Жан-Жак Руссо (1712–1778) оказал столь же сильное влияние на современников, как и Вольтер, но это было влияние совсем иного рода. Происходил Руссо из женевской семьи и не получил систематического образования, быв, в сущности, выдающимся самоучкой. В этом он очень похож на Л. Толстого.
Отец Руссо был простым часовщиком, передавшим сыну страстное увлечение романами, биографиями Плутарха и политическими фантазиями. Руссо потерял мать при рождении, а отца, ушедшего из семьи, в десять лет, то есть стал практически круглым сиротой примерно в том же возрасте, что и Л. Толстой.
Так начинается сложный период скитаний сына часовщика, частая перемена профессий и даже вероисповедания – молодой человек был учеником гравера, занимался музыкой, латынью и философией, сам был учителем. На всю жизнь Руссо возненавидел деньги, но дорожил при этом званием гражданина Женевской республики, хотя много раз впоследствии мог убедиться, что его родина вовсе не является идеалом политической свободы. Кроме того, и от своих сограждан Руссо получит в жизни не один суровый урок.
Наверное, именно сложными поворотами биографии сына женевского часовщика объясняется то обстоятельство, что «Ньютон нравственности» мог совершать довольно безнравственные, в сущности, поступки. Например, он выдавал себя ради временных выгод за других людей. Однажды он даже воровал, переложив при этом вину на невинную служанку, в чем впоследствии покаялся в «Исповеди», и так далее. Правда, укрывательство под чужими именами могло иметь простое объяснение: таким образом Руссо пытался спастись от преследований властей.
Кроме того, Жан-Жак легко менял веру – во Франции в 1728 г. сделался католиком, в 1754 г. в Женеве вернулся в кальвинизм. Эта легкость была связана, по всей видимости, с тем равнодушием, которое Руссо уже в молодости испытывал к «церковникам», не видя особой разницы между католиками и швейцарскими кальвинистами.
Но католики приложили все усилия, чтобы наставить молодого скитальца на истинный путь. Главная роль принадлежала здесь аббату де Понверу, который для успешного хода обращения познакомил Руссо с женщиной, сыгравшей огромную роль в его жизни. Это была молодая, красивая, богатая, широко образованная и начитанная госпожа де Варанс, отношения с которой впоследствии с предельной откровенностью Руссо также описал в своей «Исповеди». Благодаря десяти годам (1732–1742), проведенным в ее доме в Шамбери, молодой Жан-Жак приобщился к культуре и стал одним из самых образованных людей XVIII века.
Но сначала де Варанс предприняла попытку сделать Руссо правоверным католиком и направила его в Турин, где Жан-Жак прошел все стадии подготовки к обращению. Правда, оно сыграло в его жизни совсем не ту роль, на которую могли рассчитывать туринские монахи. Оставаясь в тот момент жизни вполне равнодушным к религии, Руссо близко познакомился с жизнью католического клира, который в результате не стал уважать больше. Тем не менее, стараниями той же де Варанс молодой Руссо некоторое время провел в семинарии лазаристов.
Лазаристы (другое название – викентийцы, или отцы Поля) – католическая мужская конгрегация, основанная Викентием де Полем в XVII в. и существующая до сих пор. Главная цель – проповедь среди бедного населения, образование, миссия.
Но попытка превратить «гражданина Женевской республики» в кюре и католического миссионера успехом не закончилась.
Гораздо более успешными оказались попытки де Варанс привить Руссо любовь к музыке и к систематическому чтению. Здесь видна еще одна важная сходная черта между Руссо и Толстым: оба были выдающимися самоучками и очень начитанными людьми.
Поздним летом 1742 г. Руссо впервые попал в Париж, приехав в столицу Франции в почтовом дилижансе. Это также очень важный момент биографии будущего философа. Дело в том, что для Руссо именно в Париже начинаются напряженные поиски своего призвания, попытки реализоваться в каком-то конкретном деле. И в Париже завязываются важные знакомства. В первую очередь с дамами парижского света, через которых про молодого женевца вскоре узнал весь город. Руссо пытается стяжать славу музыкальными занятиями, изучает шахматную игру. Большое значение при этом имеет его знакомство с госпожой Дюпен, одной из самых богатых и красивых женщин Парижа, женой королевского советника и главного откупщика Клода Дюпена. В доме госпожи Дюпен Руссо знакомится с Вольтером и другими знаменитостями Парижа. Кроме того, благодаря новым парижским связям Руссо становится известен в среде будущих «энциклопедистов», то есть авторов и издателей знаменитой «Энциклопедии». В первую очередь среди новых друзей Руссо следует назвать Дидро, Гримма, Кондильяка, Д’Аламбера, аббата де Мабли. Через некоторое время многие из них станут его заклятыми врагами.
В 1745 г. Руссо встретился с Терезой Левассер. Это был странный союз с простой служанкой в гостинице, не умевшей ни читать, ни писать, не знавшей названий месяцев и не умевшей считать деньги. К тому же в последние годы совместной жизни Тереза выпивала и изменяла мужу. С ней он прожил всю жизнь, найдя очень своеобразное применение своим педагогическим идеям на практике. «Ньютон нравственности» отдал детей (пятерых) в воспитательный дом «Enfantstrouves» («Найденыши»), мотивируя это двумя не очень убедительными аргументами: во-первых, чтобы не отвлекаться от литературных дел, во-вторых, потому, что так рекомендовал делать сам Платон: ведь воспитанием детей должно заниматься государство.
Решающее событие в жизни Руссо произошло в 1749 г., когда Дижонская академия объявила премию за сочинение на тему «Способствует ли развитие искусств и наук прогрессу нравов?». Руссо пишет свою первую диссертацию и получает дижонскую премию. В 1754 г. он пишет вторую диссертацию для этой академии – сочинение о происхождении неравенства. Издание этих опусов стало началом литературной деятельности Руссо. А в 1761-м г. появляется «Новая Элоиза», в 1762-м – «Эмиль» и «Общественный договор». Незадолго до смерти было издано последнее сочинение Руссо – его «Исповедь».
Выход этих сочинений стоил их автору больших неприятностей – своим содержанием они не удовлетворили ни парижских католиков (архиепископ Парижский Кристоф де Бомон в 1762 г. издал обличавшее и проклинавшее еретика послание), ни женевских кальвинистов. И те, и другие приговорили книги Руссо к сожжению (в Париже, Женеве и Гааге), а автора обрекли на новый этап скитаний, приведших его снова в Париж. Особенную обиду Руссо до конца жизни держал на свою родную Женеву, именно потому, что был горд гражданской принадлежностью к этому городу. Кроме того, он особенно болезненно переживал предательство, интриги и даже ненависть тех, кого в принципе мог считать своими друзьями и единомышленниками по многим вопросам – французских философов, в первую очередь Вольтера, Гримма и Дидро.
Перейдем к краткой характеристике идей Руссо. Его биографы особо подчеркивают важность парижских впечатлений философа, его стойкую неприязнь к порочному и беспощадному городу: «Идея, противопоставляющая ущербному Парижу идеальный (и, добавим, идеализированный) мир “селян и домочадцев”, становится с того времени одним из краеугольных камней всей системы общественно-политических взглядов Руссо»[133].
Руссо и в том, что можно условно назвать его «методом», и в том, что можно назвать его биографией, имеет, как уже неоднократно подчеркивалось, много общего с Толстым. Оба начинают с готовой идеи, с готового «факта», стремясь не доказать этот факт исследованием действительности, а подгоняя действительность под этот факт и «логически» его обосновывая.
Если главным оружием Вольтера была колкая насмешка и разрушительная ирония, то Руссо больше апеллировал к чувствам и эмоциям человека. Как и фернейский философ, Руссо исповедовал деизм, но совершенно особого рода. Для Вольтера это чисто рассудочное построение, для Руссо это потребность сердца и сентиментальное переживание действительности. Хотя сам Руссо и принадлежал к эпохе Просвещения, но выполнял по отношению к ней очень своеобразную функцию – критического переосмысления Просвещения и культуры с моральных позиций, с точки зрения «добродетели», забота о которой носила у женевского философа несколько слащавый характер.
Руссо делал акцент на социальных отношениях и обличении социального неравенства и в этом смысле был близок другому известному деятелю французского Просвещения – Монтескье, которого, кстати, Л. Толстой тоже читал в молодости. Конечно, Толстому были близки и педагогические сочинения Руссо, сама проблема воспитания.
Основной вопрос, который интересовал Руссо и сделал его необычайно популярным в Европе, заключается в следующем: каково назначение человека и как люди должны жить вместе, чтобы это назначение исполнить? Учитывая большой интерес к моральным рассуждениям и бесспорный литературный талант женевского философа, его задушевность, которая нередко переходит в риторику, можно понять, почему его идеи так широко разошлись. Чувствительные размышления о морали всегда будут популярны в любом обществе, ибо не требуют большой работы ума и аналитической проверки. Особенно когда авторы подобного рода идей убеждают своих читателей в том, что читатели страстно хотят услышать: «в сущности, мы ведь все очень хорошие люди». Это надежная приманка для некритического ума, для тех, кто хочет жить эмоциями и «благородными движениями сердца» и не пытается даже понять, каким мутным является на самом деле источник этих движений. Проще поверхностно заглядывать в свое сердце, чем анализировать свои поступки. Если с точки зрения христианского вероучения построения Вольтера были злой ересью, ярко представленной в личности и идеях Ивана Карамазова, то морализм Руссо был типичной прелестью, то есть самообманом, в котором с удовольствием купается сердце человека.
А Руссо проповедовал именно то, что могло вызвать и вызвало у его читателей особую симпатию. Я уже говорил о том, что в целом эпоха Просвещения отличалась особым культурным оптимизмом в ожидании «золотого века», который нужно приближать различными способами. Но для Руссо, наоборот, все лучшее в истории человечества не впереди, а позади: это первобытно-естественное состояние, состояние невинности, в котором человек якобы пребывал и из которого он вышел под влиянием культурно-исторического процесса. К этому состоянию человечеству и следует вернуться.