переводчик
/выпуск филфака МГУ–2003/
Книжка с этими «анекдотами Хармса» попалась мне впервые, когда я была еще в младших классах школы, где-то в конце 1980-х годов. Родители жили в Дубне, где находится Объединенный институт ядерных исследований (ОИЯИ). И поэтому тот самиздат был особенный. У нормальных людей это были экземпляры, напечатанные на пишущих машинках, или фотокопии с них. А у нас был длинный-длинный рулон, на котором текст был напечатан бледно-серым цветом, на одном из ранних советских струйных принтеров — «Электроника» что-то там. Печатали, конечно, на каком-то ядерном компьютере в ОИЯИ.
Помню, как мы с одноклассниками впервые нашли этот толстый свиток тонкой бумаги в чьем-то родительском стеллаже, спрятанным среди томов энциклопедий. И зачитались до умопомрачения. Второй свиток, найденный тогда, был очень любительским переводом американского учебника про сексуальное просвещение. И помню, что оно даже меньше заинтересовало по сравнению с анекдотами про Пушкина, наверно, возраст еще был совсем неподходящий и много странных непонятных слов в тексте латиницей, типа vagina и clitoris.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
Сергей Капков,
шеф-редактор киностудии «Союзмультфильм»
/выпуск РХТУ им. Д. И. Менделеева–1995/
Конец 1980-х. Мы окончили школу и собирались большой компанией почти каждый вечер во дворе, не в силах смириться с тем, что пути наши разошлись. Кто-то поступил в институт, кто-то провалился и теперь работает, кто-то бездельничает, наслаждаясь последними месяцами свободы перед армией. Нас объединял юмор. Мы собирались и хохотали, вспоминая случаи из школьной жизни, делясь свежими анекдотами и читая вслух новинки самиздата. Сейчас вспоминаю и не могу поверить. Мы были очень разными! Воспитанные мальчики и хулиганы, скромные девочки и оторвы — у нас была невероятно разношерстная компания, но мы любили друг друга и умели друг друга слушать. Потому что знали, что любой монолог обязательно закончится смехом.
Появление у кого-то в руках толстой стопки распечаток ЭВМ с комментарием «давайте почитаем, это очень смешно» никого не удивило. Произведение называлось «Штирлиц, или Как размножаются ежики». Авторы — Павел Асс и Нестор Бегемотов. Вчерашним школьникам пародия на сверхсерьезный сериал «Семнадцать мгновений весны» казалась уморительной. Позднее увидел на книжной полке уже официальное издание, пробежался глазами и даже не улыбнулся. Но тогда мы взяли за традицию читать вслух все, что попадалось на глаза — «Записки Клуба веселых человечков» некоего А. Картавого, брошюры Игоря Кона о сексуальных похождениях инопланетян на Земле, неизданные эротические произведения — как утверждалось — Пушкина, Есенина, Толстого, Маяковского, актерские байки, анекдоты о политиках, ксерокопии сенсационных измышлений о пути Михаила Горбачева к власти…
Все чаще звучала фамилия Хармса, которую ранее мы даже не слышали. Тогда же до меня впервые донеслись цитаты. По-моему, эти строки процитировал мне мой однокурсник Саша Плющев, ставший впоследствии известным журналистом. И тоже сослался на Хармса. Ужасно захотелось это почитать!
Мы (я все время говорю «мы», имея в виду не только наше поколение, но и всех, кто активно впитывал происходящее вокруг в тот удивительный, неповторимый, непростой период) только-только начинали привыкать к тому, что все небожители советской идеологии — простые люди, над которыми можно пошутить, посмеяться. Даже — немыслимо! — над дедушкой Лениным! Вседозволенность опьяняла. Постепенно юмор переходил в глумление, но что-то оставалось на приличном уровне.
В студенчестве я тоже пытался писать. То переиначивал «Записки Клуба веселых человечков» в «Записки Клуба веселых преподавателей», глумясь над институтскими педагогами. То подражал гениальным капустникам Вадима Жука. То еще что-то, еще что-то… Но не умел так, как они. И «глотал» все смешное и талантливое, что поперло свежей весенней травой из-под идеологических обломков. Но веселые истории о классиках от Хармса мне никак попадались. Его уже начали издавать. Я покупал дочери детские книги Хармса, это был кайф для всей семьи! Однако нигде я не находил строк о том, что Лев Толстой любил играть на балалайке, но не умел…
В 1997 году на втором Открытом российском фестивале анимационного кино в Тарусе был показан курсовой мультфильм студента ВГИКа Кирилла Федулова «Бородатый анекдот». Он именно так и начинался: «Лев Толстой очень любил играть на балалайке…» В кадре сидел очень смешной Лев Николаевич и терзал три струны. Далее — по тексту. В титрах было указано, что фильм снят по мотивам произведений Даниила Хармса. А в 2003 году вышел цикл коротеньких, меньше минуты, мультфильмов под единым названием «300 историй о петербуржцах», где знакомые тексты зачитывал за кадром Михаил Светин. Сегодня в интернете можно их посмотреть, но пользователи упорно указывают в ссылках фамилию Хармса.
