-нибудь, — говорила мама Ира, красиво прищуриваясь от дыма. — Я тут ничего не помню… Что скажешь, доча?
Я и рта не успела раскрыть, как вмешался главред.
— Позвольте пригласить вас! — воскликнул он поспешно. — Позвольте составить вам компанию! Если, конечно, вы… не против. — Он так разволновался, что в его голосе прорезался чужеземный акцент.
Мама Ира не спешила отвечать. Лукаво улыбаясь, смотрела на Йоханна своими выпуклыми карими глазами. Покачивала ногой в красной туфле. Красиво пускала дым. Я смотрела на нее, невольно восхищаясь. Она однозначно вульгарна, это чистой воды китч. Все в ней китч: сипловатый голос, яркое платье, едва прикрывающее мощные бедра, глубокий вырез, туфли с немыслимыми каблуками, убийственное амбре духов. Но, боже ты мой, до чего же она хороша! В ней есть та изначальная женственность, которую ничем не перешибешь. Ни нуждой, ни болезнью, ни дурной одеждой. Эта победительная женственность втягивает в ее орбиту окружающих, и спасения, как я начинаю понимать, нет никому. «Почему же я… не такая, — подумала я с некоторой укоризной, обращенной к… природе? — Почему я ничего не взяла от своей матери? Ничегошеньки!»
— Мы согласны, — произнесла, наконец, Ира. — Правда, доча?
С главредом едва не приключился удар от счастья. Он порывисто вздохнул, вскочил со стула, упал обратно, взмахнул руками. Смутные мысли о том, что рядом с такой дивой я буду смотреться… или, вернее, не буду смотреться вовсе, промелькнули в моей голове. А слова о том, что я не одета, застыли у меня на губах. «Никто и не посмотрит на тебя, — подумала я самокритично. — Никто… ни одна живая душа!»
Главред открыл рот, собираясь выразить свой восторг, но не успел. Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетел Леша Добродеев собственной персоной. Влетел и встал как вкопанный. Мама Ира, склонив головку набок, смотрела на новое действующее лицо с милой улыбкой.
— Всем привет! — запоздало воскликнул Леша, делая непроизвольный шаг к Ире и протягивая руки, как ребенок при виде игрушки.
— Знакомьтесь, Леша, — произнесла я. — Это Ира…
— Мама Лизочки, — добавила она, ласково улыбаясь.
— Мама! Не может быть! — вскричал Леша, резво подбегая к ней, тряся своим большим животом, хватая ее протянутую руку и, как и Йоханн накануне, приникая к ней жаждущими губами.
На лице главреда появилось обиженное выражение — он ревновал мою мать к Леше Добродееву. В комнате уже не было ни главреда, ни известного журналиста — городской достопримечательности, а только двое самцов, готовых схватиться за самку.
— Мы идем ужинать, — неприветливо сообщил главред, давая понять, что первым застолбил участок.
— Я с вами! — немедленно отреагировал Леша. — Я знаю тут одно местечко, рядом! Бар, лучший в городе…
— Бар? — переспросил главред. — А ужин?
— А ужин в «Прадо». У меня там свои люди, — похвастался Леша. — Я приглашаю. Обслужат по первому классу. — Тут он заметил меня и закричал радостно: — Привет, малышаня! Как жизнь?
Я ответила, что хорошо.
— Почему это вы приглашаете? — насупился Аспарагус. — Я уже пригласил.
— Я не против, — тут же переиграл хитрый Леша. — Я приглашаю в бар, а вы в ресторан!
— Мальчики, — вмешалась Ира, и от ее бархатного голоса мороз пробежал по коже. — Не нужно ссориться. Сначала бар, потом ресторан. По коням!
— А… Миша? — запоздало спросила я.
— С Катькой! — беспечно отозвалась Ира, поднимаясь.
И мы пошли…
Глава 15Роман
Кирилл щелкнул пультом, половинки тяжелых металлических ворот медленно разъехались в стороны, и машина вкатилась во двор. Проехала по вымощенной красными и синими плитками дорожке к дому. Двухэтажный светлый каменный особняк благородных очертаний с большими окнами и высоким крыльцом предстал перед изумленным взором Илларии. По обе стороны дома — ухоженные зеленые поляны и цветущие кусты жасмина, вдоль дорожки — роскошные гигантские пионы, красные и розовые. Тишина оглушала, тишина была первым впечатлением Илларии, когда она выбралась из машины. Тишина и удивительная вечерняя свежесть, разлитая в воздухе.
— Потрясающий дом! — воскликнула она. — Настоящий замок!
— Скромная обитель. Пошли. — Кирилл взял ее за руку, повел за собой. Он не ответил на ее восторги, но на лице заиграла самодовольная усмешка.
Они поднялись на крыльцо, Кирилл открыл дверь. Включил свет в прихожей. Иллария остановилась на пороге, осматриваясь. Высокие, до потолка, стенные шкафы, пол из шероховатых темно-зеленых и темно-красных каменных плит, старинное зеркало в потускневшей золотой раме.
— Пошли, пошли, — Кирилл подталкивал ее вперед. — Будь как дома.
Гостиная поражала размерами — зал театра средней руки, — и пустотой. Громадный тускло-оранжевый ковер в центре, стойка бара в углу, четыре табурета на высоких ножках, сдержанный блеск стекла. Громадный кожаный диван, глухо-желтый, почти в центре, пара кресел напротив, между ними — стеклянный кофейный столик на массивной хромированной ноге. Плоский вытянутый экран телевизора на стене. Шторы в тон ковру, деревья в красно-сине-золотых фаянсовых китайских вазах. Большой камин с доской желтоватого мрамора, на ней — крошечные нефритовые фигурки людей и животных — нэцке. И все. Еще картины по стенам. И черная металлическая люстра-конус острием вниз, по виду очень старая, с несколькими десятками обыкновенных лампочек на ободах, что смотрелось необычно.
