[318]. За этим желанием «подморозить» стоит большой и в чем-то конструктивный страх. Страх из-за огромных пространств, из-за тяжелых климатических условий и условий труда, главным образом, крестьянского труда. Страх из-за отсутствия железных дорог, страх за большие природные богатства, к которым постоянно протягиваются жадные руки, страх из-за неустойчивой государственности. Самые почтенные и прогрессивные идеи на русской почве часто оборачиваются злым и бесовским фарсом: свобода – произволом администрации всех уровней, народоправие – парламентской говорильней и откровенным обманом, предательством и «политической проституцией», экономическая самостоятельность, рынок – подкупом и коррупцией.
Россия – зыбкая и ненадежная почва. С. Г. Бочаров убедительно показывает, насколько этот образ значим в творчестве К. Н. Леонтьева. Фактически программа К. П. Победоносцева как политического деятеля была развернута в статье К. Н. Леонтьева «Над могилой Пазухина». Русская почва роскошная, но слабая, рыхлая, подвижная, поэтому западная революционная постройка (социализм) может осуществиться на ней быстрее. Если не будут в срочном порядке осуществлены необходимые меры, русский народ «через какие-нибудь полвека» из народа-«богоносца» станет «народом-богоборцем» (заметим: статья К. Н. Леонтьева написана в 1891 г., таким образом, его прогноз осуществился не через полвека, а через 26 лет, т. е. в два раза быстрее).
Какие же это меры? Русский народ должен быть строгими, властными мерами «ограничен, привинчен, отечески и совестливо стеснен» – только в этом случае, удержанный в этих насильственных рамках, он сможет пребыть этим народом-богоносцем. Главные враги народной жизни – «преступные замыслы», «подражание Западу» и «мягкосердечное потворство», которые приводят к главной и глобальной русской беде – это «состояние безначалия», рождающее крайности и ужасы, в которых проявляются самые трагические черты русского характера – «молодечество», «дух разрушения» и «страсть к безумному пьянству»[319].
К. П. Победоносцеву очень любят вкладывать в уста фразу о России как о ледяной пустыне, в которой бродит лихой человек – некая вариация того, что вынесено в эпиграф к данному разделу. Но не В. В. Розанов ли в определенном смысле (правда, очень условном) – антипод Победоносцева, не он ли, кажется, и пустил в оборот это крылатое словечко Победоносцева, не сам ли сказал о ней же «ледяная страна вечного забвения и вечной неблагодарности»[320]?
Та развернутая характеристика обер-прокурора Св. Синода, которую дает ему в «Путях русского богословия» столь проницательный человек, как протоиерей Г. Флоровский («пафос исторического неделания», «воинствующий архаизм», старание «удержать “народ” вне культуры и истории и тем спасти от порчи и погибели», «Победоносцев верил в народ и не верил в историю», он «дорожит коренным и исконным больше, чем истинным» и т. д.)[321], несет в себе черты некоторой ходульности и должна критически восприниматься сквозь призму русской истории начала XX в., советского периода и даже 1990-х гг. Тем не менее тот же автор замечает по поводу сходства культурных типов: «Сходство не значит согласие. Сходство означает принадлежность к единому культурно-психологическому типу. Сходство Толстого и Победоносцева не было случайным. И во многом они одинаково веруют в природу и не веруют в человека – верят в закон и не доверяют творчеству»[322].
Это совершенно поразительно, но при всем различии оба этих человека, оказывается, вышли из Просвещения, только примкнули к разным его ветвям – Толстой к французской (Руссо), Победоносцев – к английской (Эдмунд Берк). Вполне возможно, именно этим фактом их духовных биографий объясняется очевидная общая черта их личностей – мощнейшая установка на аналитическую критику, силу разрушения, которая у Толстого направлена на все политические, общественные и культурные институты (государство, Церковь, семья, искусство, наука), а у Победоносцева – на некоторые (конституция, парламент, представительство, собор). Именно поэтому оба были часто эффективны именно в критике и крайне неэффективны в созидании, строительстве.
Важным следствием этого является их религиозное сходство, точнее, тяготение к протестантскому типу личности: морализм, часто переходящий в пуританизм, ненависть к роскоши, почтение к честному, самоотверженному труду.
Но в любом случае Толстой и Победоносцев исходили из совершенно разной религиозной модели. Условно модель Победоносцева может быть обозначена так: Христос и Церковь. Эта модель созидается на вере в Христа – Богочеловека, Спасителя и Искупителя человеческого рода, в тесный, нерасторжимый союз Церкви земной и небесной и в спасительное значение Церкви в жизни человека.
Толстой соглашался признать значимость только первой части формулы: Христос, но не Церковь. Да и то с важнейшей оговоркой: Христос – это не Богочеловек, а великий Учитель нравственности, простой человек, такой же, как мы с вами, но принесший людям великое вечное учение Бога Отца.
