[49] даже в семидесятые годы прошлого века был не слишком узнаваемой в литературном контексте персоной. То есть эта история рассчитана на человека, имеющего представление о литературном раскладе 1920-х годов, — и, кстати, его отражает.
Судя по всему, дополнительный корпус анекдотов уже не про писателей XIX века, а про советских классиков сочинялся в филологическом кругу или просто среди специфически начитанных людей.
Там, кстати, отражен не только советский период, но и Серебряный век: «Ходасевич однажды одолжил у Городецкого сто рублей, от Гумилева ушла жена. Блок подрался с Нарбутом, а разнимал их Лившиц. У Андреева сгорела квартира, Мандельштам сшил себе новую шубу, а Мариенгоф, моясь в ванне, больно ударился головой. Много интересного можно рассказать о русской литературе начала XX века».
Это заодно и блестящий очерк того, что произошло с историей литературы в момент общей демократизации биографического знания. Сейчас этот процесс кристаллизовался, принял законченные формы. И оказалось, что история жизни писателя стала главнее его сочинений. То есть биографическое начало, упрощенное до анекдота, стало пользоваться спросом куда большим, чем чтение самой русской классики.
Или еще:
«Игорь Северянин часто пописывал статейки в газеты и состоял сотрудником “Биржевых ведомостей”. Это настолько нравилось читающей публике, что Северянин сумел открутиться от службы в армии в мировую войну и смеялся над Гумилевым, который три года с линии фронта передавал ему приветы через знакомых».
При всей популярности «возвращенной», то есть републикованной в конце 1980-х годов, литературы оценить детали шутки насчет Северянина может не каждый, а вот анекдоты основного корпуса Н. Доброхотовой-Майковой и В. Пятницкого — универсальны.
В этом дополнении появляется уже и сам Хармс: «Даниил Хармс любил каждое утро постоять на голове. И днем он частенько вставал на голову, и после обеда, и перед ужином, и после ужина, и до глубокой ночи. Все вокруг что-то писали, пропихивали, заседали, стучали в двери и ходили в присутственные места, а он все стоял, и стоял, и стоял…»
Александр Кобринский в предисловии к своему изданию писал: «…нам кажется интересным привести в данной публикации несколько иное развитие хармсовской традиции — цикл “литературных анекдотов”, основной корпус которых был создан в свое время московскими художниками В. Пятницким и Н. Доброхотовой и которые породили, буквально, лавину подобных текстов»[50].
Собственно, там удивительным для 1991 года образом вереница писательских анекдотов осталась без имени авторов — просто как «анекдоты, приписываемые Хармсу» (Кобринский указал фамилии авторов только в предисловии мелким шрифтом). Эту книгу много ругали за иные неточности, но это не отменяет главного — перед нами издание-памятник, овеществленное отражение способа возвращения текстов из устного бытования в письменное.
Продуктивность этого жанра оказалась удивительной. Среди бардов середины 1980-х годов ходили анекдоты типа «Сидит Сергей Никитин и думает: “Ладно, я — гений, но ведь и Окуджава — гений. И Дольский — гений. И даже Александр Аркадьевич Галич, царство ему небесное, тоже гений! Когда ж все это кончится?” Тут-то (в этот момент имитировался стук милиции в дверь: тук-тук-тук) все и кончилось».
В любых компаниях со строго очерченными границами эта схема работает чрезвычайно хорошо.
Да и в поздние времена было множество подражаний, где собирались за чаем Лев Толстой, Пушкин и Андрей Вознесенский, в результате чего Вознесенского били костылем по башке, среди классиков появлялись современники, тоже ругались и дрались. Среди персонажей возникали современные актеры и телеведущие.
Большая часть этих подражаний неловка и не стоит оригинала.
Впрочем, есть и исключения, такие как упражнения Андрея Кнышева или короткая подборка Вадима Забабашкина «Новые анекдоты из жизни Пушкина»: «Мало кто знает, что, женившись, Пушкин взял фамилию супруги и стал Гончаровым. Это его перу принадлежат такие романы, как “Обыкновенная история”, “Обрыв”, “Обломов”»[51].
Интересно то, что сам метод абсурдной истории про писателей шире, чем изображение и рассказ. Он сам собой, благодаря своим внутренним свойствам, вызывает синтез искусств. Истории Доброхотовой-Майковой и Пятницкого имели огромный успех в устном исполнении, как своего рода микропьесы. Они читались на квартирных концертах (к примеру, в начале 1980-х годов), перемежаясь бардовскими песнями, а иногда исполнялись «в лицах», то есть по ролям. Или вот — только что, 26 февраля 2020 года передвижной театр «Квадратное колесо» в Московской консерватории показал оперу-анекдот Леонида Бобылева «Хармсиада» для солистки и мима (Татьяны Букун и Сергея Колесникова)[52]. Подлинных текстов Хармса в этом спектакле — четыре, все остальное — из «Веселых ребят».