— Красиво! — вырвалось у Илларии.
— Всю жизнь хотел иметь большой дом, — сказал Кирилл. — Пять лет назад купил в пригороде хибару, снес и построил дом по собственным чертежам.
— Замечательно, — сказала Иллария, по-прежнему стоя на пороге. — Ты еще и архитектор!
— А то! — ответил он самодовольно и поскреб в нечесаных волосах. — Садись, — он подвел ее к дивану. Толкнул легко, и Иллария провалилась в мягкое глубокое диванное нутро. Кирилл собрал подушки, сунул ей под спину. Замер, не убирая рук. Они смотрели друг на друга. Иллария видела над собой его напряженное лицо, без обычной насмешки, ставшее вдруг серьезным, потемневшие, почти черные, глаза. Понимала, что он хочет ее, умирает от желания, но медлит… медлит, затягивая зачем-то паузу… Рот его кривился в мучительной улыбке-гримасе, крылья носа побелели. Иллария чувствовала, как дрожь сотрясает его тело… Она обняла его за шею, притянула к себе. Слишком резко — они стукнулись лбами. Он впился жесткими губами в ее рот, застонав…
…Иллария едва помнила, как они сдирали одежду друг с друга — будто шкурки плода, с плотью и соком. Кирилл сжимал ее, причиняя боль. Они не разнимали губ. Близость их была как вспышка молнии. Кажется, она закричала… потеряла сознание, уронила руки, отпуская его. То, что она испытала с ним, походило на ожог, на удар…
— Тебе хорошо? — прошептал он, по-прежнему не отнимая губ от ее рта.
— Изумительно, — ответила она тоже шепотом.
Он целовал ее лицо, глаза, волосы, снова и снова…
Диван — мягкий, упругий — качался под ними, им казалось, что они летят. Иллария лежала в кольце его рук, покорная и нежная, не узнавая себя. Впервые в жизни она отдавалась мужчине, не думая при этом, что собирается получить взамен. Она сама готова была давать…
Иллария не заметила, как померк конус на потолке, и теперь горел только торшер в изголовье да слабо, разноцветно светился бар. Комната тонула в полумраке. Высокие окна, просвечивающие сквозь шторы, исчезли — наступила ночь. Кирилл протянул ей бокал с красным вином. Она выпила залпом, умирая от жажды. Он рассмеялся.
— Дай! — приник к ее губам, сладко-горьким от вина. — Выпила? Моя пьяная красавица, — сказал он. — Пьяный ангел!
Он лежал, опираясь на локоть, рассматривая ее лицо, проводя пальцем по губам. Целовал, наклоняясь. Сначала нежно, едва касаясь, потом сильнее. Она отвечала, ей казалось, она пьет его, как вино, наполняясь соками, созревая, готовясь снова раскрыться.
И вдруг… Илларии почудилась размытая черная фигура в зеркале барной стойки… неподвижная как изваяние, она стояла на пороге комнаты… Иллария вскрикнула, испытав мгновенный ужас. С силой вцепилась в плечи Кирилла.
— Что? — Он почувствовал ее испуг, заглянул ей в лицо.
— Там кто-то есть!
— Где? — Он резко обернулся. — Где?
— Там, у двери, — прошептала она, вглядываясь в зеркало, которое отражало комнату, диван, их резко-белые тела, деревья в китайских вазах. И… ничего. И никого. Человек больше не отражался в темном зеркале — он исчез так же бесшумно, как и появился.
— Там никого нет, — сказал Кирилл громко. Вскочил с дивана — обнаженный, — пошел к двери. Вышел в коридор и исчез. Иллария, чувствуя себя неуютно, потянулась за блузкой.
Кирилл появился через пять минут, подошел к ней, уселся рядом. Взял блузку у нее из рук.
— Ни души, — сказал он. — Ты меня напугала своими страхами — я подумал, что не запер дверь. Хотя все равно чужие сюда не войдут. Так что же ты увидела? — Он, улыбаясь, смотрел на нее.
— Не знаю, что-то… В зеркале…
— В кривом зеркале, — поправил он. — После бутылки вина, в темноте, чего только не увидишь! Я живу один, ты же знаешь. Привидения тут не водятся.
— Но я видела… — повторила Иллария, уже ни в чем не уверенная.
— Пошли, я покажу тебе дом. И чердак. И подвалы. И ты сама убедишься, что здесь никого нет. Одевайся.
— Чердак и подвалы не стоит, — ответила она. — Я тебе верю.
Он показал ей дом — не для того, чтобы доказать что-то, а просто устроил экскурсию, как по музею.
Иллария успокоилась и подумала, что неясная фигура у двери была неким собирательным образом — духом дома. В бесполом и безликом отражении заключалась некая условность, говорившая, что этого не существует на самом деле, а есть лишь фантом, призрак, игра темных зеркал и тусклого света…
Знак?
Они засиделись за поздним ужином далеко за полночь. Кирилл приготовил салат из помидоров и огурцов, сварил картошку, достал нарезанные закуски. Простая, без изысков, еда. Налил вино в бокалы. Ловко управлялся, расставляя тарелки, раскладывая ножи и вилки, не забывая отпивать вино. Она сунулась было помочь, но он