Несколько подробнее Троцкий в конце 1928 г. рассматривал проблемы международного революционного движения, главным образом в свете итогов недавнего конгресса Коминтерна. Он написал большие статьи «Кто руководит Коминтерном?»[924], «Итоги и перспективы Китайской революции, ее уроки для стран Востока и всего Коминтерна»[925] и «Китайский вопрос после VI конгресса»[926], которые в то время не были опубликованы, но явились основой для выработки тактики международной коммунистической оппозиции после эмиграции Троцкого. В первой статье давалась саркастическая, но вполне справедливая характеристика руководящих органов Коминтерна как аппарата, «о котором заботятся те, коим это присвоено по должности»: «Средний партиец начинает относиться к очередным катастрофам в Коминтерне, да отчасти их собственной партии, как крестьянин относится к граду или засухе; ничего не поделаешь, приходится терпеть». Далее следовали характеристики тех, кого Сталин поставил во главе Коминтерна и его учреждений. Речь шла и о тех, кто ранее сотрудничал с Троцким или полемизировал с ним (например, Мануильский, А. С. Мартынов и Варга), и о коммунистических чиновниках, с которыми Троцкому сталкиваться почти не приходилось. Особо выделил автор статьи Куусинена, который, по мнению Троцкого, был в первых рядах тех, кто погубил финляндскую революцию 1918 г.
Но больше всего досталось Бухарину. Троцкий знал, что Бухарин к этому времени уже был фактически отстранен и от международных, и от внутренних дел (эмиссаром Сталина в Интернационале стал его ближайший сподвижник Молотов). Старая неприязнь к Бухарину давала себя знать, и Троцкий не был снисходителен к поверженному противнику: «Действительное влияние Бухарина на конгрессе было очень близко к нулю… — писал Троцкий. — О руководстве Бухарина говорить теперь совершенно не приходится, ибо гвоздем VI конгресса была ликвидация Бухарина». Бухарин «развивает совершенно безответственный и безудержный произвол, снимая обобщения с потолка и жонглируя понятиями, как мечами. Если дать себе труд подобрать и расположить хронологически все те «теории», которые Бухарин сервировал Коминтерну с 1919 г. и особенно с 1923 г., то получится картина вальпургиевой ночи, в которой бедные тени марксизма бешено треплются всеми сквозными ветрами схоластики»[927]. Как всегда, Троцкий выражался витиевато и непонятно.
Что же касается статьи по китайскому вопросу, то в ней закреплялись и развивались те идеи, которые Троцкий формулировал на протяжении последних месяцев перед исключением из партии и ссылкой: о полной применимости к условиям Китая идеи перманентной революции и возможности миновать «демократическую стадию» в ходе революции в этой стране, перейдя непосредственно к диктатуре пролетариата; о том, что не исключен созыв в Китае Учредительного собрания (причем Троцкий, выступая за созыв Учредительного собрания в Китае, очень хорошо помнил, как именно поступили с Учредительным собранием большевики в России; они использовали лозунг созыва Собрания для консолидации левых сил в борьбе со старым режимом, после чего цинично разогнали Собрание).
В отношении общих перспектив китайской революции Троцкий считал, что «борьба с оппортунизмом при повороте политики в сторону парламентаризма или в сторону борьбы за парламентаризм является не менее важной, чем в условиях прямого революционного наступления». Он выступал не против выдвижения демократических лозунгов, а за выработку «большевистских гарантий и методов борьбы за эти лозунги». Таковыми в его представлении являлись: осознание подсобного характера демократических лозунгов; разъяснение, что характер государственной власти определяется не голосованиями, а собственностью; борьба за легальное существование рабочих организаций; работа в армии; отсечение от компартии элементов, тянущих ее к «буржуазному легализму», то есть к легальной деятельности в рамках существовавших законов. Иными словами, Троцкий считал китайскую революцию абсолютным повторением российской и не видел необходимости изобретать велосипед второй раз, а предлагал поступать точно так же, как поступали большевики в России в 1917 г.
Глава 8 Высылка
1. Развязка
С осени 1928 г. Троцкий оказался почти в полной изоляции: «С октября наступила в нашем положении резкая перемена, — вспоминал он. — Наши связи с единомышленниками, друзьями, даже родными в Москве, сразу прекратились. На московском телеграфе, как мы узнали особыми путями, скоплялись многие сотни адресованных мне телеграмм, особенно в день годовщины Октябрьского переворота. Кольцо вокруг нас сжималось все сильнее»[928]. Письма в Алма-Ату и из Алма-Аты, ранее подвергавшиеся цензуре, но доходившие регулярно, теперь стали задерживаться в почтовых отделениях на все более долгие сроки. «ГПУ читало, фотографировало, собирало все возможное, в результате чего Политбюро было информировано о взглядах своих оппонентов и имело возможность составить списки своих наиболее неуступчивых противников», — писала Седова[929].
