Охотники пробыли в горах три недели и ночевали в пастушьих хижинах, а иногда под открытым небом.
– Что вы скажете о браке, который устраивают мне? – спросил однажды неожиданно принц, когда они сидели вокруг большого костра в лесу.
– Это будет великой выгодой для нашей веры, если только Ваше Величество изъявите свое согласие, – ответил осторожно Франсуа.
– Политичный ответ, господин Лаваль… А вы что скажете, сэр Филипп?
– Это вопрос слишком сложный, чтобы я мог составить свое мнение. Много можно сказать и за и против этого брака. Например… вы рыболов, Ваше Высочество?
– Неважный… Но какое это имеет отношение к моему вопросу?
– Я хотел сказать, что когда рыбак поймает очень большую рыбу, то рискует, что она его самого втащит в воду.
Принц засмеялся.
– Верно, сэр Филипп. Таково же и мое мнение об этом браке. Маргарита де Валуа слишком большая рыба в сравнении с беарнским принцем, и не только она одна будет тащить его, но другие большие рыбы потащат и ее вместе с ним. Моя добрая мама опасается, как бы я не погубил тела и души, испытав развлечения французского двора: но есть нечто другое, что меня тревожит больше всяких развлечений – это король, находящийся под влиянием Екатерины Медичи, герцог Анжуйский, выставивший на позор тело моего дяди Конде; а там еще Лорран, Гизы, папа и буйная парижская чернь. Мне кажется, я буду не рыбаком, а маленькой рыбкой, попавшей в крепкие сети…
И принц задумчиво устремил глаза на огонь.
– Теперь король на нашей стороне, – прибавил он, – но надолго ли…
– Зато на вашей стороне будет принцесса, и в качестве зятя короля вы будете в безопасности, – заметил Франсуа.
– Ну, король не очень-то любит даже своих собственных братьев, – сказал Генрих, – хотя я не думаю, чтобы он осмелился поднять на меня руку, пригласив меня ко двору для брака со своей сестрой: он боится также мнения Европы. Я знаю, что гугеноты ждут от этого брака больше, чем от самой большой победы, а я сомневаюсь! Я очень рад, что решение зависит не от меня. Я просто пойду по течению, пока не буду достаточно силен, чтобы плыть против него… Во всяком случае, если я поеду в Париж венчаться с Маргаритой Валуа, то желаю, чтобы вы оба ехали со мной.
Глава XIX. В сетях
Вернувшись с охоты, друзья наши пробыли еще недели две в Беарне; затем графиня и Франсуа отправились домой, а Филипп, согласно обещанию, поехал к графу де Валькуру в его замок в Дофинэ. Там он прожил целый месяц. Граф принял его очень ласково и ввел в дома всех своих друзей как спасителя своей дочери. Клара очень выросла с тех пор, как он ее видел в последний раз, когда год тому назад ездил с ее отцом в Ландр. Теперь ей было почти шестнадцать лет, и она казалась уже взрослой девушкой. Оттуда Филипп вернулся в Лаваль.
– У меня есть важные новости для тебя, – сказал Франсуа. – Король пригласил адмирала посетить его. Многие из друзей отговаривают его; но он считает необходимым в интересах нашей веры принять это приглашение и на будущей неделе поедет в Блуа, где находится в настоящее время двор. Он отлично сознает, что подвергает себя большой опасности, и потому отклонил предложения многих дворян сопровождать его; с ним поедут только трое или четверо его близких друзей. Два дня тому назад я виделся с ним и просил его взять меня в свою свиту; но он решительно отказал мне в этом. «Друзья, которые будут сопровождать меня, – сказал он, – уже сделали все в жизни, что могли. Но у тех, кто молод, есть еще будущее. И если что-нибудь случится, то удар не поразит тех, кто может сделаться вождем грядущего поколения».
Гугеноты на западе Франции с беспокойством ожидали известий о том, будет ли принят адмирал Колиньи королем. Наконец пришла радостная весть, что король принял его очень любезно, обнял и сказал, что считает день его возвращения ко двору одним из самых счастливых в своей жизни, потому что он предвещает конец смут и вражды. Даже Екатерина Медичи приняла адмирала любезно. Король подарил ему из своего собственного капитала сто тысяч фунтов, чтобы вознаградить за все потери, понесенные им во время войны, и приказал выдать ему годовой доход его брата кардинала, незадолго перед тем скончавшегося. Озлобленные этим, Гизы уехали в свои поместья. Выехал из Парижа и испанский посол, раздраженный тем, что по совету Колиньи король помог нидерландским протестантам в борьбе с герцогом Альбой. Следствием всего этого было наступление полного спокойствия во Франции. Преследования прекратились, и гугеноты в первый раз после многих лет вздохнули спокойно.
Между тем переговоры о браке принца Наваррского с Маргаритой Валуа продолжались. Принцу было теперь восемнадцать с половиной лет, а Маргарите – двадцать. Брак этот был уже пятнадцать лет тому назад предложен Генрихом II, но во время гугенотских войн мысль эта была оставлена. Теперь к королеве Наваррской, находившейся в Ла-Рошели, был послан маршал Бирон с формальным предложением от короля. Королева благодарила за честь, но просила времени на размышление и совещание со священниками своего вероисповедания.
