Он встал и направился к генералам. Они не решились сдвинуться с места или проронить слово, пока он пребывал в горьких раздумьях.
Он произнес:
– Мои братья погибли за великое дело.
– Это были люди невиданной храбрости, – поспешил сказать Мардоний.
– Приятно узнать, что хоть кто-то смог продемонстрировать в последнее время храбрость, – пришел в ярость Ксеркс, – какой позор, какое бесчестье!.. Величайшая армия, которую когда-либо видел мир, изрубается в куски горсткой безумцев!
Он обвел взглядом генералов и угрожающе наклонился к ним.
– Мой господин, – произнес один из присутствующих, – нам не хватает места, чтобы драться. Численное преимущество не помогает нам. А при сражении один на один – у нас не таких доспехов, как у спартанцев, и такой подготовки.
– Так значит прошедшие месяцы были потрачены впустую? У вас было более, чем достаточно времени для тренировок…
– Здесь нужны не месяцы, Великий царь, – произнес генерал из Колхиды, – а годы. Поколения.
Ксеркс наклонился еще ниже. Боль сдавливала его внутренности, и он был не в силах распрямиться. Он простонал:
– Отправляйтесь обратно! Пусть каждый из вас лично возглавит атаку. Я не хочу больше видеть ваши лица до тех пор, пока один из вас не расчистит этот проход, чтобы я смог последовать за ним.
Пола шатра резко отошла в сторону, и в палатку спешно вошел посыльный.
– Мой царь…
Ксеркс повернулся к съежившемуся человеку.
– Мой царь… Ливийцы и арабы взбунтовались.
– Сокрушить их колесницами! – закричал Ксеркс. Он швырнул ливийского генерала к выходу из палатки, словно последнего раба. – Иди, разберись со своим отродьем. Если понадобится – воспользуйся индийскими колесницами: хотя, они запряжены дикими ослами и, следовательно, могут слишком по-свойски отнестись к твоим людям… Меня не интересует, как ты это сделаешь – раздави их!
Прежде, чем генерал и посыльный успели выйти из шатра, им навстречу вбежал еще один.
– Мой царь… Кавказцы убивают своих офицеров.
Ксеркс топнул ногой. Если бы он мог ухватиться за небо и потянуть его вниз, чтобы закрыть им уши, он бы сделал это.
– Уничтожьте их! Дикари!
Когда-то он испытывал гордость при виде своей армии, которая во всем блеске и великолепии катилась к Геллеспонту. Теперь великолепие померкло, а гордость пропала. Они были варварами, с которыми можно сделать только одно – убить.
Генералы заторопились из шатра наводить порядок. Ксеркс остался в одиночестве. Он никогда еще не чувствовал себя таким одиноким. У него отняли все, что он ценил в этой жизни. Он стоял на краю настоящего бесчестья. Внезапно его ярость стихла, он опустился на подушки и закрыл лицо руками. Тяжелое кольцо на его пальце вдавилось ему в переносицу. Он стал тереть глаза, пока они не заболели.
– Мой господин…
Сквозь красную темноту он услышал шепот. Ксеркс открыл глаза и увидел перед собой Артемизию. На ней был длинный плащ, ее лицо отражало испытания, выпавшие сегодня на ее участь. За ее спиной ждал Гидарн.
– Артемизия, – тихо произнес Ксеркс. Он поднялся и взял ее за руку. – Скажи, неужели и ты не порадуешь меня хорошими новостями?
– Едва ли, мой господин. Мы сражались целый день, но успех не сопутствовал нам. Фемистокл и его люди дрались как демоны. Три моих корабля были потоплены, а мне самой едва удалось избегнуть плена.
Угасший было гнев, стал опять наполнять царя.
– Фемистокл сурово заплатит за это! – поклялся Ксеркс. – Быть может, он уже попал в ловушку. Я послал часть кораблей в обход острова, чтобы зажать греков в проливе, как черепах в глиняном сосуде.
Глаза Артемизии расширились, а потом наполнились состраданием, словно озера с темной водой.
– Ты не знаешь, мой господин? Они были потоплены штормом прошлой ночью.
Казалось, что падающим на его плечи сокрушительным ударам не будет конца. Охваченный отчаянием, он вспомнил мрачное предсказание своего дяди Артабана, который с самого начала был против этого похода. Артабан тогда сказал, что боги имеют обыкновение метать молнии и громы в великих мира сего, завидуя их великолепию. Маленькие люди не в состоянии вызвать гнев небес… и если боги улыбаются маленьким людям, то точно так же они могут мешать великим. Не потому ли боги разгневались на Ксеркса, что он замыслил править миром? Молнии всегда попадают в самые высокие башни и деревья. А он – высочайший из людей, повелитель Азии…
– Даже боги, – пробормотал Ксеркс, – сговорились против меня. Что ты можешь мне посоветовать, Артемизия?
– Страх охватил твоих людей, подобно проказе. Прежде, чем он уничтожит их полностью, останови сражение.
– При том, что убиты два моих брата, а Леонид по-прежнему стоит в проходе?
– Он не уйдет от тебя, если ты будешь действовать мудро. Оставь здесь Мардония, который будет продолжать атаковать, связав Леонида. Но пошли колонну через Грецию, чтобы она обошла эту горную стену и вышла к проходу с другой стороны.
