Она прикрыла руками груди. Они тяжело вздымались, следуя ритму ее затрудненного дыхания. Она спокойно стояла, приняв удобную позу и внимательно наблюдая за валяющимся на земле мужчиной.
Когда она убедилась, что тот не собирается подниматься и возобновлять схватку, Элла взяла кувшин, наполнила его водой и направилась по тропинке через луг. Подойдя к подножию горного склона, она услышала, как Эфиальт застонал за ее спиной.
Девушка повернулась.
Он сидел и тупо тряс головой, на его лице застыло выражение полного недоумения. Потом в его мозг проникла реальность окружающего мира и ее самой. Его губы закатились в оскале. Он с горем пополам встал на ноги, его шатало.
– Ты заплатишь за это, – прорычал он. – Я заставлю тебя заплатить за это, тебя и всех твоих сородичей!
Элла повернулась к нему спиной и пошла к пастушьей хижине, полный кувшин балансировал на ее плече.
Самос и Торис уже проснулись. Когда она приблизилась, старик подошел к дверному проему, и в глазах его мелькнуло восхищение, которое было настолько же здоровым, нормальным и доброжелательным, насколько похотливым и грязным был взгляд Эфиальта. Торис, которая теперь смогла воочию убедиться в истинности слов своего мужа о том, что спартанские девушки любят разгуливать голышом, издала из глубины хижины серию кудахчущих звуков, но в них слышалось не осуждение, а смех.
Элла поставила кувшин и зашла внутрь. Темнота на мгновение ослепила ее, вскоре она различила соломенные тюфяки и грубые стены. Она выбрала самый темный угол и опустилась на тюфяк.
К ней наклонилась Торис.
– Ты что, упала? Ты опять вся в царапинах.
Элла сначала решила промолчать о случившемся. Но если это правда, что Эфиальт был здесь со стариками, когда появились они с Теусером, то вполне возможно, что он может прийти сюда, и будет лучше, если они узнают, что произошло и что он за человек.
Она коротко рассказала старой женщине о том, что произошло у источника. Торис в ярости покачала головой и решила не делать девушке замечание о том, что не годится показывать себя всем на свете.
– Если он вернется, – произнесла она, – мы его выгоним. Мой муж считает, что горы делают всех людей одинаковыми, но я так не думаю. Подлое создание всегда останется подлым. Никогда он мне не нравился, я рада, что тебе удалось его отделать. Она восхищенно щелкнула языком.
– Лихорадка не забрала все твои силы, это очевидно. Побить такую скотину, как Эфиальт…
Какое-то время они просидели в компанейском молчании. Потом Элла произнесла:
– Эти следы на моей коже оставил не только Эфиальт. Вчерашним вечером я пошла по тропе, которую мне показал Самос, и до наступления темноты взглянула издали на поле сражения.
Торис кивнула.
– Самос не стал приближаться, но вон с того пика он мог наблюдать за равниной, и он говорит, что земля почернела от мертвых.
– Да.
– Мужчины, – мрачно сказала Торис, – опять занялись своим любимым делом.
– Торис… ведь каждая их этих черных точек была человеком.
Старая женщина тупо уставилась на нее.
– Ну да.
Элла пыталась разобраться в собственных мыслях, которые спутанным клубком засели в ее голове. Она думала о войне такие вещи, которые не решился бы высказать ни один настоящий спартанец. И все-таки она надеялась, что есть и другие, которые думают так же. Быть может, их даже много. Тот факт, что их всех обучали не демонстрировать слабость и не давать свободу проявлениям чувств, не означал, что все они их не испытывали. Она знала, что Теусер, несмотря на всю свою храбрость, обладал нежностью, которую не смогли заглушить в нем жестокие тренировки. И от этого спартанский воин в нем не стал хуже.
– Мужчина, – сказала она задумчиво. – Каждый из них – мужчина, будь он спартанец или перс – и каждого из них дома кто-то ждет. Мать, жена или… возлюбленная.
Это верно, – заметила Торис. – Так было всегда.
– Почему, – вырвалось у Эллы, – боги создали всю эту любовь только для того, чтобы ее уничтожить?
Торис понимающе посмотрела на нее.
– Мне не дано понять пути богов, Элла. Да и ты, сдается мне, слишком молода, чтобы так говорить… и задавать такие вопросы.
Элла встала и подошла к двери. Луг был безмятежным, на небе не было видно ни одного облачка.
Элла произнесла:
– Во что нам верить? В то, что те, кто погиб и оставил в этом мире оплакивающих их женщин, не любили достаточно сильно? Что если бы они любили достаточно сильно, то остались бы в живых?.. – она дерзко подняла глаза к высящимся над лугом горным пикам. – Нет, так не должно быть. Любовь в конце концов должна вынести все. Если любовь достаточно сильна, она может победить все. Даже смерть.
XIX
С места, где сидел на своем троне раздраженный и издерганный Ксеркс, могло показаться, что небо потемнело от внезапно налетевшего облака. Опускающаяся форма пала в начало прохода, за ней последовала еще одна, потом еще; и снова, свистя в полете, очередная тысяча стрел понеслась к спартанскому строю.
