В Петербурге юная теософка Валентина познакомилась с будущим мужем — молодым эсером Алексеем Павловичем Герном. Она рассказывала потом внучкам о трогательном начале их романа: он водил ее в редакцию, кажется, «Земли и Воли», она же дарила ему томики Бальмонта. Поженились они примерно в 1914 году. От бабушки Валентины, как рассказывают сестры, им досталась большая библиотека, которую они выучили наизусть: Блок, тоненькая «Антология китайской лирики» в переводах Щуцкого, с предисловием Василия Алексеева, «Витязь в тигровой шкуре» в переводе Бальмонта, «Калевала»…
Род Гернов, к которому принадлежал дед Алексей, был дворянский — еще в 1628 году швед Томас Герн был «ротмистром в большом полку на Туле», потомки его были офицерами (по семейной легенде — и при Бородино), чиновниками, мелкими помещиками. Больше всего из этого рода благодаря литературоведам известно о Карле Ивановиче Герне (1816–1882) — офицере и топографе, служившем в Оренбургском крае, где он подружился со ссыльным Тарасом Шевченко и предоставил ему квартиру в своем доме. Шевченко написал портрет друга и его жены Софьи (пришлось сжечь перед обыском, т. к. ему запрещалось рисовать). Знал Шевченко о неприятностях Карла в семейной жизни: за женой Герна ухаживал прапорщик Исаев, поэт намекнул другу, и прапорщик в отместку написал на Шевченко донос, в результате которого тот был переведен на Сырдарью. Карл оставил о Шевченко небольшое мемуарное сообщение.
Его брат Адольф Иванович Герн (1821–1896), юрист, также, вероятно, был знакомым Шевченко, который пытался с его помощью опубликовать свою «Княгиню». Один его сын, Богдан Адольфович Герн (1862–1939), стал автором учебника физики, а другой, Павел — прадедом наших сестер.
Вернемся же к предреволюционным годам и знакомству будущих бабушки и дедушки. Алексей Павлович Герн в 1911–1916 годах учился на агрономическом факультете Петербургских высших сельскохозяйственных курсов и увлекался революционным движением. Семейная история гласит, что до этого, в 1908–1912 годах, как эсер он даже попал под арест в Шлиссельбургскую крепость, и над головой у него ломали шпагу, в знак лишения дворянства. Официальная советская биография Герна об этом молчит — сестры подозревают, что он скрывал опасное эсэровское прошлое, углубившись в науку. Вот, например, 1927 год, вокруг творится бог знает что, а он публикует книгу «Тверские клевера».
Обе сестры Алексея Герна тоже были революционерками, на женских курсах в неврологическом с ними училась Лариса Рейснер. Сестра Юлия даже отсидела несколько месяцев за организацию эсеровского кружка в гимназии. Кстати, первым (согласно упоминаниям прессы) судебным делом юриста, помощника присяжного поверенного, некого Александра Романовича Беляева, который впоследствии прославится как писатель-фантаст, было заседание 18 июля 1909 года в Смоленске, когда он защищал брата и сестру Гернов в деле «о принадлежности ряда лиц к запрещенной партии социалистов-революционеров». Сестры Доброхотовы-Майковы комментируют поведение этих материных теток: «Хорошо вовремя посадили, а то бы непременно которая-нибудь застрелила генерал-губернатора».
Герн, женившись, бросил революцию и стал успешным советским агрономом. Он был первым, кто занялся селекцией специальных сортов картофеля в 1930-х годах, написал около 30 научных работ, получил за свой труд Орден Ленина и бронзовую медаль И. В. Мичурина.
Итак, Алексей Герн и Валентина Попова поженились, появились дети. В последующие годы Валентина сопровождала мужа при переездах с одной селекционной станции в регионах на другую. Ученый Герн, каким он предстает перед нами, например, на парадной фотографии в журнале «Огонек» 1952 года — это идеальный «профессор» старой школы, с роскошной бородой и умными глазами за стеклами очков.
С 1920 года Алексей Герн работает агрономом в совхозе Карачарово (бывшем имении князя Гагарина). К этому времени относится знакомство с молодым писателем Борисом Губером, чей отец возглавлял этот совхоз. В биографии Губера даже написано, большое значение в приобщении его к литературе имела Валентина Витальевна Герн, «в салоне которой бывали поэты-символисты; она познакомила Губера с Евгением Замятиным, участниками группы “Серапионовы братья”. Встречи в салоне Герн сыграли значительную роль в становлении Губера как поэта и прозаика»[89]. Борис Губер был расстрелян в 1937 году за то, что он был вхож уже в совсем другой литературный салон — Евгении Хаютиной, жены Ежова.
А вот дружбу с его братом, историком Александром Губером, семья Гернов сохранит. Много лет спустя сын Валентины, Юрий Герн, будет хлопотать об издании книги памяти Александра Губера. Книга памяти академика выйдет, и там будут помещены, в частности, небольшие воспоминания Юрия. Пару слов о нем — дядя сестер полковник Юрий Алексеевич Герн (1924–2019) был военным переводчиком-синхронистом с французского языка, после увольнения в запас 30 лет преподавал на Высших курсах иностранных языков МИД СССР, был профессором, автором учебников. Его сестра, красавица Татьяна Герн была замужем за советским дипломатом и долго жила заграницей: «у нас в семье два шпиона», шутят про них сестры.