Теперь я знаю правду, и это здорово. Хотя, когда какая-то тайна перестает быть тайной, становится немного грустно.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
Кирилл Федулов,
режиссер-постановщик студии «Паровоз», автор мультфильма «Бородатый анекдот» (1997)
/выпуск ВГИК–1998/
Познакомил меня с анекдотами о писателях Александр Иванович Федулов — режиссер-мультипликатор, мой папа и учитель. Он всегда был просто одержим литературой, а его дружба с художниками Владимиром Сальниковым, Леонидом Тишковым и Владимиром Буркиным, бунтарями-теоретикам — и в то же время пересмешниками современного искусства, наверно, была причиной появления такой рукописи в доме. Это было во второй половине 1980-х годов. Помню, что весной, дома, вечером. Отец зачитал мне несколько анекдотов вслух. Посмотрел на мою реакцию и затем прочитал еще. На следующий день, придя из школы, я обнаружил тексты на кухонном столе, там были не только анекдоты, но и рассказы, и пьесы Хармса.
В первую очередь в той самиздатовской рукописи необычным был шрифт, напечатанный матричным принтером. Он казался мне каким-то нелепым, неправдоподобным, со всей этой кривизной и спонтанными расстояниями между знаками, не таким, какие привык я видеть в книгах и журналах. От этого содержание текста становилось еще более потусторонним и ненормальным. Сами анекдоты поразили тем, что юмор строился не на сюжетной линии, а на абсурдности повествования. Позже я искал эти анекдоты в нормальных книгах напечатанными — искал и, к моему удивлению, не находил! Автором их считал, конечно же, Хармса! И что это не он — узнал от вас, только что!
Теперь расскажу про создание моего мультфильма «Бородатый анекдот», где Лев Толстой играет на балалайке, прямо по тексту одного из анекдотов. Я был студентом ВГИК, это была моя курсовая работа. У нас было задание по режиссуре, основанное на литературном произведении — надо было взять короткие рассказы или стихотворения, на выбор. В тот раз список состоял из рассказов Лира, Милна и Хармса. Выбор текста казался для меня очевидным! Этот анекдот будто преследовал меня. До поступления в институт я много времени уделял музыке. Все свободное время играл на гитаре. Но потом, уже во ВГИКе, отец сказал мне, что так дальше не получится — либо гитара, либо мультипликация. Гитару пришлось бросить, но не сразу. Я садился за стол, рядом стояла гитара. И когда я делал перерывы в рисовании, то охотно перебирал струны. Уже потом, на третьем курсе, когда гитара была окончательно забыта, эта комедийная ситуация со Львом Николаевичем стала некой автобиографической разрядкой, что ли. Поработал, поиграл. Опять поработал, опять поиграл.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
Роман Шмараков,
латинист, писатель, автор «Книжицы наших забав» и других книг
/выпуск Тульского педагогического института–1994/
При моей первой встрече с этим корпусом текстов это был не Хармс, не псевдо-Хармс и вообще не литература, а чистой воды фольклор. В начале 1990-х годов, когда я был студентом в Туле, приятель моих приятелей рассказал историю о Достоевском, который попал окурком в керосиновую лавку и спалил пол-Петербурга. Поскольку это был анекдот, ни у кого из слушателей вопроса не возникало, чье это сочинение; по той же причине пуант — «пожал руку и в глаза посмотрел со значением» — был передан, сколько помню, с отменной точностью. Рассказчик был хороший.
Потом, в гостях, я читал книжку (совершенно забыл название, но добрые люди напомнили, что это сборник Хармса «Горло бредит бритвою» 1991 года), где эти истории оказались псевдо-Хармсовскими, и их было много — больше, чем осталось впоследствии. К ним, например, прибавлена была история о том, как Фет писал стихи с помощью франко-русского словаря, а Добролюбов кричал половому в трактире: «Эй, эй!..» (доныне не знаю, кем это сочинено)[15].
А в 1998 году я купил маленькую черненькую книжку «Веселые ребята» и из предисловия узнал, наконец, что к чему[16]. Она до сих пор стоит у меня в шкафу, только читаю я ее с осторожностью. Книги в клеевом переплете — вещь непрочная.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
Олег Овчинников,
журналист
/выпуск РГГУ–1997/
Году в 1989-м, когда действительно интересные книги уже начинали выходить, но еще были в дефиците, каждое утро, к 9 часам, я приезжал к «Дому книги» в Медведково. Девятый класс в нашей школе учился во вторую смену, так что я вполне мог позволить себе заехать сюда до уроков.
До открытия оставался час, но у входа уже собиралась очередь. Вошедшие в магазин первыми могли выбрать одно или несколько дефицитных изданий — хорошие книги «выбрасывали» к открытию, но редко когда больше 7–8 экземпляров. Так мне досталось одно из первых позднесоветских изданий Хармса — были в нем в том числе и его литературные анекдоты. Всякие другие пародийные издания выходили параллельно: помню тоненькую книжечку, репринтное переиздание сборника «Парнас дыбом».