Сквозь оцепенение, вызванное его собственной болью и потерей крови, он видел людей, сгорающих живыми факелами среди огненных языков. Он различал персов, которые прыгали сквозь огненную стену, пытаясь спастись от жестоких спартанских мечей. Некоторым это удавалось, и они, ковыляя и спотыкаясь, устремлялись на Малийскую равнину. Но значительно больше было других, подраненных наседающими спартанцами, которые, угодив в разыгравшееся пламя, сгорали в нем заживо.
Теусер попытался протереть глаза, но даже это движение оказалось мощным ударом по его сознанию. Он мигнул и попытался оторвать от земли голову, чтобы до последнего момента видеть, что происходит; потом мир растворился в переливающемся кошмаре пляшущего пламени и огромных черных клубов дыма, который с жадностью накинулся на него, сдавливая горло и стискивая мозг.
Я был рядом, когда он очнулся. При свете разбрасывающего искры факела мы положили его около одного из горячих источников и со всей возможной осторожностью сняли с него доспехи. Даже в бессознательном состоянии его била дрожь, вызванная холодом, идущим от его ног к голове. Я завернул его в его же плащ, а потом приказал илотам принести огонь и железо.
Дым все еще тянулся вдоль прохода, в воздухе стоял смрад жженой плоти. Именно он первым проник в мозг Теусера, когда тот пошевелился, застонал и попытался прийти в себя.
Я промыл его рану с помощью куска ткани, смоченного в горячей воде источника.
Теусер открыл глаза. Несколько мгновений он всматривался в темноту неба.
– Это ночь? – прошептал он. – Это ночь… или этот дым…
– Это ночь, – заверил я его.
Дрожащий свет факела прочертила тень. Это Леонид склонился над юношей.
Я сказал:
– Кость цела, но мышцы полностью разрублены. Я должен немедленно прижечь рану железом.
Леонид посмотрел в лицо Теусеру, и Теусер узнал его. Они улыбнулись.
Я взял в руку железо.
В колышущийся круг света вошел гоплит и поклонился Леониду. Они говорили несколько секунд, и по лицу Леонида я понял, что это был разговор о важном. Но я не пытался узнать, о чем шла речь. Все мое внимание было обращено на лежащего передо мной Теусера.
Леонид повернулся. Проходя мимо меня он произнес:
– Спаси его, Мегистий. Греции нужны такие люди.
И ушел. В тишине я приложил железо к сочащейся ране Теусера, раздвинув ее своими пальцами. В его глазах сверкнула агония, зубами он впился в губу с такой силой, что показалась кровь. Но он не проронил ни звука. Запах обожженного железом мяса смешался с вонью, несущейся из почерневшего прохода. Он был в сознании еще несколько дерзких секунд, а потом забылся опять; его истерзанные губы почти сложились в улыбку, словно сквозь вуаль агонии он продолжал наблюдать за разгромом персов.
XVII
Этой ночью молнии прорезали небо, а ревущие удары грома отразились эхом в горах. Из мечущихся волн, вставших на дыбы под плетью ветров, пришел афинянин Фемистокл, чтобы посоветоваться с Леонидом.
Они сидели у стены в неровном свете лагерного костра в окружении обессиленных спящих спартанцев, которые завернулись в плащи и положили под головы щиты, заменившие им подушки.
Фемистокл, его туника и плащ были мокрыми от морской воды, подсел поближе к огню. От его одежды поднимался пар. Когда далекий раскат грома прогремел огромным барабаном за горами, он кивнул головой в том направлении и улыбнулся.
– Моя лодка почти перевернулась, пока я добирался сюда, но хвала богам за этот шторм.
– Они сослужили тебе хорошую службу?
– Боги сослужили службу Греции, когда послали этот шторм.
Действительно, боги улыбнулись и поддержали наше дело, хотя поначалу этого не было заметно. Когда наш флот занял позицию у Артемисия, чтобы получить контроль над проливом и поддержать нас, сражающихся в Фермопилах, три корабля были отправлены на разведку. Два были потоплены персами. Третий вернулся, чтобы сообщить, что нашим тремстам тридцати кораблям противостоят более двенадцати сотен вражеских.
Некоторые греческие командиры стали сразу предрекать поражение. Они советовали отойти к югу, в Эврип. Но Фемистокл не пошел у них на поводу. В Эврип было послано подразделение, которое должно было прикрыть флоту тыл, а остальные корабли остались у Артемисия, верные Леониду и войскам в проходе.
У персов скопилось так много кораблей, присланных Великому царю египтянами, финикийцами, ликийцами и множеством других подданых, что всем им не хватило места для якорных стоянок вдоль побережья. Огромное количество судов было выстроено в восемь параллельных линий вдали от берега. Позже, когда начались приготовления к сражению, поднялся мощный ветер и разразился шторм, который уничтожил четыре сотни кораблей.
После этого, торопясь закончить битву до того, как боги опять проявят свой гнев, персы попытались отсечь грекам путь к отступлению. Для этого они послали эскадру в обход Эвбеи.
