Он обвел нас взглядом, словно готовясь вызвать кого-нибудь на бой.
– Мы не можем рассчитывать на то, что наши люди придут к нам на помощь.
Внезапно я понял, что ожидал этого. Это было в предзнаменованиях – темная, неясная угроза, которую я не смог в то время интерпретировать. Тем не менее, я молчал вместе с другими, ибо все свалилось на нас так неожиданно и без всякого объяснения, что у всех перехватило дыхание.
Первым нашелся Пентей.
– Но ведь было договорено, что после окончания праздников, наша армия выступит из города.
– Эфоры приняли тайное решение закрепиться в Коринфе и дождаться Ксеркса там, – мрачно сказал Леонид. – После того как и если, – добавил он, – Ксеркс сокрушит Афины и северную Грецию.
– А как же мы? – требовательно спросил Пентей.
Царь посмотрел на него.
– Есть какие-то вопросы в отношении нас, Пентей?
– Но мы же теперь не можем оставаться здесь?
– В том то и дело, – произнес Леонид, – что нам не остается ничего другого. Мы повинуемся приказам, данным нам не Советом, а народом Спарты и Греции. Мы дали клятву, и она не должна быть нарушена. Народ Спарты ждет от нас – и в этом я уверен, – что мы не покроем себя бесчестьем.
Он повернулся к Агафону.
– Завтра спартанцы примут на себя главный удар персов. На нас лежит вся ответственность – атака должна быть отбита.
– Да, господин, – сказал Агафон. – Как долго нам предстоит обороняться?
Леонид открыл было рот, но промолчал. Он еще раз взглянул на меня и произнес:
– Мегистий, что тебе известно о будущем? Сколько нам стоять в проходе?
– Все предрешено, – ответил я. – Мы должны защищать проход, пока хотя бы один из нас будет жив.
– Пока хотя бы один из нас будет жив, – повторил он торжественно.
– Завтра мы должны хорошо драться, ведь нас так мало, а нам надо защитить честь Спарты. Ибо по нашим делам мир будет судить о ней.
Он повернулся, чтобы уйти. У него на пути встал илот Демитрий, на лице которого накопилась грязь и усталость дальней дороги.
– Господин, мне была обещана свобода. Если вы считаете, что я заслуживаю ее…
– Ты заслуживаешь ее, – не задумываясь сказал Леонид. – Мы все в неоплатном долгу перед тобой, мой друг. С этого мгновения ты – свободный человек. После того, как отдохнешь, можешь взять коня и уехать отсюда.
Он собрался пройти, но Демитрий не сдвинулся с места.
– Господин… если я свободный человек, если вы меня освободили, могу я называть себя спартанцем? Потому что, если я не спартанец, то кто же?
– Сейчас не подходящее время для загадок, – отрезал Леонид. – Ты свободен. Ты – спартанец. А теперь – иди своей дорогой.
– Если я спартанец, – сказал, не унимаясь Демитрий, – то я свободен только в рамках Закона. Закон распоряжается нами, и мы делаем то, чего он от нас требует. А требует он всегда одного и то же, не так ли?
Леонид начал улыбаться, но потом взял себя в руки, ожидая, что последует дальше.
– Он требует, – сказал Демитрий, – чтобы враг никогда не увидел наши спины на поле боя. Мы должны победить или умереть.
– Так велит Закон, – тихо произнес Леонид.
– Так, если я свободен, – сказал Демитрий, – я свободен только остаться здесь с вами. И это то, что выбрал бы я сам.
Леонид ступил вперед, словно собираясь отодвинуть в сторону только-что получившего свободу илота. Но его рука была согнута в локте и, когда Демитрий поднял свою, они обменялись крепким рукопожатием.
– Наша дружба может оказаться короткой, – произнес Леонид, – но, пока она длится, я клянусь – она будет настоящей.
XIV
И наступила еще одна ночь, а за нею – еще одно утро. И этим утром Ксеркс решил, что нет смысла ждать, когда спартанцы выйдут на голую равнину. У них не было ни малейшего желания совершить бесполезное нападение на поджидающую их огромную армию. Вместо этого они выжидали. И теперь их ожидания будут вознаграждены. Они будут выбиты из узкой теснины и вырезаны.
Новый шатер царя персов совсем не был таким же роскошным, как старый. Каждый раз, когда его глаза останавливались на голых стенах и на шелковых подушках, которые были не такими богатыми, как те, что полыхнули в пламени пожара, его охватывал новый приступ ярости.
В бледном утреннем свете он выстроил перед собой своих генералов.
– Сгорела половина нашего лагеря, – сказал он. – Вас перехитрила горстка греков. Если бы я был здесь, то скорее всего меня бы убили. Хватит ли у вас храбрости, как вы думаете, встретиться с этими дьяволами лицом к лицу при свете дня?
Гидарн неловко вышел вперед:
– Нападение было неожиданным, мой господин.
– Так остерегайтесь таких сюрпризов в будущем, – проревел Ксеркс ему в лицо. – Предупреждаю вас, – его глаза прошлись по генералам, – если хоть один из них сегодня останется в живых, я клянусь священным огнем, вы все поплатитесь собственной жизнью. Этот предатель из Фив утверждает, что проход охраняют только три сотни человек. После окончания сегодняшнего сражения я желаю пересчитать тела!
