Сам Троцкий, лишь в самом начале оптимистически восприняв внутренние бури в Политбюро, вскоре стал весьма скептически относиться к происходившим за кремлевскими стенами событиям. Он писал Раковскому 14 июля, что Радек и Преображенский не правы, полагая, что сталинская фракция имеет лишь «правый хвост» и ее надо, мол, уговорить избавиться от такового. «Обезьяна, освобожденная от хвоста, еще не человек», — комментировал алма-атинский ссыльный с присущим ему едким сарказмом[853]. В то же время Раковский и некоторые другие наиболее близкие к Троцкому оппозиционеры вначале воспринимали всю эту возню в Кремле и на Старой площади не вполне адекватно. Летом 1928 г. Раковскому казалось, что «правые» (Бухарин и Рыков) уже одержали или, по крайней мере, одерживают победу над «центром» (Сталиным). 21 июля Раковский писал Троцкому: «Как не нужно поддаваться беспочвенным восторгам по поводу «нового курса», так [не стоит поддаваться] и косности психологии ссыльных. Последнее тем паче, что я считаю, что положение очень серьезно. Центр после нескольких жестов был положен на обе лопатки. Победа правых не стоила им даже больших усилий. В первой же схватке — в первом же «скрещении шпаг», — у правых… чувствовалась уверенность и спокойствие, а у центра нервность и неуверенность. Посмотрим, что будет на следующем пленуме. Но от одного пленума до другого мы как будто переживаем целый исторический период. Развитие событий идет невероятно быстро»[854].
Христиан Георгиевич принимал желаемое за действительное. Он писал Троцкому, с оттенком чуть ли не восторга, что на собрании актива коммунистов и беспартийных в Смоленске были сделаны заявления в духе недоверия к партийному руководству (пока оппозиционеры остаются в ссылке). Раковский утверждал, будто бы эти заявления вызвали «грандиозный скандал», а Каганович переметнулся на сторону Рыкова. Разумеется, это был лишь слух о разногласиях Кагановича со Сталиным, ни на чем не основанный и не к чему не приведший[855]. В значительно большей степени колебания и растерянность характерны были для десятков других ссыльных. С одной стороны, эти люди стремились сохранить политическую и личную преданность своему лидеру. С другой — у них возникали и зрели все большие сомнения в целесообразности продолжать оппозиционную деятельность. Постепенно они начинали осознавать, что не «правые», а именно Сталин и его группа путем хитрых вывертов одерживают верх, используя партийный аппарат и доверие малообразованной массы коммунистов, склонной поддаваться инстинкту толпы.
Очередная попытка проанализировать изменявшиеся реалии была сделана в письме Раковского, которое стало известно как «Письмо тов. В.» — Г. Б. Валентинову, бывшему сотруднику газеты «Труд», находившемуся в это время в ссылке в городе Великий Устюг[856]. В письме констатировалось усиливавшееся политическое равнодушие рабочей массы, ее дифференциация, бюрократическое перерождение партии и советской системы. Раковский разоблачал «извращения» партийно-государственной системы с позиций намечаемого им демократического обновления советского общества, что, несомненно, было утопией, ибо не предполагало коренного изменения его социальных и политических основ. Он высказывал мнение о том главном инструменте, который мог бы повлиять на общую ситуацию в партии и в стране, мог бы способствовать ее повороту в лучшую сторону. Таким инструментом он считал существенное сокращение объема и функций партийного аппарата. Любую реформу, которая опиралась бы на партийную бюрократию, он считал нереальной.
«Письмо тов. В.» получило высокую оценку всех тех, кто стремился разобраться в происходящем, в частности осознавать бюрократическое перерождение советской системы. Многократно к этому документу обращался Троцкий, выражая восхищение письмом Раковского. «Оно у нас немедленно было переписано в значительном числе экземпляров и разослано ряду друзей»[857], — писал он. О том же вспоминала и Н. Седова: «Перепечатывали замечательное письмо Раковского и рассылали другим»[858]. Это «небольшое исследование о советской бюрократии» Троцкий и в эмиграции, в 1936 г., продолжал считать «лучшим из всего, что написано по этому вопросу». В связи с тем, что к 1936 г. Раковский уже «капитулировал» перед Сталиным, Троцкий сокрушенно добавлял: «Сломленный бюрократической репрессией, сам Раковский отрекся впоследствии от своих критических суждений. Но и семидесятилетний Галилей в тисках святейшей инквизиции увидел себя вынужденным отречься от системы Коперника, что не помешало Земле все-таки вращаться и далее. Покаянию шестидесятилетнего Раковского мы не верим, ибо сам он не раз давал уничтожающий анализ таких покаяний. Что касается его исторической критики, то она нашла в фактах объективного развития гораздо более надежную опору, чем в субъективной стойкости ее автора»[859].