– Но им не повезло, – улыбнулся Фемистокл, потянувшись мокрыми озябшими руками к огню. – Служивший у персов греческий моряк приплыл к нам во время затишья, когда волны перестали буйствовать, и предупредил нас. Мы немедленно атаковали, чтобы выманить силы врага и проверить твердость его характера. Это было прекрасное сражение, Леонид. Мы вселили в них страх и с приходом ночи захватили тридцать кораблей противника. После этого боги опять разгневались и послали персам шторм – и корабли, которые были отправлены нам в тыл, были выброшены на береговые скалы.
Двое мужчин кивали друг другу головами в свете костра. Они прекрасно понимали, какая борьба ждет их впереди, чтобы испытывать самоуверенность, но, тем не менее, они были удовлетворены ходом событий нескольких последних дней.
– Кораблей у них – в несколько раз больше, чем у нас, но узость пролива играет нам на руку. Они не могут обойти нас с фланга, а при сражении в тесном бою скажется преимущество наших кораблей.
– И моряки у нас лучше, – добавил Леонид.
– Точнее, мужчины, – Фемистокл скорчил гримасу. – У персов есть адмирал-женщина, это какой-то дьявол в человечьем обличье. Весь наш флот поклялся ее уничтожить.
Он пожал плечами и переключился на другую тему.
– У вас был неплохой денек?
– Мои люди дрались хорошо. Важнее всего то, что мы показали Ксерксу, что он может быть остановлен небольшим количеством людей. Дезертиры сообщили нам, что некоторые из его иностранных подразделений готовы взбунтоваться.
– Пусть только дождутся, когда сюда подойдут остальные спартанцы! – возликовал Фемистокл.
Леонид долго смотрел в огонь. Потом он произнес:
– Они не придут.
Ликование сошло с лица Фемистокла.
– Эфоры, – мрачно продолжал Леонид, – решили вместо этого укрепить Коринф. С точки зрения стратегии я не могу осудить их решение.
– В самом деле? Почему?
– У нас более чем достаточно людей, чтобы удерживать Фермопилы при условии, что флот будет прикрывать наш фланг.
– А если флот дрогнет? – зло спросил Фемистокл. – Противник обладает значительным численным превосходством. Позади боевых кораблей персов – сотни и сотни меньших судов. Если понадобится, они все смогут сказать свое слово. Если мы будем разбиты большим по численности врагом…
– В этом случае мы все-равно потеряем Фермопилы, – сказал Леонид, – и Афины вместе с ними.
– И Грецию, – добавил Фемистокл.
– Нет. Афины – всего лишь город. Города – это камни, их можно отстроить заново. Греция – вот, что имеет значение. Если мы потеряем Фермопилы, то должны отступить к Коринфу на земле и к Саламинскому проливу на море и продолжать драться. Именно в этом месте в войну вступит спартанская армия, которая обеспечит победу нашего дела.
– Половина наших кораблей из Афин, – с горечью сказал Фемистокл, – и плавают на них те, кто оставил в Афинах дом и близких. Я не могу обещать тебе, что они будут завтра сражаться.
– Значит мы будем продолжать драться с той половиной людей, которые ставят Грецию выше собственных домов.
По камням прошелестели шаги, и послышался приглушенный шум голосов, когда гоплит требовательно окликнул приблизившегося человека.
К стене подошел Агафон. При виде Фемистокла он остановился и повернул обратно, но Леонид поднял руку и дал ему знак приблизиться.
– Говори, Агафон.
– Я пересчитал наших мертвых, господин. Тридцать шесть спартанцев и девяносто три илота.
– Хорошо. При таком соотношении пройдет еще шесть дней, прежде чем падет последний спартанец. Потом наше дело продолжат другие, которым мы показали, как нужно обращаться с персами. Пойди проверь передовые посты, Агафон.
Агафон скрылся в темноте. Фемистокл завернулся в плащ и встал.
– Я должен возвращаться, нужно приготовить корабли к завтрашнему сражению.
Леонид тоже встал, и они быстро обнялись.
– Пусть удача сопутствует тебе, мой друг.
Он смотрел, как Фемистокл спустился к берегу и, только услышав негромкий плеск весел в воде, лег возле лагерного костра среди спящих воинов.
И пока он лежал, на него снизошло странное спокойствие. Ночь стала тихой, дыхание его солдат походило на дыхание детей, погруженных в глубокий сон без сновидений. За входом в теснину стояла огромная армия варваров, но Леонид ощущал уверенность, подобной которой он никогда не знал раньше. Исход этой битвы был все еще не определен, но он знал, что в конечном итоге все закончится хорошо. Дыхание окружавших его людей может быть прервано еще до наступления следующего вечера, но жизнь, которую они вдохнули в Грецию, оборвать не удастся.
Волны набегали на берег. Легкий бриз пронесся по проходу, слегка раздул пламя костра и стих опять.
Леонид спал.
Он проснулся от того, что кто-то прикоснулся к его плечу. Во мгновение ока он полностью очнулся от сна и сжал в руке меч.
Над ним склонился Агафон, его лицо казалось бледным пятном в первых проблесках рассвета.
– Который час, Агафон?
– Скоро взойдет солнце.
Леонид встал, разминая затекшие члены. Огонь погас, и от земли тянуло холодом.