Власти проводили четкую границу между исключенными из партии и сосланными лидерами оппозиции и рядовыми ее членами. К первым пока относились с определенным пиететом — их брали на государственное содержание, весьма, впрочем, скудное, не препятствовали их рассылаемым по почте политическим заявлениям, переписке, телеграммам, давали возможность обращаться в международные коммунистические инстанции, в частности к VI конгрессу Коминтерна. Показательным был строго секретный циркуляр от 12 мая 1928 г., подписанный заместителями начальников секретно-оперативного управления и секретного отдела ОГПУ Дерибасом и Аграновым и утвержденный заместителем председателя ОГПУ Ягодой[778]. В этом документе выражалось недовольство нарушениями директив о «работе» с ссыльными оппозиционерами — переброской их в отдаленные углы губерний, отказами в помощи в подыскании жилья, несвоевременными выплатами полагавшегося ежемесячного пособия в 30 рублей и т. п., что вызывало «жалобы и нарекания оппозиционеров по всем инстанциям». «Указанные выше ненормальности, а также ряд других мелких упущений… — указывалось в циркуляре, — не только не способствуют идейному и организационному разложению оппозиции, не только не ускоряют отхода колеблющихся элементов, но создают ненужную озлобленность последних, дают излишние поводы для провокационных и вздорных жалоб в директивные инстанции и выступлений в подпольных листках о существующем якобы стремлении к «физическому уничтожению оппозиции».
Начальство требовало не допускать никаких перебросок и других «оперативных действий» без санкции секретно-оперативного отдела ОГПУ, регулярной выплаты пособия с добавкой 5 рублей в месяц на каждого ребенка, помощи в подыскании жилья, трудоустройства и заработка. Ссыльным разрешалось поступать на службу в советские учреждения. После ругани с Троцким из-за охоты было сформулировано общее разрешение охотиться в радиусе 25–30 верст от места проживания. После многочисленных заболеваний Троцкого ссыльным разрешили не регистрироваться еженедельно в случае задокументированной врачами болезни. В то же время от местных начальников требовали тщательно перлюстрировать корреспонденцию, все письма в копиях направлять в ОГПУ, а наиболее важные документы фотографировать. За ссыльными следовало устанавливать конспиративное наблюдение. С ними необходимо было проводить беседы, «соблюдая осторожность и такт», особенно внимательно относясь к тем, кто склонен был к отходу от оппозиции. К беседам не следовало допускать сотрудников «политически слабо развитых или мало подготовленных».
Если во имя разложения оппозиции в отношении ее верхов устанавливался сравнительно либеральный режим, оппозиционеры низшего и среднего звена, наоборот, подвергались все более жестоким преследованиям и травле. В ряде случаев рядовых оппозиционеров продолжали сажать в тюрьмы и отправлять в концентрационные лагеря, где они подвергались издевательствам не только со стороны охраны, но и подстрекаемых ею уголовников, находившихся в тех же камерах и бараках (от существовавших ранее «политизоляторов», в которых содержались только политзаключенные, карательные органы все больше отказывались). Проводя этот курс, власти пытались оторвать верхушку оппозиции от рядовой массы, оставить для лидеров оппозиции приоткрытую дверь для возвращения в партию, продемонстрировать зарубежной левой общественности, и прежде всего коммунистам, своего рода «либерализм» руководства ВКП(б), готового вновь принять заблудших в свои ряды, разумеется в случае их полного раскаяния.
До октября 1928 г. в целом не было перебоев с почтой. Два-три раза в неделю инвалид-почтальон верхом на лошади доставлял Троцкому плотную сумку, набитую письмами, прочей корреспонденцией, иногда даже книгами и газетами из-за границы. Ответная переписка алма-атинского ссыльного тоже была очень активной. Письма шли Радеку и его жене Розе Маврикиевне в Тобольск, а затем в Томск; И. Н. Смирнову в Новобаязет (Армения); Каспаровой в Курган; Мрачковскому в Великий Устюг; Муралову в Тару; Преображенскому в Уральск; Врачеву в Вологду; Смилге в Нарым; Эльцину[779] в Усть-Вымь, куда также был в конце концов отправлен Сермукс. Основной формой общения оппозиционеров в ссылке стали так называемые «циркулярные письма». Это были тексты, предназначенные одновременно для многих лиц, хотя часто адресованные конкретному человеку или нескольким ссыльным, и должные «циркулировать» среди группы заранее определенных адресатов, передаваться и пересылаться от ссыльного к ссыльному. С мая по декабрь 1928 г. Троцким было послано одиннадцать формальных «циркулярных писем». Но фактически ориентировочных циркуляров было значительно больше, так как некоторые письма считались частными.
