Филипп любил Франсуа как родного брата и сильно томился неизвестностью о его судьбе. Уже на второй день по приезде в Ла-Рошель он позвал Пьера и сказал ему:
– Пьер, я хочу знать, что сталось с Франсуа.
– Я вижу это, сударь, – ответил тот. – Вот уже два дня, как вы почти ничего не едите и не спите, и я все время жду, что вы наконец скажете мне: «Пьер, поедем в Париж».
– Ты поедешь со мной?
– Об этом не может быть вопроса! – возмутился Пьер. – Само собой разумеется, что если вы поедете, поеду и я. Теперь это не особенно опасно. Да если бы и было опасно, так что ж из этого? Ведь мы уже не раз удачно изворачивались из беды. Если мы найдем господина Франсуа, то привезем его сюда. Молодой граф не похож на вас, сударь. Он храбрый и благородный рыцарь, но не умеет изворачиваться, как вы, в опасных случаях и сам никогда не выберется оттуда, если мы не выручим его.
В тот же день Филипп попросил председателя городского совета дать ему для вида поручение, сообщив ему цель своей поездки, а на следующий день он с Пьером был уже на пути в Париж.
Глава XXIIНайден
Ha пятый день Филипп с Пьером без особых приключений прибыли в Версаль.
– Вашим коням нужен отдых, сударь, – сказал Филиппу хозяин гостиницы, в которой они остановились.
– Да, мы ехали быстро. У меня дело в Париже на несколько дней, поэтому я оставлю у вас лошадей. Можете ли вы отвезти нас на своих лошадях в Сен-Клу?
– Конечно, сударь, а за вашими мы здесь присмотрим.
Рано утром Филипп с Пьером прибыли уже в Сен-Клу. Отпустив кучера с лошадьми, они перешли Сену, вошли в лес и переоделись крестьянами, спрятав свою одежду в кусты. В Париже они остановились в небольшой гостинице и во время обеда прислушивались к разговорам. Но, очевидно, здесь они ничего не могли узнать; если тут и произносились имена убитых гугенотов, то только известных вождей. Поэтому после обеда они пошли к Лувру. Филипп не составил еще никакого плана, а Пьер советовал не спешить.
– Мне нужно достать какую-нибудь ливрею, – сказал он. – Да это и нетрудно, вероятно, убийцы во множестве напродавали в лавки такого платья; тогда я познакомлюсь с каким-нибудь придворным лакеем и наверняка узнаю все, что происходило в Лувре.
В это время мимо них прошел какой-то дворянин.
– Вот граф Людвиг де Фонтен, двоюродный брат убитого мной на дуэли. Он честный человек, я поговорю с ним. Жди меня тут.
Пьер хотел было возразить, но Филипп уже пошел за графом. Когда они дошли до тихого, безлюдного места, он догнал графа.
– Граф Людвиг де Фонтен! – сказал он.
Тот очень удивился, увидев, что какой-то высокий крестьянин обращается к нему.
– Мы немного знакомы, граф, – продолжал Филипп, – я имел несчастье поссориться с графом Раулем…
– Как! – прервал его граф. – Это вы дрались с ним на дуэли и потом убежали из замка?
– Именно, граф. Я приехал сюда в Париж затем, чтобы узнать судьбу моего кузена, Франсуа де Лаваля, который в ужасную ночь святого Варфоломея находился при короле Наваррском. Я не могу достать списка убитых и, увидев вас, решил прибегнуть к вашему великодушию и благородству, в надежде, что вы дадите мне необходимые сведения. Я отойду от вас теперь, чтобы не возбудить любопытства прохожих, но умоляю вас уделить мне несколько минут разговора в каком-нибудь уединенном месте.
– Моя квартира на следующей улице. Идите за мной, мы переговорим в моем кабинете… Вы не ошиблись, – сказал граф, когда они вошли в его дом, – я никогда не обману оказанного мне доверия… Я не могу одобрять действий, позорящих Францию в глазах всей Европы, и сделаю для вас все, что могу. Извините, я не имею удовольствия знать ваше имя…
– Я рыцарь Филипп Флетчер, по отцу англичанин, по матери родственник графов де Лавалей.
– Я уже слышал о вас, милостивый государь, ваше имя упоминается в числе храбрейших дворян, находившихся в свите адмирала Колиньи. Судьба вашего кузена достоверно неизвестна. Говорят, на него напали наемные негодяи Гизов и затем ушли искать новых жертв, но тела его не нашли. Полагают, что он очнулся и скрылся куда-нибудь, или его спрятал в самом дворце кто-нибудь, например прислуга, расположение которой он успел снискать. На другой день весь дворец был обыскан в предположении, что в нем могли укрыться гугеноты, но вашего кузена там не нашли. Возможно также, что он как-нибудь выбрался на улицу, был убит и тело его брошено в Сену, как тела многих других; последнего предположения я, впрочем, не разделяю. К сожалению, это все, что я знаю.
– Благодарю вас, граф, вы подаете мне некоторую надежду… Мне не приходилось быть в его комнате, не можете ли сказать мне, в какой стороне дворца она находилась?
– У реки, близ комнаты короля Наваррского.
– Глубоко благодарен вам, граф, за эти сведения, – сказал Филипп.
Филипп вышел и вернулся к Лувру, где его с нетерпением ожидал Пьер.
– А я боялся за вас, сударь, и пошел за вами, – говорил он, когда Филипп подошел к нему. – Но, увидев, как вы мирно говорили с ним и потом спокойно пошли за ним, я успокоился. Ну что, узнали что-нибудь?
Филипп передал свой разговор с графом.
– В таком случае я готов побиться об заклад, что он спрятан во дворце прислугой; он такой любезный и веселый, и, вероятно, какая-нибудь женщина пожалела его. Но как узнать, кто она?