Они стояли в шеренгу по трое, их перекрывающиеся щиты начинались у земли и поднимались над шлемами. Стрелы звенели по металлу и разлетались рикошетом во все стороны.
На смену их смертоносному свисту пришел гул голосов, и персидские воины устремились в проход, выкрикивая боевые крики. Ксеркс напрягся. День начался, и он должен стать решающим. Он не сможет вынести позора еще одного поражения.
Царь проклинал пыль, которая застилала ему обзор. Но эта пыль избавила его от зрелища того ужаса, который охватил его армию.
В то время, как персы, построенные в боевые порядки и контролируемые офицерами во избежание губительной давки предыдущих атак, направлялись в проход, строй спартанцев двинулся им навстречу.
Первая волна персов была истреблена сразу. Воины были насажены на копья, выдвинувшиеся из-за стены из щитов. Те, кого не удалось сбросить на землю, были вдавлены в своих же товарищей наступающими спартанцами. У входа в теснину возникло замешательство, своего рода небольшой водоворот… а потом прилив поменял направление, и спартанцы стали вытеснять противника на равнину.
Сзади напирали новые подразделения, и в очередной раз сражающиеся остановились. Но спартанские гоплиты, даже стоя на месте, могли причинить врагу такой же урон, как и в движении. Укрывшись за своим металлическим панцирем, они наносили удар за ударом, пока перед ними не образовалась насыпь из мертвых и умирающих.
Теперь Ксеркс мог видеть все. Само сражение было скрыто дымкой, но с его внешнего края начали откалываться и разбегаться по равнине охваченные страхом персы и их союзники. Ксеркс вскочил на ноги издал мучительный вопль.
– Разверните их! Отправьте их назад!
Мардоний уже был там, ведя с собой подразделение лучников. По его команде новый залп стрел просвистел в воздухе, направленный на этот раз в своих собственных воинов.
– Назад, ублюдки!
Но ни приказы, ни стрелы не могли заставить их вернуться в ад, из которого они вырвались. Если повезет, можно спастись от стрелы, от спартанских мечей спасения не было: они наносили удар за ударом, и было невозможно обойти эту компактную группу мужчин.
Персидские всадники и воины на верблюдах выехали наперерез бегущим. В этот момент из-за спины спартанцев поднялось ответное облако стрел, устремившееся в паникующие ряды персов. Феспианские лучники, расставленные на горных склонах над каменной стеной, посылали залп за залпом в пойманную в ловушку плоть армии захватчиков.
Ливийский офицер на всем скаку направил своего коня в гущу собственных подчиненных и начал громогласно сыпать проклятиями. Он поднял свой меч, чтобы указать направление… и тут один из его людей подсел под его руку и, истерически смеясь, проткнул офицера копьем.
Тот тупо закачался на спине лошади и прежде, чем он смог оправиться, в него вцепились руки и стащили его вниз. Офицер увидел над собой кружок искаженных лиц, и это было последним, что он увидел в жизни – десяток ножей вошло в его тело, а чья-то нога наступила ему на лицо.
Посылаемые в бой новые подразделения по-прежнему изрубались в куски, оставшиеся в живых бойцы откатывались в полном беспорядке. Колесницы тщетно гонялись по равнине за бегущими в панике людьми. Офицеры шли позади своих бойцов, посылая тех вперед безжалостными ударами длинных бичей. Некоторые присоединялись к сражающимся, другие бросались бешеными псами на своих мучителей и раздирали их в клочья.
Гора мертвых тел росла. Спартанец упал, потом еще один и, прежде чем брешь была закрыта, еще три или четыре человека пали под ударами ливийских мечей. Но потом щиты сомкнулись опять, и персы заскользили на крови своих изрубленных товарищей.
Стервятники кружили в ленивом предвкушении.
Ксеркс не мог больше вынести это зрелище. Равнина почернела от разбегающихся во все стороны людей, маленьких и черных словно муравьи, но лишенных муравьиной целеустремленности. Царь поднес к глазам руки, но ему не удавалось стряхнуть с себя реальность происходящего. В приливе отчаяния он сбежал со своего трона и скрылся в шатре.
Туда направились со своими докладами его дрожащие генералы.
Испуганные, они не представляли, сколько еще могут пробыть их головы на плечах. Два генерала отсутствовали. Взбешенный Ксеркс мерял шатер шагами. Он уже открыл рот, чтобы задать негодующим тоном вопрос, но увидел лицо Мардония, и вопрос замер на его губах.
– Мои братья? – прошептал он.
Мардоний склонил голову.
– Два ваших брата, мой господин, были убиты.
Ксеркс ушел в дальнюю часть шатра и долгое время просидел там в молчании. У его отца – Дария было много сыновей от разных женщин, и отношения между ними были замешаны на зависти и недоверии. Но те, которые отправились с Ксерксом в поход, были прекрасными воинами, не раз доказавшими ему свою беззаветную преданность. Он не мог позволить себе терять таких командиров.
Крики и шум сражения вывели его из задумчивости. Если не сделать что-нибудь и не сделать это быстро, он вскоре останется с жалкими остатками своей армии перед лицом непобежденных спартанцев.