С самого начала это был единственный альтернативный вариант преодоления Фермопил; но он был связан с огромным обходом, и ничто на свете не было более унижающим, чем признание необходимости этого обхода из-за отсутствия каких-либо достижений в Фермопилах.
– На это уйдет два месяца, – застонал Ксеркс.
– Нет, если отправишь только свою конницу, мой господин.
Ксеркс посмотрел мимо нее на Гидарна.
– Конницу? Гидарн, что ты скажешь?
Сатрап поклонился.
– Благородная леди говорит мудро, мой господин. Наша легкая конница может выполнить этот маневр за десять дней, если постарается. После этого она сможет нанести удар непосредственно по Афинам и Спарте.
Ксеркс прислушался к нарастающему гулу голосов за стенкой шатра.
Скоро уже ничто не заставит вышедшие из повиновения войска идти в смертоносную пасть прохода. Ему грозит массированный бунт, а спартанцы одержат победу, не нанеся больше ни одного удара.
Он произнес:
– Иди и прикажи остановить атаку. И… – он посмотрел на Артемизию, – прикажи, чтобы сегодня меня больше не беспокоили.
Гидарн вышел. Артемизия вздохнула и подняла уставшую руку, чтобы расстегнуть застежку плаща. Рука Ксеркса опередила ее. Она улыбнулась, и он нашел в себе силы ответить на ее улыбку.
– Мудрость – горькое лекарство, – произнес он, – и, раз уж мне придется его принять, я хочу выпить его из прекрасной чаши.
Этим вечером она сбросила свою усталость, как сбросила раньше свой тяжелый плащ, и возлегла с ним на шелковых подушках. Переменчивые звуки лагеря снаружи потеряли всякое значение. Ксеркс не вслушивался ни в отзвуки споров, ни в заговорщическое роптание, ни в спазмы ярости, которые на протяжении всего дня вырывались из солдатских палаток подобно порывам своенравного ветра. Голоса, бряцание доспехов, пульсация огромного скопления людей слились в успокаивающий ритм, а потом отошли на задний план, превратились в ничто, когда он взял Артемизию, а потом взял ее еще раз, и еще раз.
И только когда опустилась ночь, и лагерный шум стих совсем, его душу опять стал грызть позор прошедшего дня. Он наполнил чаши вином, и они выпили, но ни Артемизия, ни вино не могли уже дать ему забвения.
– Больше всего на свете, – сказал он, – я хочу захватить Леонида.
– И он будет схвачен, – заверила его она.
– Своими безумными действиями он поставил в тупик моих воинов, превратил их в испуганный сброд… Как можем мы идти на Грецию с такими людьми? Их теперь будет бросать в дрожь при одном виде греков.
Он должен, он обязан захватить Леонида или его мертвое тело. Под воздействием винных паров он погрузился в сон наяву и выпустил из объятий Артемизию. Ему хотелось держать не Артемизию, а кол, на конец которого будет насажена голова Леонида. Он пронесет его по всей Греции и вернется с ним в Персию.
Он возвратился рывком в действительность с появлением в шатре Гидарна.
Ксеркс толкнул себя вверх и прочь от Артемизии.
– Я же сказал, что не желаю, чтобы меня беспокоили…
– Прости меня, господин. Здесь один человек требует, чтобы его срочно провели к тебе. Он не хочет больше ни с кем говорить. Упрямый грек.
– Грек? – Ксеркс поджал губы. – Гидарн, я не расположен вести сейчас какие бы то ни было разговоры. Пытайте его, пока он не начнет говорить.
Артемизия положила ладонь на его руку.
– Это может быть посланник Леонида. Поговори с ним.
Ксеркс в нерешительности замолчал. И уступил.
– Хорошо. Приведи его сюда.
Гидарн стал дверном проходе и сделал жест кому-то снаружи. Мимо него прошли двое бессмертных, ведя угрюмого грека в порванной одежде, лицо и руки которого были покрыты царапинами. Его опустили на колени перед Ксерксом.
– Ты грек? – отрывисто спросил царь.
– Да. Я малиец. Меня зовут Эфиальт. Я убежал от людей Леонида, которые охраняют проход в горах.
Ксеркс поставил чашу с вином. Волна надежды, в которой он не решался себе признаться, побежала по его венам.
– Проход? Там нет прохода.
– Есть, – сказал Эфиальт. – Его знают только несколько местных горцев. По нему можно пройти на другую сторону Фермопил.
– Ты можешь провести нас туда? – требовательно спросил Ксеркс.
Эфиальт кивнул. После этого он склонил на сторону голову и хитро улыбнулся.
– Да, это можно сделать. Но я бедный человек…
– Уже не бедный, – произнес царь. – Тебе дадут столько золота, сколько ты сможешь унести.
Он повернулся к Гидарну.
– Отмени все предыдущие распоряжения. Возьми бессмертных и на закате выступи с этим человеком.
Гидарн с недоверием взглянул на ободранного грека. Ксеркс прочувствовал его ощущения, он разделял их. То, что победа будет получена из рук этого жалкого создания… Но теперь он жаждал победы любой ценой, и был готов к тому, чтобы наградить малийца, как посланца самих богов.
Он сказал:
– Я поведу войска с этой стороны. Мы начнем атаку на рассвете и будем наседать на Леонида, пока ты не зайдешь ему в тыл. После этого он окажется в ловушке, и мы сможем закончить нашу работу.