– Почему же женщина? Может быть, то был мужчина, – сказал Филипп.
– Нет, – возразил уверенно Пьер, – наверняка женщина. Мужчина не рискнул бы, для этого нужно нежное женское сердце.
– В таком случае у нас нет надежды найти его, – произнес уныло Филипп.
– Правда, дело трудное, но не совсем безнадежное, – возразил Пьер. – Если позволите, я возьму это на себя. Я выдам себя за рабочего без работы, – их теперь много, – вон там вход для прислуги, я буду наблюдать за каждой выходящей оттуда женщиной.
Со следующего утра Пьер занял позицию около ворот. Первые три дня прошли безуспешно, но на четвертый день он вернулся с сияющим лицом.
– Хорошие вести, сударь, – сказал он. – Граф жив, я нашел его.
Филипп вскочил и схватил своего слугу за руку.
– Слава богу! А я перестал уже надеяться. Как же ты его нашел?
– Да так, как и ожидал, сударь. Три дня следил я за всеми выходившими и входившими туда женщинами, но все они казались мне не стоящими внимания: одни хлопотали о нарядах, другие бегали по лавкам, третьи шли на свидания с кавалерами. Но сегодня после обеда вышла молодая женщина с бледным лицом. Она перешла через улицу и тревожно озиралась, как бы опасаясь, не следит ли за ней кто-нибудь. «Вот ее-то мне и нужно», – подумал я и пошел за ней. Скоро она повернула в переулок, раза два остановилась, заглянула в окна двух-трех лавок и нерешительно пошла дальше. Я, конечно, заметил эти лавки и нисколько не был удивлен, убедившись, что каждый раз она останавливалась перед аптекарскими лавками. Наконец, осмотревшись боязливо, она вошла в такую лавку. Я тоже вошел вслед за ней. Увидев меня, она вздрогнула. Я попросил дать мне мази для ран, и продавец дал мне из банки, которую он только что поставил на прилавок.
Заплатив деньги, я ушел, а через несколько минут и она вышла. Она шла не торопясь, как бы прогуливаясь, и по временам озиралась украдкой. Очевидно, она получила то, что ей было нужно, и не хотела привлекать к себе внимание скорым возвращением во дворец. Я догнал ее в безлюдном месте. «Сударыня, – сказал я, снимая шляпу, – я друг того господина, для которого вы купили мазь и другие снадобья». Она побледнела как полотно, но решительно ответила: «Я не понимаю, о чем вы говорите, сударь; если вы будете приставать к скромной женщине, я позову полицию». – «Повторяю, – сказал я, – что я друг господина, для ран которого вы только что купили лекарства. Я слуга его двоюродного брата, рыцаря Флетчера, а вашего больного зовут граф Франсуа де Лаваль». Она взглянула на меня с изумлением и пробормотала: «Откуда вы это знаете?» – «Не все ли вам равно! – ответил я. – Достаточно того, что я это знаю. Мой господин и я приехали в Париж именно затем, чтобы отыскать графа и спасти его. Доверьтесь мне, только тогда мы и можем выручить его». – «А как зовут вашего господина? – спросила она, как бы все еще сомневаясь. «Филипп», – сказал я. «Слава богу! – воскликнула она, всплеснув руками. – Когда он был очень болен, то в бреду все говорил о Филиппе. Сам Бог послал вас ко мне. Мне было ужасно трудно скрывать эту тайну». – «Пойдемте куда-нибудь в глухое место, – сказал я, – здесь проходит много народу, и на нас могут обратить внимание».
Через несколько минут мы свернули в глухой переулок и она рассказала мне следующее:
«Я служу горничной во дворце, и мне поручено было убирать комнату графа де Лаваля. Раза два он видел меня и говорил со мной очень любезно, и я думала: «Какой добрый господин, и как жалко, что он еретик». Когда наступила та ужасная ночь, нас всех разбудили стоны, крики и звон мечей. Некоторые служанки в страхе побежали узнать, что такое происходит, в том числе и я. Проходя мимо комнаты графа де Лаваля, я увидела дверь отворенной и заглянула в нее. Трое убитых солдат лежали на полу, а рядом с ними граф без признаков жизни. Я бросилась к нему, подняла его голову и брызнула в лицо водой из бутылки, стоявшей на столе. Он открыл глаза и попытался было подняться. «Что случилось, сударь?» – спросила я. «Убийство гугенотов, – сказал он слабым голосом. – Разве вы не слышите набата на улице и шума во дворце? Они вернутся и доконают меня. Благодарю вас за то, что вы сделали для меня, но все это бесполезно». Я подумала с минуту и спросила его: «А можете вы идти, сударь?» – «С трудом», – ответил он. «Обопритесь на мое плечо», – сказала я и с большим трудом повела его по лестнице, по которой почти никто не ходил, на самый верх. Он несколько раз повторял: «Бесполезно, я ранен смертельно», но тем не менее продолжал идти. Я спала в маленькой комнате под крышей с двумя другими служанками, а в конце коридора находился большой чулан, заставленный старой мебелью. В этот чулан я и отвела его и нагромоздила перед ним много тяжелой мебели, на случай, если бы его стали искать. Там я сделала ему постель и перевязала, как умела, его раны. Раза два-три в день мне удавалось забегать к нему и приносить ему воду и пищу. Одно время я думала, что он умрет, потому что он целых четыре дня не узнавал меня, а в бреду все звал какого-то Филиппа на помощь. К счастью, он был так слаб, что говорил шепотом. На другой день дворец весь обыскали, но помещения прислуг осмотрели невнимательно, заметив, что мы спим по три, по четыре в комнате и что спрятать там кого-нибудь невозможно, чтобы другие не знали об этом. Заглядывали и в чулан, но я пр