Они поклонились и неуклюже попятились, словно испуганные рабы, прочь.
Ксеркс приказал установить свой мраморный трон на холме, с которого открывался вид на вход в Фермопилы. На гладком прежде мраморе местами были видны следы огня; ничего, скоро это святотатство будет отомщено. Над головой царя рабы установили пурпурный с золотом навес, шестеро из них остались у трона с опахалами на длинных шестах. Во время приближающегося знойного дня он хотел немного расслабиться, наблюдая за тем, как прольется на землю спартанская кровь.
Перед ним стояла шеренга бессмертных, именно за нею приходилось спешиваться генералам, прибывающим к нему с донесениями. Они были по-прежнему запуганы и подобострастны, но чем больше они боятся его, думал с удовлетворением Ксеркс, тем меньше они будут бояться спартанцев. Смерть в бою была просто смертью, смерть от рук его искусных палачей была совсем другим делом.
Вдалеке в воздух медленно поднялось облако пыли – бесконечные колонны войск передвигались по равнине, занимая боевые позиции. Рев сигнальных рожков эхом отражался в горах.
Ксеркс знаком подозвал Гидарна.
– Мы готовы очистить проход?
– Готовы, мой господин.
– Какие войска пойдут первыми?
– Персы, мой господин. За ними – мидийцы и киссийцы, чтобы быстро прикончить оставшихся в живых.
Ксеркс кивнул. Ему не терпелось пройти через проход в Грецию. Пусть все будет проделано безжалостно и быстро.
– Сколько их?
– Двадцать тысяч, мой господин, – ответил Гидарн. – Все остальные выстраиваются в походный порядок на дальнем краю равнины, мы начнем движение через проход после полудня. Через два дня мы подойдем к Афинам.
Ксеркс посмотрел на опускающиеся к берегу, нависающие темными массами над водой, горы. Через час или два эти воды станут красными от крови.
Он произнес:
– Передай Мардонию – пусть проведет ложную атаку пехотой. А потом – пустит сагартийскую конницу, чтобы захватить Леонида живьем. Хочу взглянуть на сумасшедшего, осмелившегося мне сопротивляться.
– Вы говорили, мой господин, – напомнил Гидарн, – что ни один из спартанцев не должен остаться в живых…
– А теперь, – рявкнул Ксеркс, – я хочу сохранить жизнь одному из них. Чтобы доставить себе удовольствие.
– Будет исполнено, Великий царь.
– Мы прибьем его к доске, – сказал Ксеркс, – и будем наблюдать за ним во время обеда.
Он поудобнее уселся на троне и улыбнулся.
– А теперь спокойно насладимся зрелищем…
Если бы при его дворе был провидец вроде меня, он бы знал, что наслаждения и спокойствия не получится. В первых бледных лучах нового дня я изучил предзнаменования, и не хотелось бы мне оказаться в этот день провидцем у персидского царя: он не был бы благодарен за те новости, которые бы мне пришлось ему сообщить. В то же время – для нас, спартанцев, было мало причин для ликования. Но царь Спарты не считает, что предсказатели должны отвечать за решения богов.
Этим утром все триста человек выстроились вдоль стены в проходе в полных медных доспехах и алых плащах, с копьями, мечами и щитами. Илоты были отведены в сторону и нагружены запасным оружием. С другой стороны стояли флейтисты.
Поперек прохода встала фокидская стена, заново отстроенная и готовая выдержать штурм персов. Леонид привел других греческих командиров осмотреть ее, и те остались довольными. Потом царь повернулся ко мне, я знал, что он это сделает. Он не искал у меня ободрения, он не просил меня глазами, чтобы я говорил только о благоприятных знаках. Он просто произнес:
– Какие знамения, Мегистий?
– Этой ночью, – ответил я, – горная львица прошла по проходу с тремя львятами. Она жалобно кричала, словно прося милости для своего потомства.
– Так, – сказал Леонид, в большей степени для себя самого, чем для окружающих. Ему не нужно было разъяснять, что лев – символ Персии. Он тоже был львом, но даже во сне или воплотившись в символе спартанец Леонид не стал бы умолять о милости. Потом он спросил:
– А стервятники? Что предсказали стервятники?
Мы все взглянули в небо, где лениво кружили темные формы.
– Они появились рано и в большом количестве, – сказал я. – Они предсказывают, что сыновья многих матерей вскоре станут им пищей.
– Спасибо за утешение, – скривившись сказал Леонид. Он повернулся к офицерам. – Спартанцы встретят атакующих этим утром. Остальные войска должны подтянуться к проходу и быть наготове, в соответствии с предыдущими распоряжениями.
– А что делать моим людям, – спросил предводитель феспианцев Демофил. – Они рвутся в бой.
– Они подменят нас, если нам потребуется помощь, – пообещал Леонид. – А сегодня пусть они наблюдают за нами. Мы собираемся применить нашу специальную тактику. Друзья, все свободны.
Офицеры отсалютовали ему поднятием щитов и разошлись. Илоты подвели к ним лошадей.
Возле Леонида остались два верных друга – Агафон и Пентей. Минуту или две он не говорил ни слова, набираясь сил от одного их присутствия. Потом он сделал глубокий вдох и сказал: