– Есть новости?
– Прибыл посланец персов, – сказал Агафон. – Они хотят вступить в переговоры.
– Принеси мне чистый плащ!
Леонид бросил грязный плащ Агафону, который передал его поджидавшему илоту.
Агафон произнес:
– Я приготовлю твой эскорт, а потом…
– Спартанцу не нужен эскорт, чтобы разговаривать с персами.
Агафон не смог скрыть удивление.
– Но господин, им нельзя доверять. Будет безумием рисковать…
– Будет трусостью поступить по-другому, – сказал Леонид. – Кроме того, смогут все наши спартанцы справиться с персидской армией на открытой равнине, если это действительно уловка?
Он вдыхал утренний воздух, глубоко и с наслаждением, наблюдая за игрой света в воде, когда прибежал илот с чистым алым плащом.
– Пора узнать, что они хотят нам сообщить.
Вестник выехал перед ним из прохода и помчался галопом к лагерю персов. Пеший Леонид задержался у выхода из теснины и окинул взглядом огромную равнину. Персидский лагерь простирался до самого горизонта и, казалось, скрывался за ним. Можно было подумать, что он продолжается до самого дальнего конца света. Ни одно движение не нарушало его неподвижности. Войска Ксеркса спали.
Леонид вышел из защищенного прохода и направился к лагерю. Он едва успел пройти несколько сотен ярдов, когда от палаток отделилась группа из десяти всадников и быстро поехала ему навстречу.
Они остановились на противоположных берегах пересекающего равнину узкого ручья. Подойдя к нему, Леонид посмотрел под ноги и увидел, что русло забито телами персов. В суматохе отступления, многие упали в ручей, разбавив своей кровью его мутные, мелкие воды.
Всадники остановились. Один из них спешился и встал напротив Леонида на другом берегу ручья смерти.
– Приветствую тебя, Леонид. Я – Гидарн, и я принес тебе послание моего царя.
– Приветствую тебя, Гидарн.
– Царь повелел мне передать тебе, что ты не можешь противиться богам. «Стань моим союзником, – говорит он, – и я сделаю тебя полноправным правителем всей Греции».
Леонид еще раз посмотрел вниз на павших воинов. Если резня не будет остановлена, то сегодня эта канава переполнится. Но на каких условиях можно положить ей конец?
Он произнес:
– Передай своему царю мои слова. «Если ты имеешь хоть какое-нибудь представление о чести, то ты должен понять: я предпочту умереть за свободную Грецию, чем править моими людьми, обращенными в рабов».
Гидарн минуту молчал. Потом произнес с уважением, которое не пытался скрыть:
– Ты все еще можешь спасти себя и своих людей, Леонид. Мой царь разрешит вам беспрепятственно уйти домой, если вы сложите оружие.
– Передай своему царю – пусть придет и возьмет его сам.
– Упрямство ни к чему не приведет. Твое поражение в этом сражении – всего лишь вопрос времени.
Рассвет пламенел, окрашивая золотом равнину и подчеркивая варварское великолепие расцвеченных палаток и шатров лагеря.
Леонид сказал:
– Но к этому времени вы однозначно потерпите поражение в войне.
Гидарну это не понравилось, и он произнес со свойственной сатрапу Ксеркса резкостью:
– Вчера мы только прощупали твою оборону. Когда мы пойдем в атаку сегодня, наши стрелы закроют солнце.
– Что ж, – сказал Леонид, – мы будем драться в тени.
Не ожидая ответа, он повернулся и неспешно пошел к проходу.
Позади себя он услышал, как Гидарн захлебнулся от ярости. Он не удивился бы, если бы группа всадников бросилась вперед, перемахнула ручей и обрушилась на него.
Но когда он подошел к проходу и остановился, чтобы посмотреть назад, то увидел, что они возвращаются в персидский лагерь – медленно и нерешительно, словно сожалея, что дали ему уйти живым.
XVIII
Элла проснулась от того, что пучок солнечных лучей, пройдя сквозь дверь хижины, упал на ее лицо. Она мигнула, попыталась отвернуться от него и обнаружила, что смотрит на грубую стену. В этот момент пробуждения она еще не вспомнила, как она здесь оказалась. Это был не ее дом, аскетичный, но благородный. Это…
Она вспомнила и сразу села.
Предыдущим вечером она долго карабкалась по горам, пока ей удалось увидеть Малийскую равнину. Она поранилась о камни, пробиралась сквозь жесткую траву и колючки, и к ночи оказалась почти такой же измотанной и уставшей, как в тот день, когда она здесь появилась впервые. Это не была восстановительная прогулка: вида расположившейся внизу огромной орды оказалось достаточно, чтобы поселить в ее сердце страх. Как может Теусер с горсткой товарищей сдерживать натиск такой армии? Даже признаки беспорядков в персидском лагере и темные пятна трупов, разбросанных перед входом в теснину не уменьшили ее опасений. Быть может, Теусер уже погиб. Она не имела о нем никаких известий с момента начала сражения; она ничего не узнает, пока оно не будет закончено. А принимая во внимание противостоящие спартанцам силы, конец мог быть только одним.