Вести об этих переговорах, равно как о переговорах о браке Елизаветы Английской с герцогом Алансонским взволновали весь католический мир. Папа послал к Карлу легата с протестом. Португальский король, отказавшийся перед тем от брака с Маргаритой, прислал теперь просить ее руки. Филипп Испанский, со своей стороны, применял все меры, чтобы помешать браку Генриха с Маргаритой, а гугенотские священники, ввиду предполагаемой пользы делу их веры, объявили, что по закону нет препятствий для брака гугенота с католичкой. Все это наконец склонило королеву Наваррскую повести серьезно переговоры, и с этой целью она поехала в Блуа.
Главным препятствием к браку явились мелкие несогласия религиозно-обрядового характера, но наконец все препятствия были устранены. Двор отказался от требования, чтобы Маргарита имела католическую церковь в Беарне, а королева Наваррская, со своей стороны, согласилась, чтобы венчание происходило в Париже. Волнения, испытанные ею за все это время, тяжело отразились на ее здоровье: через несколько дней по приезде в Париж она заболела лихорадкой и умерла, оставив по себе добрую память и горькие сожаления среди гугенотов. Подозревали, что королева, одна из благороднейших женщин своего времени, заболела и умерла от яда, данного ей одним из агентов Екатерины Медичи.
Адмирал не присутствовал при переговорах в Блуа. После трехнедельного пребывания при дворе он удалился в свои поместья в Шатильоне и принялся вновь отстраивать свой разрушенный замок. Графиня де Лаваль сопровождала королеву в Блуа и Париж и находилась при ней до ее кончины. При выезде из Блуа, она вызвала к себе Франсуа и Филиппа, послав им при письме охранный лист, подписанный королем. На пути они узнали о смерти королевы Наваррской, и весть эта была для них обоих тяжелым ударом: они очень любили королеву.
Между тем король стал не доверять своим советникам и просил письмом Колиньи приехать к нему в Париж, чтобы подать ему совет. Но вместе с тем адмирал получил множество писем от своих друзей, которые умоляли его не ехать в Париж, где ему грозит опасность быть отравленным так же, как были отравлены его братья и, по всеобщему убеждению, королева Наваррская. Но адмирал не поколебался и тотчас принял приглашение.
На одно из таких писем он мужественно ответил: «Как королевский офицер, я не могу, не теряя чести, отказаться подчиниться королевскому приглашению. Я поручаю себя воле Того, Кто управляет сердцами королей и принцев».
Дело, по которому король особенно желал посоветоваться с Колиньи, заключалось в том, чтобы начать борьбу против опасного могущества Испании и помочь протестантам в Голландии. С этой целью он тайно позволил Людвигу Нассаускому набрать во Франции пятьсот всадников и тысячу пехоты. С этим войском Людвиг двинулся в Нидерланды и взял 24 мая Монс. Вожди гугенотов после этой победы убеждали короля объявить войну Испании; но Елизавета Английская, со своим обычным двоедушием, в самую решительную минуту отказалась дать обещанную помощь, хотя вначале и подбивала короля к войне. Карл убедился, что Елизавета одурачила его как в вопросе о войне с Испанией, так и в переговорах о браке ее с одним из его братьев. Между тем Монс был осажден и взят герцогом Альбой, а направлявшееся на помощь к этой крепости гугенотское войско в три тысячи человек было застигнуто врасплох и совершенно разбито: тысяча двести человек погибли в битве, тысяча девятьсот бежавших с поля сражения были истреблены крестьянами, и только около ста человек достигли Монса.
Таким образом, обстоятельства складывались весьма неблагоприятно для Карла IX, и так как затруднения эти возникли по совету гугенотских вождей, то партия Гизов и герцога Анжуйского воспользовалась этим, чтобы подорвать к ним доверие короля. Екатерине Медичи стало, между прочим, известно через шпионов, что Колиньи предостерегал короля против влияния ее и герцога Анжуйского, и она еще больше возненавидела адмирала.
Вся в слезах пришла она однажды к королю и, сказав ему, что он только ее советам и помощи был обязан своими успехами в войнах против гугенотов, жаловалась, что они-то теперь и пользуются всеми преимуществами, и он по их совету ведет напрасные войны и подвергает опасности свой престол, вызывая гнев Испании и полагаясь на пустые обещания двоедушной королевы английской. Эти слезы и мольбы убедили нерешительного короля, и он снова подчинился пагубному влиянию Екатерины Медичи.
Пока подготовлялась таким образом перемена в симпатиях короля, гугенотам не было причины опасаться чего-либо, и Франсуа и Филипп, проводив графиню после смерти королевы Наваррской в Лаваль, вернулись в Париж тем охотнее, что вскоре должна была состояться свадьба короля Наваррского, на которой должны были присутствовать многие гугеноты. Они наняли квартиру близ дома адмирала. Де Ла Ну в то время не было в Париже; он находился в Монсе с Людвигом Нассауским и попал в плен к герцогу Альбе.