Тем не менее почтовая связь до осени 1928 г. была весьма оживленной. Троцкий подсчитал, что за апрель — октябрь он отправил около 800 политических писем и около 650 телеграмм. За это же время им было получено свыше 1000 писем и около 700 телеграмм, причем большей частью это были коллективные послания ссыльных. Кроме того, из Москвы было получено с нарочными 8 или 9 комплектов конспиративных материалов и примерно столько же отправлено в обратном направлении. «Секретная московская почта держала меня в курсе всех дел и позволяла с небольшим запозданием откликаться на важнейшие события»[930], — вспоминал Троцкий, добавляя, что дошедшая до него корреспонденция составляла не более половины посылаемого[931]. Остальное пропадало по дороге. Но с октября 1928 г. письма практически не доставлялись.
В конце декабря 1928 г. Троцкому каким-то образом удалось получить анонимное письмо, посланное 8 ноября. В верхней части первого листа документа рукой Троцкого было написано: «Видимо, Солнцев»[932]. Елизар Солнцев был к тому времени уже ссыльным оппозиционером. В 1927–1928 гг. он был в командировке в Европе и США и в направленном Троцкому документе сделал попытку рассказать о состоянии дел в зарубежном коммунистическом движении. Явно преувеличивая влияние Троцкого, автор описывал распад Коминтерна и усиление раскола в коммунистических организациях Германии, Бельгии и США. «Отсутствие идейной жизни в К[оммунистическом] И[нтернационале] заменяется все угасающим и падающим авторитетом Москвы», — писал автор послания Троцкому.
Из документа у Троцкого сложилось некоторое представление о тех непрерывных дрязгах, склоках, мелочных обидах и противоречиях, которые раздирали оппозиционные коммунистические группки, приводя к образованию новых, еще более мелких и мельчайших групп. Автор письма весьма злобно описывал положение в компартиях США, Франции, Германии, выход из них многих активных членов, уход этих партий «в обывательщину», отход от компартий попутчиков и сочувствовавших им лиц. «Зато создалась почти во всех странах многочисленная категория людей, которые вполне созрели для политической работы, но которые остаются на пороге [за порогом] партии из отвращения и брезгливости к методам и формам партийной работы и борьбы. Зато эти круги чутко прислушиваются к нам [оппозиционерам] и, хотя весьма робко, начинают выражать нам свое сочувствие». Он полагал, идет процесс формирования «левого крыла» в Коминтерне, которое, как он надеялся, встанет на позиции «большевиков-ленинцев». Однако, признавалось в письме, этот процесс будет длительным и болезненным, будет сопровождаться спорами и даже расколами. Надежда, что в ближайшее время сможет вырасти левое коммунистическое крыло, была, по мнению автора, преждевременной. Тем более преждевременным автор считал созыв в декабре 1928 г. интернациональной конференции «левых» коммунистов, сторонников Троцкого. (Идея созыва такой конференции где-нибудь в Европе обсуждалась, но проект этот по многим практическим соображениям был нереален и нереализуем.)
Совершенно не представляя себе своего ближайшего будущего, Троцкий, видимо, не обратил особого внимания на это письмо, хотя оно оказалось достаточно информативным, ибо предвещало те трудности, муки, тупики, зигзаги и повороты, которые пришлось преодолевать и переживать Троцкому в ближайшие годы, когда он сам стал во главе микроскопического, но весьма активного и агрессивного международного движения своих сторонников.
За исключением случайно прорвавшихся через почтовую блокаду писем, доставляли Троцкому лишь те письма и телеграммы, которые могли внушить ему чувства разочарования и депрессии, убедить его в том, что он политически изолирован. Письма и телеграммы родных все же иногда прорывались. Не догадываясь о предстоящей высылке Троцкого за границу, сын Сергей телеграфировал в Алма-Ату 15 января 1929 г.: «Как относитесь [к] моему приезду [?] Телеграфируйте срок»[933]. Копия ответной телеграммы Троцких не сохранилась. Иногда прорывались отдельные письма и телеграммы других родственников, краткие приветствия ссыльных. В числе получаемых писем были и ответы представителей местных властей в связи с жалобами Троцкого на усиливавшиеся ограничения, вводимые против него и его семьи.
Представление о динамике корреспонденции ссыльного Троцкого дает проведенный нами подсчет полученных им в алма-атинском изгнании писем и телеграмм. В январе 1928 г. он получи