Однако то же видение мы можем наблюдать у скульптора Николая Ватагина, который известен своими изображениями русских писателей. Это небольшие деревянные скульптуры, в которых сочетается мягкое неоскорбительное веселье и одновременно игра со зрителем, возвращающая к пушкинской фразе «Читатель ждет уж рифмы “розы”? — На вот, возьми ее скорей». То есть скульптор играет не с самим каноническим образом писателя, его внешностью, тиражированной в школьных учебниках и воспоминаниях, а с тем, каким его видит честный обыватель, и доводит этот образ до «чистого представления».
Пантеон Ватагина составляет несколько десятков фигурок, и мы понимаем, что это возможно только в России и с русскими писателями. Художники или композиторы в литературоцентричной стране не были бы так узнаваемы и не вызывали бы такой зрительской рефлексии. Характерно, что эти скульптуры Ватагина пользуются постоянным спросом у коллекционеров, которые стабильно просят его повторять одни и те же статуэтки. Тройка любимых предсказуема — Толстой, Пушкин и Гоголь, те же самые персоны, которые стали главными героями «Веселых ребят».
Итак, перед нами удивительный феномен.
Во-первых, это пример русского неподцензурного комикса, причем комикса литературного.
Во-вторых, это сложившийся стиль абсурдного рассказа, который оказывается жизнеспособным и продуктивным спустя почти век после создания.
И, наконец, в-третьих, то, что сделали Пятницкий и Доброхотова-Майкова, стало не просто событием в литературном мире, но удивительным примером перехода литературы в фольклор и обратно. Причем кажется, что количество этих переходов не ограничено.
Софья Багдасарова.Песни о Льве Толстом
Поколением ранее «Веселых ребят», в 1950-е годы, был создан и получил широкое распространение цикл «уличных» песен, главным героем которых выступает граф Лев Толстой. По некоторым указаниям, эти песни также были «вагонными», т. е. исполнявшимися попрошайками в электричках. По словам Доброхотовой-Майковой, в ее круге их тоже пели, они считались народными.
Как ей кажется, они, возможно, тоже являются одним из истоков «Веселых ребят» — недаром эти песни отличаются тем же уровнем абсурда и непочтительности.
Приводим текст одной из таких песен:
Писатель русский знаменитый
Лев Николаевич Толстой
Ходил немытый и небритый,
В одной рубашке и босой.
Жена его Софья Андреевна
Была совсем наоборот —
Ходила в баню ежедневно,
Носила валенки весь год.
Писатель русский знаменитый
Лев Николаевич Толстой
Не ел курей и рыб убитых
И уважал народ простой.
Жена его Софья Андреевна
Была совсем наоборот
И отзывалась очень гневно
Про весь советский наш народ.
Писатель русский знаменитый
Лев Николаевич Толстой,
Под Севастополем убитый,
Спокойно спит в земле сырой.
Сразил фашистов он немало,
Разя их смертною косой,
И умер в чине генерала
Лев Николаевич Толстой.
Жена его Софья Андреевна
Была совсем наоборот:
Она продалася доллару,
Теперь в Америке живет.
Позор, позор тебе, дворянка!
Ты проклятая от людей,
А Лев Толстой горит, как факел
Коммунистических идей!
Записано около десяти вариаций на данную тему. Больше всего известно о варианте под названием «О графе Толстом — мужике не простом» («Жил-был великий писатель / Лев Николаич Толстой, / Мяса и рыбы не кушал, / Ходил по именью босой…»). Она была сочинена зимой 1950–1951 года, и ее авторами являются Алексей Охрименко (1923–1993), Сергей Кристи (1921–1986) и Владимир Шрейберг (1924–1979), также написавшие такие популярные дворовые песни, как «Батальонный разведчик», «Венецианский мавр Отелло…» и «Ходит Гамлет с пистолетом…». Эти песни получили широкое распространение и, как и анекдоты о писателях, долгие десятилетия считались анонимными.
Археолог Сергей Белецкий, составитель сборника «Песенный фольклор археологических экспедиций»[53], так рассказал нам об этих песнях: «Т. н. “литературные” песни, насколько мне известно, действительно были написаны Охрименко, Кристи и Шрейбером. Их авторство было установлено Евгением Вдовиным, москвичом, который некоторое время публиковал песни бардов на аудиокассетах (фирма “Московские окна”). Он же успел сделать записи авторского исполнения Охрименко незадолго до его смерти (Кристи и Шрейбер к этому времени уже скончались).