Медленно выбравшись из постели, Элла каждой ноющей косточкой ощутила последствия вчерашней отчаянной прогулки. Ее ноги были покрыты царапинами, оставленными колючками. Старые Самос и Торис продолжали спать, посапывая и похрапывая таким образом, который показался ей наполовину смешным, наполовину отвратительным, когда она впервые все это услышала. Теперь она чувствовала глубокую привязанность к этим людям и завидовала их близости.
До ближайшего к хижине источника было пять минут ходьбы. Вытирая из глаз усталость, Элла взяла стоявший в углу глиняный кувшин и вышла в утро.
Сюда не доносились звуки сражения. И персы, и спартанцы были далеко. Ни дым, ни шум битвы не смогли бы достичь этого места. Если бы в это мгновение началась атака… если бы Теусер лежал, умирая, павший под яростным натиском персов… в этих укрытых лугах и выгоревших горных склонах все осталось бы спокойно.
Но она бы почувствовала, что Теусер умер. Она ощутила бы это сердцем. Их соединяла не только телесная связь, но и любовь, которая не признавала расстояний и могла умолкнуть только после смерти.
Поставив кувшин на плечо, Элла начала спускаться по крутому склону к пузырящемуся среди камней горному роднику. Она была обнажена: среди окружающей ее дикой природы не было подсматривающих глаз и незнакомцев. Будучи спартанкой, Элла наслаждалась свободой движений и теплой лаской солнечных лучей.
Девушка поставила кувшин около источника и склонилась к воде. Она промыла глаза от остатков сна и, зачерпывая ладонями воду, стала лить ее на плечи. Холод ледяных струек, побежавших по груди и спине, заставил ее вздрогнуть и сделать резкий вздох.
Потом она распрямилась и повернулась лицом к солнцу, чтобы оно поскорее высохло. Закрыв плотно глаза, она попросила богов, чтобы они уберегли Теусера и вернули его ей. Тепло солнца стало интенсивнее, оно ласкало ее тело – тело, которое она любила потому, что его любил Теусер.
Ее глаза открылись… прямо перед нею, присев на корточки среди кустов, расположился человек с лицом животного. Он смотрел на нее и улыбался.
Элла подавила рвущийся крик. Инстинктивно она приняла его за одного из персидских варваров. Но они не смогли бы забраться так далеко. Никакая армия не смогла бы пройти по этой местности. И это существо, распрямившееся в полный рост и приближающееся к ней, определенно не было солдатом.
Его взгляд прошелся по ее телу с головы до ног с распутным одобрением, и он сказал:
– Ты меня не помнишь?
– Никогда не видела тебя прежде, – ответила Элла.
– Когда ты была больна, я нес тебя на руках. Я получил при этом удовольствие. Мне понравилось твое тело.
Он шагнул вперед.
– Кто ты?
– Друг. Меня зовут Эфиальт. Я был в плену у жителей Фокиды. Я хотел их предупредить, но они обошлись со мной, как с собакой, и сделали своим рабом. Теперь я убежал и собираюсь спуститься на равнину.
Его голос перешел в бормотание. Он не мог оторвать глаз от ее тела и едва сознавал, что говорит.
Элла потянулась за кувшином, надо поскорее наполнить его и уйти. Она услышала как он хрипло вдохнул, потом прыгнул вперед и схватил ее за руку.
Она вырвалась и попятилась.
– Прикоснись ко мне еще раз, и я…
– Пойдем со мной, – сказал он. – Я дам тебе рубины и золото. Ты сможешь получить все, что пожелаешь – сокровища Востока ждут нас.
Его руки вновь потянулись к ней, но она увернулась.
– Еще раз, – процедила она сквозь зубы, – и я тебя ударю.
– Ударишь меня! – Эфиальт разразился рваным смехом. – Мне нравятся женщины с характером. Они хороши в любви.
Он прошел по воде и двинулся к ней. Она бегала быстрее него и могла бы убежать, но она была спартанкой, а у спартанок тоже были свои традиции. Элла осторожно поставила кувшин на землю и приготовилась к встрече.
Эфиальт бросился вперед и, схватив ее руки, начал заводить их ей за спину. Девушка на мгновение расслабилась, и он потерял равновесие. После этого она резко присела и с силой развернулась всем телом. Эфиальт отпустил одну руку и инстинктивно сжал сильнее другую. После этого он взлетел в воздух над ее плечом. Элла развернулась вместе с ним и почувствовала, как его пальцы ослабили хватку. Прочертив короткую дугу он с силой шлепнулся на твердый грунт.
Она отошла в сторону. Он встал на колени, сердито замотал головой и опять кинулся к ней. И вновь она бросила его оземь.
Эфиальт был сильным мужчиной, чему способствовали многие месяцы, проведенные им в горах. Но Элла была прекрасно тренированным атлетом, и звериная мощь в сочетании с грубой неуклюжестью была против нее бессильна.
Они упорно дрались на поляне, их ноги то шуршали по пыли и гравию, то иногда всплескивали в пронизывающей воде. Эфиальтом двигала превратившаяся в безумие похоть; Элла же, даже в те мгновения, когда этому животному удавалось сжать ее мощными руками, оставалась спокойной и хладнокровно планировала и выполняла свои приемы, словно у нее было все время в мире.
В конце концов, после того, как она в очередной раз сделала четкую подножку и отшвырнула его в сторону, Эфиальт ударился головой о камень и остался лежать неподвижно.