К. П. Победоносцев, человек глубоко верующий именно в церковного Христа, придерживался той точки зрения, что Русская Православная Церковь играла важнейшую, определяющую роль в исторической жизни России и ее роль продолжает оставаться значимой в жизни каждого христианина. По его мнению, в силу исторических особенностей развития России для русской политической модели характерен теснейший, нерасторжимый союз Церкви и монархического государства, союз жизненно необходимый, любая попытка коррекции которого приведет, как считал К. П. Победоносцев, к крушению этой монархической государственности и гибели самой Церкви.
Наоборот, с точки зрения Л. Н. Толстого, Церковь играла и играет крайне негативную роль в истории человечества вообще и в истории России в частности, и в жизни каждого отдельно взятого человека. Она враждебна развитию человека и является копилкой предрассудков и обмана. Церковное учение порабощает человека, причем это происходит с самого начала, когда утверждается, что над человечеством тяготеет первородный грех. Фактически центральная проблема толстовского «богословия» – роль Церкви в жизни человека. Уже было сказано, что, с точки зрения Толстого, первородный грех – богословская спекуляция, которая не играет никакого реального значения в жизни человека. Для современного человечества принципиально возможен нравственный прогресс и достижение конкретных результатов в нравственной области своими собственными силами, без участия благодати Божией, а роль Церкви заключается в том, чтобы «препятствовать человечеству в его движении к истине и благу» (25, 284).
К. П. Победоносцев, именно в силу своих взглядов на характер церковно-государственных отношений в России, стал символом идеи синтеза, основой которого является самодержавие. Монархия, опирающаяся на православную веру, является главным источником формирования и развития национального самосознания, следствием чего и должно явиться широкое культурное развитие в самых разных областях русской жизни.
Л. Н. Толстой, как известно, напротив, проповедовал в своих произведениях идею разрушения антихристианской государственности и антихристианской культуры вообще и был активным и энергичным критиком русской политической системы. Правда, идеи отрицания культуры носили для него скорее характер отвлеченных размышлений. Всегда оставаясь художником в широком смысле этого слова, Толстой так и не смог сказать культуре свое последнее «нет».
Насколько мне известно, эти два человека никогда в жизни не встречались (повторяется история Толстого с Достоевским). Правда, И. М. Ивакин в своих воспоминаниях, ссылаясь на Л. Н. Толстого, определенно говорит о том, что тот уже был знаком с К. П. Победоносцевым до марта 1881 г.[323]
Но заочно они знакомы и даже обменялись письмами, правда, только однажды. Этот эпизод относится к 1881 г. и связан с идеей обратиться к Победоносцеву с просьбой передать новому императору письмо с мольбой о помиловании убийц Александра II. Мысль обратиться к императору через обер-прокурора Св. Синода была подана Толстому его домашним учителем, кандидатом математики Петербургского университета В. И. Алексеевым, с осени 1877 г. обучавшим старших детей Толстого. К. П. Победоносцев в 1875 г. помог освобождению из тюрьмы друга Алексеева А. К. Маликова, основателя религиозно-этического учения о «богочеловечестве» и земледельческой колонии в США, учившего о непротивлении. Некоторые исследователи полагают, что именно Маликов впервые навел Л. Н. Толстого на эту мысль.
Маликов А. К. (1839–1904) – выпускник Московского университета, родом из зажиточной крестьянской семьи Владимирской губернии. Служил судебным следователем в Калужской губернии, в 1866 г. был привлечен к следствию по делу Каракозова и сослан. Именно в этот момент он обратился за поддержкой к К. П. Победоносцеву, лекции которого слушал в университете, и получил помощь и освобождение, после чего долго состоял с ним в переписке по поводу разного рода политических и религиозных вопросов. Постепенно А. К. Маликов пришел к отрицанию насильственных приемов борьбы со злом и в этом отношении стал предшественником Толстого. Результатом его размышлений стало учение о «богочеловечестве», т. е. признание общих моральных принципов христианства, но без мистики и догматики. Это было «евангелие» без Церкви и таинств, своеобразное пелагианство, т. е. стремление усовершенствовать человека его собственными усилиями. Вокруг Маликова образовался кружок сочувствующих лиц, между которыми были известные народники, например Н. В. Чайковский. В 1875 г. пятнадцать человек из этого кружка (в том числе В. И. Алексеев, домашний учитель в семействе Толстых, а также Н. В. Чайковский и В. К. Гейнс) уехали в Америку, в Канзас, где купили землю и основали земледельческую общину, которая просуществовала два года и вскоре распалась, после чего А. К. Маликов в 1878 г. вернулся в Россию и познакомился с Л. Н. Толстым. В 1881 г., после внезапной кончины горячо любимой жены, началось возвращение Маликова в Православную Церковь, в которой он нашел разрешение всех своих сомнений.