«Циркулярные письма» оказались достаточно демократическим способом общения и обсуждения вырабатываемой общей политической линии. Ссылка уравняла в правах всех. Теперь среди участников дискуссий не было ни членов Политбюро, ни членов ЦК, ни даже членов ВКП(б). Ссыльный Троцкий рассылал своим сторонникам циркулярные письма, излагая в них свои выводы и оценки. Другие ссыльные, как бывшие руководители, так и бывшие рядовые члены оппозиции, делились с бывшим вождем Октябрьской революции и вторым человеком в государстве анализом конкретных событий и ситуаций, в центре которых они оказывались, а в некоторых случаях вносили предложения по коренным вопросам. Троцкий всегда воспринимал эти предложения и советы формально вежливо, но крайне сдержанно и считался с ними лишь в редких случаях. Тем не менее у всех создавалось впечатление, что точка зрения любого ссыльного Троцкому важна и интересна.
3. Раковский
Информация о текущих событиях в СССР и за рубежом к оппозиционерам поступала только из советской прессы, причем вначале Троцкий получал лишь «Правду» и «Экономическую жизнь», а также местную, не выходившую ежедневно «Джетысуйскую искру». Почта поступала с большим опозданием. Троцкому пришлось письменно пожаловаться местным властям, которые заверили его, как и полагалось бюрократам, что почтовые неурядицы будут изжиты и что корреспонденция станет поступать регулярно. Иностранные газеты в Алма-Ату не доходили, и Троцкий просто изнывал, не получая западную прессу. Он писал в феврале, что надеется со временем наладить получение по крайней мере важнейших мировых газет, хотя бы с запозданием на месяц[780]. Это ему действительно удалось. Помощь оказали владевшие иностранными языками Раковский и Андрейчин. Последний, сам находясь в ссылке, установил с Троцким контакт и предложил ему разнообразные услуги, поскольку свободно владел английским языком и сохранил обрывочные связи с деятелями американского рабочего движения, в котором участвовал ранее. Андрейчин посылал Троцкому материалы из печати Соединенных Штатов, делился своими соображениями о политическом положении и предполагаемых перспективах хозяйственного и политического развития США[781].
Однако главным корреспондентом на протяжении почти всего 1928 г. был старый и верный друг Раковский, находившийся в ссылке в Астрахани и писавший обширные и интересные письма[782]. Раковский прибыл в Астрахань, по всей видимости, 20 января. Он был отправлен в ссылку «дня через три» после Троцкого. Троцкий, со своей стороны, известил Раковского о приезде в Алма-Ату письмом. Ответную телеграмму Раковского он получил 4 февраля: «Крайне обрадовался, здоров, работаю, обнимаю всех»[783]. После этого между ними началась весьма примечательная переписка, в которой участвовали и члены семей: Наталья Ивановна и Лев Седов, с одной стороны, супруга Раковского — с другой. Часто обменивались телеграммами[784].
Хотя с Троцким Раковский переписывался регулярно в течение всего времени пребывания в Астрахани, это не была переписка в полном смысле слова, ибо Троцкий, как правило, отвечал не самому Раковскому, а группе своих единомышленников, в том числе и ему. Иначе говоря, письма Троцкого были почти полностью политическими, личные моменты в них встречались крайне редко. Первое письмо Раковского Троцкому было послано 17 февраля из Астрахани. В нем говорилось, что в этом городе он находится уже около месяца. В письме рассказывалось, как вначале Раковский поселился в коммунальной гостинице, но нашел комнату с пансионом, куда на днях должен был перебраться. Позже он опять поселился в гостинице. В небольшой комнатушке, где за ширмой стояли кровать и умывальник, основное место занимали лежавшие один на другом чемоданы с политическими и дипломатическими документами, которые Раковскому каким-то образом удалось привезти в Астрахань. В городе была неплохая, по мнению Христиана Георгиевича, библиотека, но почти полностью отсутствовали книги по общественным дисциплинам. Внезапно вырванный из привычной социально-политической среды, Раковский крайне тяжело ощущал хотя бы то, что он не получал ни одного журнала. Но какие-то книги взять с собой удалось. Он усиленно занимался изучением трудов Анри Сен-Симона[785] и его ученика Бартелеми Анфантена[786]. Ссыльный перечитывал Маркса и Энгельса. Только теперь он смог внимательно прочитать «Политическую историю Французской революции» выдающегося историка Альфонса Олара, подаренную ему автором во время одной из встреч в Париже.
Раковский поделился с Троцким, что в ссылке начал писать мемуары. В написанных фрагментах он вспоминал свои первые шаги в социалистическом движении Болгарии, России и западноевропейских стран, рассказывал о контактах с Плехановым, Люксембург, Жоресом, Благоевым, Лениным и самим Троцким. К тому, что отложилось в памяти, он обращался не впервые — фрагменты воспоминаний о контактах с выдающимися деятелями социалистического движения и с матросами мятежного броненосца «Потемкин» появлялись в печати раньше. Но теперь создавался крупный цельный мемуарный труд. Много внимания уделялось в нем социалистическому движению в Болгарии и Румынии, работе по руководству правительством Советской Украины.