– Три сотни человек моей личной охраны, – спокойно произнес Леонид.
– Это все?
– Остальные последуют за нами, – ответил Леонид, – сразу же по окончании праздников.
– Праздников? – отозвался эхом Фемистокл. – Мне это кое-что напоминает…
– На этот раз опасаться нечего. Мы представляем собой авангард, и многие присоединились к нам по пути.
Фемистокл кивнул.
– Я рассчитывал, что так и будет. Важно было, чтобы выступили спартанцы. Ваши малиновые плащи смотрятся яркими факелами в темноте страха. Но где же эти остальные?
– Некоторые – совсем близко, – произнес Леонид. И с улыбкой добавил, – а другие – не так уж близко. Они не смогли выдержать наш темп. Всего – свыше четырех тысяч хороших бойцов, и они будут здесь вовремя.
– Изумительно.
– Есть новости о Ксерксе?
– Основные силы персов направляются на юг по Фессалии.
Пяткой Фемистокл прочертил небрежную кривую в песке.
– Кое-какие передовые части вышли на Малийскую равнину перед Фермопилами.
– А сам проход?
– Все еще свободен. Наши моряки утверждают, что персы не пытаются его занять.
Леонид расслабился. Было невероятным, что их план осуществлялся так гладко.
– Мне кажется – они хотят выманить нас на равнину, – размышлял он, – где они смогут зайти нам с фланга и прижать к горам. Но с их стороны было неразумно не обезопасить проход, еще как неразумно!
Они рассмеялись и вплотную занялись едой.
Пока они обсуждали лучшие варианты обороны в узком проходе и прикидывали, хватит ли им времени, чтобы восстановить старую защитную стену, к ним по песку проскакал всадник. Группа гоплитов бросилась к нему на перехват, их копья угрожающе поднялись.
Леонид встал. Конник натянул поводья и слетел с лошади.
– Царь Леонид…
– Демофил из Феспии!
Мужчины обнялись, и гоплиты тут же вернулись на свои места.
Демофил утер со лба пот и бросил короткий, почти завистливый взгляд на прохладную воду и плещущихся в ней воинов. Потом сказал:
– Мы узнали, что спартанцы выступили. Я проскакал весь день, чтобы найти вас. Твои люди, наверное, сделаны из железа.
– Мы спешим к месту неотложной встречи, – произнес Леонид, – в Фермопилах.
– Вы, конечно, спартанцы, – заметил Демофил, – но вам понадобится помощь.
– Мы всегда готовы открыть наши ряды для доблестных воинов Феспии. Сколько вас?
– Столько, сколько придет, Леонид. Мы – свободные люди, каждый сам сделает свой выбор. Думаю, что наберется около семи сотен.
– Хорошо. – Леонид указал рукой на горы у моря. – Мы планируем быть в Фермопилах завтра на рассвете.
– Мы встретим вас там.
Демофил бросил еще один взгляд на воду и нерешительно повернулся к коню. Это был закаленный, широкий в кости мужчина, но в его движениях присутствовала грация. С точностью танцовщика он взмахнул в седло и улыбнулся Леониду. Подобрав поводья, он произнес:
– Когда Ксеркс узнает о своих посланниках, тебе понадобятся все греки, которых ты сможешь найти, чтобы сдержать его бешенство!
Прежде чем Леонид успел его расспросить, Демофил поворотил коня и умчался галопом прочь. Сухой песок веером разлетался из-под копыт его лошади.
Недоумевающий Леонид повернулся к Фемистоклу.
– Какие еще посланники? Ты что-нибудь понял?
Губы Фемистокла сложились в лукавую усмешку. Опять его нога начала чертить по песку, но на этот раз – бесцельно.
Он, как бы между прочим, произнес:
– Да… Совсем забыл тебе сказать. Прошлой ночью одним из наших береговых отрядов были пойманы двое. Они объявили себя посланниками вашего экс-царя, возвращающимися из Спарты, и потребовали дипломатического иммунитета.
– Но это невозможно, мы не принимали никаких посланников.
– Ты не принимал никаких посланников, – сказал Фемистокл многозначительно, – но, похоже, что кое-кто другой принимал. И, возможно, отправил персам какое-то сообщение. Они ничего нам не сказали, хотя мы приложили усилия, чтобы… разговорить их. Тем не менее, чтобы ни было им сказано, они не смогут передать это своим хозяевам.
– Если бы они были настоящими посланниками…
– Так как они были отправлены за знаками земли и воды для своего царя, – продолжал Фемистокл, – то я приказал их бросить туда, где они наверняка смогут найти то, что искали – в омут.
– Ты убил посланников? – сказал Леонид. – Даже, если они были от Демарата, в тот момент, когда они назвали себя, – они стали священными персонами.
Фемистокл произнес:
– Только Греция священна в наше время. Мне это было неприятно, но, с одной стороны, это должно разъярить Ксеркса, а с другой – покончить с разговорами слабых духом о сдаче.
– Благодарю богов, что я всего лишь солдат.
– Благодарю их, – подхватил гладко Фемистокл, – что я политик. Вместе все еще можем спасти Грецию.
Леонид посмотрел на него долгим проницательным взглядом, и Фемистокл не отвел в сторону свои глаза. Потом Леонид обратился к Агафону.
