В конечном итоге высылка сыграла только на руку В. Г. Черткову. Благодаря долговременному пребыванию в Англии он сумел развить интенсивную деятельность по распространению антиправительственных и антицерковных взглядов Л. Н. Толстого, работая фактически на три фронта: Англия, старые связи в правительственных сферах, загадочные связи с социал-демократами.
Снова в России. Монополия на Толстого
«Не для своей семьи я рожден и должен жить, а для Бога».
В 1905 г. Е. И. Черткова обращается к императору Николаю II с просьбой разрешить сыну приехать на три недели в Россию. 15 апреля следует разрешение приехать летом в Россию для свидания с матерью и Л. Н. Толстым. Это обстоятельство дало возможность В. Черткову побывать в Ясной Поляне с кратковременным визитом (с 26 мая по 4 июня). Мы не знаем точно, о чем шла речь между писателем и его главным помощником, но с большой вероятностью можно предположить, что главными темами были издание произведений писателя в Европе и завещание Л. Толстого.
В 1906 г. Чертковым закончено строительство хранилища рукописей Толстого на вилле Tuckton House. Это хранилище было построено с учетом всех новейших рекомендаций, температура и влажность в нем поддерживались при помощи специальной газовой печи и вентиляционной системы, оно было оборудовано новейшей противопожарной системой. Об этом грандиозном сооружении и специальной кладовой для рукописей Л. Н. Толстого сохранились интересные воспоминания Н. Ф. Страховой.
«Кладовая была оборудована целой системой электрических сигнализаций. На ночь электроэнергия включалась, и, таким образом, никто не мог прикоснуться к толстым дверям кладовой без того чтобы в доме не поднялся оглушительный звон. Стены кладовой были настолько прочны и сделаны с таким расчетом, что даже в случае сильного землетрясения кладовая могла только провалиться, но не разрушиться. Таким образом Чертков принял все зависящие от него меры против хищения, пожара, разрушения. В доме в это время жил только один человек – эстонец Леонид Людвигович Перно, который и состоял хранителем этих ценных рукописей. Чертков взял с него слово, что он никогда – ни днем, ни ночью – не покинет дом без сторожа… В случае, если ему надо было уйти, он должен был оставить в доме кого-нибудь вместо себя».
О масштабах деятельности В. Г. Черткова по сбору материалов Л. Н. Толстого может свидетельствовать справка, опубликованная уже после смерти писателя, в 1913 г. В ней, в частности, сообщается: «В. Г. Чертков перевез из своего несгораемого помещения в Англии и сдал на хранение в Академию наук около 25-ти пудов бумаг Л. Н. Толстого, составляющих архив тех его рукописей, которые Толстым в течение почти 30-ти лет передавались или пересылались Черткову для хранения. <…>В английском хранилище остались только: личная переписка Л. Н. Толстого с Чертковым, которую последний надеется скоро издать, некоторые собственноручные частные письма Толстого, отданные их собственниками лично Черткову на хранение, копии с общей переписки Толстого, копии со всех его произведений последнего периода, а также оригиналы тех его произведений, которые Чертков считает неудобным хранить в России при существующих условиях»[259].
Трудно сказать, когда конкретно возникло то неестественное положение, в котором, в конце концов, оказался писатель по отношению к своему молодому другу. Речь идет о системе тотального контроля за творчеством Л. Н. Толстого и фактически, как будет видно дальше, за всей его жизнью. В письме от 10 февраля 1900 г. В. Г. Чертков подробно обосновывает свое желание быть монополистом в деле издания неопубликованных писем и произведений писателя – это письмо было написано в связи с деятельностью другого сотрудника Л. Н. Толстого, П. Бирюкова, который, не согласуя своих действий с Чертковым, стал в иностранных газетах печатать переводы не опубликованных ранее писем Л. Н. Толстого разным лицам (см.: 88, 191).
К 1907 г. эта монопольная система полностью была сформирована и исправно функционировала, о чем ярко свидетельствует письмо одного из ближайших помощников В. Черткова, А. П. Сергеенко, который делает строгий выговор домашнему врачу писателя Д. П. Маковицкому за то, что без ведома В. Г. Черткова в печати появилось письмо Л. Н. Толстого французу П. Сабатье от 7 ноября 1906 г.
Письмо А. П. Сергеенко начинается напоминанием Д. Маковицкому о том, что все, что написано Л. Н. Толстым (копии его новых произведений, писем и статей), должно предварительно посылаться В. Черткову, ибо последний заботится о том, чтобы с новым сочинением писателя ознакомился весь мир. Несколько удивляет тон письма, содержащий в себе скрытую угрозу: «Вл<адимир> Гр<игорьевич> очень просит вас понять, что все сказанное вытекает исключительно из его желания возможно большего распространения сочинений Л<ьва> Н<иколаеви>ча и никак не есть излишний педантизм с его стороны. И он очень надеется, Душан Петрович, что на будущее время вы будете ему в этом уже только помощник. Не так ли?»[260] Но и этого мало: узнав, что Д. П. Маковицкий ведет ежедневные записки, В. Г. Чертков через А. П. Сергеенко предлагает пересылать ему свой дневник.
20 февраля 1906 г. министр внутренних дел П. Н. Дурново уведомляет Д. Ф. Трепова о разрешении Черткову вернуться в Россию на основании указа Сената от 21 октября 1905 г[261]. В конце 1907 – начале 1908 г. начинается интенсивная подготовка к возвращению семьи Чертковых в Россию, в ходе которой В. Г. Чертков несколько раз бывает в России и в Ясной Поляне. Чертков покупает у младшей дочери Л. Н. Толстого, А. Л. Толстой, участок земли в ее имении Телятинки. В июне 1908 г. В. Г. Чертков окончательно переезжает с семьей в Россию, а в сентябре вселяется в Телятинки.
Обратим внимание на то, что в письмах этого периода Толстой как-то очень настойчиво подчеркивает свое единство с Чертковым в метафизических вопросах. Это, на мой взгляд, является верным признаком расхождения и несогласия в вопросах практических, т. е. связанных с проблемой завещания писателя.
Приведу только один пример. Это письмо, в котором Чертков излагает свой взгляд на Бога и на религию: «Думаю, что было бы ошибкой начать с утверждения Бога, как чего-то само по себе существующего и требующего непосредственного признания – не начиная со своего “я” и не подходя к общему Богу по той нити, которая начинается во мне самом, сознанием моей внутренней непосредственной не то что связи, а даже прямо участия в Боге»[262].
Чертков явно пытается подделаться под стиль Л. Н. Толстого, попасть в струю его мыслей и переживаний. Неужели Л. Н. Толстой не видел этого и не чувствовал? В своих воспоминаниях А. А. Толстая указывает, что, когда ее племянник ознакомил ее с письмами В. Черткова и его молодой жены, «бабушка» испытала тяжелое чувство: «В этих просьбах о наставлении и сетованиях было столько деланого, неестественного, что мне поистине стало тошно»[263].
Судя по всему, сам писатель действительно этой деланности не ощущал. В его письмах и дневниковых записях последних трех лет жизни, т. е. периода после возвращения В. Г. Черткова, присутствует причудливая смесь восторженного отношения к нему с глубоко скрываемыми переживаниями по поводу вопроса о завещании. В ответ на процитированное письмо писатель отвечает восторженно: «За что мне такая радость?! Как это сделалось, что люди так же, как я, еще больше, чем я, любят то же самое, чем я живу, и служат тому же самому, чему служить я уже начинаю чувствовать свое бессилие» (89, 57). Несколько позже, делясь с В. Г. Чертковым своими радостями, Л. Н. Толстой указывает: «В числе этих радостей, вы это знаете, большая и давнишняя моя, не скажу радость моей дружбы, но моего духовного единства с вами. А вы хотите со мной спорить, но для спора нужно двоих, а я не могу с вами спорить, потому что знаю, что мы согласны» (ПСС. Т. 89. С. 84). И в следующем году: «Если бы Черткова не было, его надо было бы выдумать. Для меня, для моего счастья» (ПСС. Т. 89. С. 100).
По-видимому, именно по просьбе Черткова появлялись записи Л. Толстого, подобные следующей: «Анна Константиновна и Владимир Григорьевич Чертковы – самые близкие мои друзья, и вся их относящаяся до меня и моих сочинений деятельность мною не только всегда одобряется, но и вызывает во мне самую искреннюю и глубокую к ним благодарность. Лев Толстой. 28 января 1909 г.»[264]. Не нужно объяснять читателям, какое огромное юридическое значение для Черткова и его жены имели эти свидетельства. Для всего мира они делали главного помощника писателя еще и его главным официальным представителем, без которого не могли осуществляться никакие переводческие и издательские проекты.
Я не буду в этой книге подробно останавливаться на истории завещания Л. Н. Толстого, она подробно рассмотрена мной в книге о Черткове 2009 г. Повторю только главные выводы.
1. В. Г. Чертков установил за Л. Толстым в Ясной Поляне тотальную слежку. М. В. Муратов, автор первой книги о Черткове, очевидно, им же инспирированной, эти меры предосторожности интерпретирует совсем в другом ключе: они якобы вызваны стремлением Владимира Григорьевича «облегчить Толстому самый процесс его работы, начиная с приглашения секретаря, а затем и переписчика, которые живут в Телятинках, ежедневно бывая в Ясной Поляне»[265]