Троцкий уделял этому письму настолько большое значение, что после высылки из СССР в феврале 1929 г. опубликовал его в Бюллетене оппозиции (большевиков-ленинцев)», который начал издаваться за рубежом[860]. Даже в 1932 г., вспоминая о программных документах ссыльных оппозиционеров, он писал, что «эта программа была достаточно конкретно изложена… в работах левой оппозиции, особенно в замечательной статье Х. Г. Раковского».
В 1928 г. между Троцким и его сторонниками происходили бурные дебаты по поводу «полевения» Сталина, отказа его от «центристских» установок, по поводу того, какие практические выводы необходимо сделать в новых условиях. С начала июня Троцкий прилагал максимум усилий, чтобы убедить ссыльных оппозиционеров не поддаваться на уловки, не идти на «капитуляцию», маскируя ее «принципиальными соображениями». Он подчеркивал исключительную важность вопроса о методах руководства партией, государством, профсоюзами. «Всегда и неизбежно будут ошибаться те, которые берут отдельные экономические мероприятия вне политического процесса и политической деятельности в целом», — писал он в «циркулярном» письме[861].
Троцкий упорно и настойчиво проповедовал своим сторонникам, что мелким соглашательством, второстепенными уступками «левому сдвигу» результатов добиться невозможно. Он так формулировал основы своей тактики в изменившихся условиях: «Поддержка не центризму, сдвигающемуся в данный момент влево, а только его левым шагам. Но мы не можем поддерживать и укреплять авторитет и влияние центристов, хотя бы и левеющих в данный момент. Нам надо думать о завтрашнем дне. Наша поддержка левым или полулевым шагам центристов состоит в том, что мы, опальные большевики-ленинцы, исключаем самую мысль о каком-либо блоке с правыми против общего противника»[862].
На совместную борьбу с Бухариным против Сталина Троцкий идти не хотел, полевевший Сталин был ему куда ближе поправевшего Бухарина.
Некоторые ссыльные высказывали в письмах опасения, как бы «каша не сварилась» без их участия. Подобные настроения Троцкий объявлял «капитулянтством» и указывал, что признание оппозицией «левого поворота» Сталина станет возможным лишь после того, как оппозиционеры будут возвращены в партию и восстановлены на руководящих постах. Авторы аналитической записки ОГПУ, посвященной ссыльным оппозиционерам, также приходили к выводу, что внутриполитические сложности, с которыми столкнулось советское правительство, оставляли Троцкому и его единомышленникам возможности для борьбы и надежду на конечную победу: «Трудности хлебозаготовительной и колдоговорной кампаний были учтены троцкистами как начало тяжелого хозяйственного кризиса в стране. Предстоящий кризис должен был привести к повсеместным стихийным выступлениям крестьянства, оживлению революционного рабочего движения и в конечном счете к торжеству троцкистской фракции. Необходимость сохранения кадров диктовалась стремлением сохранить организованные силы для новой открытой борьбы за власть»[863].
Сельскохозяйственным проблемам в контексте хлебозаготовок и организации новых зерновых совхозов уделил большое внимание на июльском пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б). Официальная стенограмма пленума опубликована не была, но кто-то из тайных единомышленников Троцкого, работавших в партаппарате, передал ему в ссылку частичную стенограмму пленума. Троцкий усмотрел на пленуме почти полную «капитуляцию» антинэповских сил, резкое усиление позиций «правой» группы Бухарина и Рыкова. Особенно четко это прослеживалось, по его мнению, в высказываниях Молотова, всегда выполнявшего сталинские инструкции, по поводу индивидуальных крестьянских хозяйств и необходимости уступок середняку, то есть всего того, что оппозиционеры клеймили как «центризм». Это — «ленинская политика», — сказал Молотов. Сталин добавил: «Большевистская политика». Об уступках крестьянину свидетельствовали также решения пленума о повышении государственных заготовительных цен на хлеб и «ликвидации» нарушений законности на селе.
«Правые» и центристы сохранили в Политбюро свои позиции, о чем свидетельствовали противоположные по смыслу доклады об итогах пленума, с которыми выступили Рыков в Москве и Сталин в Ленинграде[864]. Однако левый Троцкий считал, что на пленуме победили «правые». 22 июля он писал: «По тону доклад Рыкова есть доклад победителя. И не зря: из первой схватки с центром, через 4–5 месяцев после начала «левой» политики, правые вы шли вполне победоносно. Июльский пленум ЦК знаменует первую открытую победу Рыкова над Сталиным, правда, при помощи самого же Сталина»