В середине 1920-х Алексей и Валентина Герны живут в Твери, там в их доме также много литературных гостей — ехавшие из Москвы поэты останавливались именно там. Например, у Багрицкого был именной диван, на котором он регулярно ночевал. Сестры рассказывают: «Ближайшим другом и единомышленником был Николай Оттович Широкий, библиотекарь, образованный и тонкий человек, конечно, преданный поэзии, крестный отец тетки Татьяны. В то время библиотеки избавлялись от наследия прошлого. Старые журналы списывали, Н.О. стопками уносил их домой или Гернам. Бабушка вырезала иллюстрации, гравюры, портреты литераторов, виньетки, забавные картинки, сшивала альбомы из толстой серой бумаги и вклеивала в них для будущего эстетического воспитания детей. Мы потом немало оттуда содрали».
После 1930 года, когда Алексей Герн оставил жену и троих детей ради новой семьи, бабушка Валентина стала работать в Твери библиотекарем, а в 1932 году перебралась с детьми в Москву, позже поселилась в Лосинке (гор. Бабушкин) и стала работать педагогом в детской психбольнице в усадьбе Медное.
Жилось тяжело. В 1941 году Валентина Герн была вынуждена устроиться работать в больничную кухню посудомойкой. Внучки вспоминают о любимой бабушке в этот период: «Нельзя сказать, что В. В. была полностью безразлична к своему статусу. В нищете и унижении она помнила, что была когда-то дамой. Но — человек сам творит среду обитания (в пределах возможного). Бабушка затеяла газету “У плиты” — “орган ин-та повышения квалификации работников общепита”. После войны Валентина Герн стала работать там же регистратором. Дома у бабушки, в Лосинке, как вспоминают сестры, «книг было много, помимо полок — связки за столом, под столом, связки в передней, на полке среди обуви. Можно было вытащить “Трофеи” Эредиа, “Калевалу”, Бальмонта, альманах со стихами Гумилева, Тагора, но, к счастью, еще Уитмена — какое чтение для советских школьниц! А можно было уйти и бродить по колено в снегу».
Людмила, будущая мать сестер Доброхотовых-Майковых, была перевезена в столицу в 14 лет. Здесь же она поступила в Художественное училище памяти 1905 года и вышла замуж. В отличие от мужа она сумела стать художницей, хотя и не известной; кормить детей в итоге пришлось шитьем.
После гибели Александра в 1945 году она осталась вдовой в 27 лет с тремя девочками на руках, жила в квартире родителей мужа и воспитывала детей с помощью свекров, своей матери и ее книг. Девочки, как и их отец, учились в школе напротив дома (теперь № 57).
Дом же, в котором они жили, стоит рядом с Пушкинским музеем — доходный дом Стуловых (Малый Знаменский переулок, 8, стр. 1, кв. 12). Сейчас здание передано ГМИИ, после реставрации в нем откроется музейный Дом Текста.
Эффектный дом в стиле модерн был построен в 1914 году, тогда же в него въехал прадед Александр Карпович Доброхотов-Майков с женой и потомством. Он то ли купил квартиру, то ли просто снял, но застрял надолго. После революции 7-комнатная квартира была превращена в коммуналку, Доброхотовым-Майковым остались 3 комнаты. Представители нескольких ветвей семьи жили здесь до самого расселения здания в 1963 году.
Одна из их комнат оказалась запечатленной на популярной картине Сергея Викторова «Маяковский в мастерской РОСТа». Ее автор еще с училища дружил с Людмилой, был в нее влюблен и постоянно ходил в гости. А для большинства исторических фигур на своих полотнах использовал в качестве натурщика ее свекра, деда сестер Сергея Доброхотова-Майкова. Из других материнских друзей-художников запомнились Глеб Миронов, Рафаил Закин, Георгий Сатель, Георгий Щетинин.
Сестры вспоминают о доме своей молодости: «Дом был известен среди закоренелых москвичей, как “дом с мухами” там на лестнице были огромные окна с расписными стеклами, выходившие, правда, не наружу, а на черный ход, но на этих стеклах были нарисованы мухи размером с ворону. Внизу в холле с мозаичным полом стояли кариатиды в виде черных египтян. Чего в квартире только не было: колонны, расписные потолки виноградами, два туалета с раковинами, одна в цветочек, а в другом — большое окно, большая ванная, огромная кухня, красивый дубовый паркет. Лепные и расписные фризы были везде, где только можно, в том числе в нашей комнате. В кабинете кессонный потолок в ассирийском стиле, в гостиной белая дверь, расписанная арабесками под стансы Рафаэля. Потолок в прихожей был расписан под виноградную беседку. Мы это узнали незадолго до отъезда. То ли его отмыли, то ли лампочку ввернули сильную.
В наше время там жило восемь семей, довольно комфортно при огромной кухне, большой ванной, просторном коридоре, но не дружно. Мы в школе считали себя очень богатыми, подруги-то жили в подвалах. Одна девочка, вместе с кучей другого народа, безо всяких удобств, жила в соседнем “доме” — внутри церкви Антипия на Колымажном дворе. Колонка во дворе, весь дворик застроен сараюшками, я один раз к ней зашла, это было страшно, ничего подобного я не видела ни до, ни после.