– Всех людей – на берег. Сообщи им, что мы выступаем на закате. И пока не дойдем до Фермопил, отдыха не будет.
Глубоко внутри он знал, что отдыха не будет и тогда, когда они доберутся до прохода.
Спартанцы и их союзники выбрались из бодрящей воды. Те, кто сумели частично восстановить силы, принялись бороться друг с другом, чтобы разогреть замерзшие члены. Через несколько минут все были в малиновых плащах. Растолкали мулов. Уставшие илоты медленно поднялись с песка, отовсюду доносилось бряцание металла, шорох ног и низкие, тихие постанывания. Подобные звуки издают мужчины для самих себя, заявляя ими о недовольстве, которого они не чувствуют в своих сердцах, выражая ими своего рода притворное отчаяние в то время, когда они готовятся показать всем, что они неспособны отчаиваться.
Я помню тот вечер, помню их лица, когда мы развернулись на запад и двинулись вперед. Солнце отливало темным золотом на наших людях и их плащах.
Вскоре горы заставили нас принять слегка на северо-запад, зазубренные тени прорезали перед нами дорогу, и мы вошли в прохладу вечера.
Наступила ночь, но мы не остановились. Из-за туч вышла луна, чтобы несколько часов освещать нам путь, а потом скрыться опять. Мы продолжали идти в темноте, не удаляясь от берега и время от времени различая блеск пульсирующего рядом моря.
Когда нас нагнал рассвет – выползая из-за спины подобно притаившемуся врагу… а, может, и спешащему присоединиться к нам союзнику – мы обнаружили, что гранитные скалы все ближе прижимают нас к кромке воды. Снова подали голос молчавшие несколько часов флейты. Солдатам словно прибавилось сил.
Мы вошли в узкую теснину, и перед нами показались развалины храма Деметры и остатки, возведенной жителями Фокиды стены. У всех возникло ощущение, что мы добрались, в конце концов, до места обещанного отдыха и покоя. Перед нами были Фермопилы – конечная цель нашего марша, но даже еще не начало нашей истинной участи.
Леонид подвел нас прямо к вывалившимся из стены камням. Он запрыгнул на кучу обломков и поднял свое копье, подавая сигнал остановиться.
Звук шагов отразился от скалы и растаял. Опустилась наполненная ожиданием тишина.
Леонид произнес:
– Спартанцы, перед вами – Фермопилы. Мы поклялись оборонять этот проход от персов. Мой приказ: стоять здесь. Мы никогда не отступим за эту стену.
Шепчущее эхо отозвалось в суровых скалах над нами. Но в нем не было необходимости. Нам не нужно было повторять дважды.
Не отступать никогда.
X
Теусер слепо тыкался в камни, то взбираясь на несколько футов, то сползая вниз по склону. Вес потерявшей сознание Эллы мотал его из стороны в сторону. Его руки затекли, но прижимали ее тело к нему так, что он мог не опасаться ее уронить. Если она упадет – они упадут вместе.
Подвешенный за его спиной щит терся о его шею и бедра. Казалось, что при каждом шаге земля бьет молотком по его ступням. Его одежда свисала клочьями, а волосы спутались. Косы Эллы пропитались пылью и грязью нескольких последних лихорадочных дней. Он не решался посмотреть на ее ноги.
Даже сейчас, измученный и потерявший интерес к тому миру, сквозь который он пробирался, Теусер не мог найти в себе силы взглянуть на кровоточащие конечности, которые еще совсем недавно были столь грациозными и белыми.
Он зашел за скальный выступ и остановился. Его пошатывало, ему легче было сохранять равновесие во время ходьбы, чем стоя на месте.
Перед ним находился большой луг, на котором под охраной овчарки мирно паслось небольшое стадо овец. Неподалеку к крутому склону горы прижалась маленький убогая хижина.
Собака подняла голову и залаяла. Потом она понеслась к Теусеру, не переставая лаять и дружелюбно махать хвостом.
Теусер попытался издать одобряющий звук, но из его горла смог вырваться только хрип. Он продолжал стоять, удерживая на весу Эллу и ожидая, что раскачивающийся взад и вперед мир прекратит свою болтанку, когда в ответ на настойчивый лай из лачуги вышли двое мужчин и женщина.
Один из мужчин был стариком с широко расставленными синими глазами. Казалось, что всю свою жизнь он провел, взирая на уединенные пастбища и засматриваясь на бесконечность неба. Его одежду составляла хламида из грубой шерсти, в руке он держал пастуший посох. Женщина была определенно его женой. У нее было сморщенное, изрезанное складками лицо с сильным крестьянским носом.
Молодой мужчина тоже обладал крестьянскими чертами, но если лицо женщины было открытым и наполненным смыслом, то его физиономия была звероподобной. Его темные брови впитали в себя враждебность хмурых гор. Он с подозрением смотрел на пришедших; старик же и его жена были искренне взволнованы.
– Приветствую тебя, незнакомец.
У старика был слабый голос, но в нем сквозило тепло – тепло долгих лет и необъяснимого богатства его тяжелой, но достойной жизни. Подойдя ближе, он рассмотрел, в каком состоянии находится Теусер и увидел женщину, которую тот нес.
– Эфиальт, – требовательно позвал он через плечо, – сходи за водой.