Сменилось правительство. При обсуждении на правительственном совещании в Царском Селе 7 – 12 апреля 1906 г. «Основных законов», формулирующих суть самодержавной власти в России (они были приняты 24 апреля, за три дня до открытия 1-й Думы) и аграрной программы Витте председатель правительства подвергся резкой критике со стороны членов совещания и был вынужден 15 апреля подать в отставку. 17 апреля царь предложил составить новое правительство И.Л. Горемыкину (главному оппоненту Витте в аграрном вопросе). 26 апреля пост министра внутренних дел в этом правительстве было предложено занять П.А. Столыпину, намеревавшемуся подавить революцию сочетанием либеральных реформ с антиреволюционным террором. На следующий день, 27 апреля, Государственная дума приступила к работе.
Горемыкин принял решение передать дело на рассмотрение Судебной палаты с участием сословных представителей (ими были четверо судей, представитель дворянства Петербургского уезда граф Гудович, октябрист Тройницкий, являвшийся представителем Петербургской думы, и старшина одной из окрестных волостей). В обвинительном акте содержались обвинения членов Совета в подготовке вооруженного восстания, что подпадало под две статьи, одна из которых предусматривала каторгу до восьми лет, а другая – до двенадцати, но не исключала и смертной казни.
Получив обвинительное заключение, Троцкий написал документ под заголовком «Совет и прокуратура», в котором детально разобрал все пункты обвинений, предъявленных 52 членам Совета (остальные арестованные из этого дела были исключены). Заявление Троцкого было тайно передано социал-демократической фракции Госдумы, которая предполагала выступить с запросом. Внести запрос, однако, не удалось.
В своем документе Троцкий прибегал к разного рода политическим и юридическим ухищрениям, стремясь показать необоснованность и бессмысленность обвинительного акта. Прежде всего, он видел прямое противоречие между сущностью обвинения и той картиной деятельности, которая вменялась в вину обвиняемым. Все 52 члена Совета обвинялись в том, что они вступили в сообщество, поставившее целью «насильственное посягательство на изменение установленного в России основными законами образа правления и замену его демократической республикой». Но картина, которая далее описывалась в обвинительном акте, представляла Совет не в качестве «заговорщического сообщества», а как «представительную коллегию, направление работ которой должно было лишь определиться дальнейшим сотрудничеством членов». Троцкий стремился показать, что прокуратуру совершенно не интересовала юридическая сторона дела. Она знала, что власть запланировала получить несколько десятков жертв, и ограничивала число подсудимых путем «грубых софизмов» (не менее очевидные софизмы фигурировали в самом этом заявлении, направленном против обвинения).
По мнению Троцкого, обвинительный акт закрывал глаза на выборный характер Совета и взамен этого рассматривал его как «союз революционеров-единомышленников». Из состава Совета искусственно выделялся его Исполком, причем игнорировался его выборный и изменявшийся характер. Исполкому приписывались решения, которые принимались Советом в полном составе. Кроме членов Исполкома обвинение требовало наказать депутатов, принимавших активное участие в деятельности Совета, однако не определяло критериев такой деятельности, в результате чего в качестве «активного участия» фигурировали контроль над входными билетами, стояние в стачечном пикете или даже собственное признание. «Безобразным произволом» Троцкий называл привлечение к суду нескольких человек, которые оказались в зале случайно в качестве гостей в день ареста, в состав Совета не входили и не произнесли на его заседании ни одного слова.
Расширяя круг возражений против обвинения, Троцкий выдвигал весьма сомнительное соображение о том, что в 1905 г. непрерывность действия правовых норм в России была нарушена. «На самом деле целый ряд статей был вырван рукою революции из Уложения при молчаливом попустительстве власти», – писал Троцкий. Вслед за этим шла череда примеров того, как центральное правительство и местные власти не только мирились с существованием противозаконных учреждений, в том числе и самого столичного Совета, но и реально сотрудничали с ними. Новые формы общественной жизни, по мнению Троцкого, «слагались и жили вне всякого юридического определения».
Далее Троцкий по пунктам, с присущим ему сарказмом, разбирал конкретные обвинения, в частности и в первую очередь связанные с вооружением рабочих, ибо в этом вопросе обвинение действительно не смогло собрать сколько-нибудь убедительных свидетельств и вынуждено было прибегать к доводам, которые он без труда представил как смехотворные. Чего стоило, например, утверждение обвинительного заключения о том, что отпор черносотенцам был только предлогом для раздачи оружия некоторым депутатам, на самом же деле браунинги раздавались для вооруженного восстания, назначенного на годовщину Кровавого воскресенья – 9 января 1906 г.! В результате данные о вооружении членов Совета оказывались, по признанию самой прокуратуры, незначительными, хотя в бумагах Хрусталева-Носаря, которые захватили при его аресте, были найдены записная книжка и отдельный лист с заметками о выдаче членам Совета и другим лицам револьверов различных систем и коробок с патронами, причем револьверов было роздано 64 штуки.
Троцкий весьма ловко использовал политическую ситуацию продолжавшихся еще бурных политических изменений и нестабильности общества для того, чтобы подменить действовавшее, но реально далеко не всегда соблюдавшееся законодательство неким «временным» революционным правом. В том случае, если бы последовал новый подъем революционной волны, эта грубая правовая относительность могла бы возобладать. Но шторм затихал, новый штурм царских твердынь не предвиделся, и старые, никем не отмененные правовые нормы могли действовать, несмотря на остроумные демагогические ухищрения главного обвиняемого.
Первоначально процесс был назначен на 20 июня 1906 г., причем предполагалось проводить его при открытых дверях. Петербург, однако, был в это время неспокоен. На промышленных предприятиях прошло несколько бурных забастовок. В этих условиях суд был отложен. Председатель Судебной палаты, ссылаясь на формальные процедурные нарушения, допущенные во время следствия, перенес слушание на три месяца – до 19 сентября. Как оказалось, это решение было принято даже вопреки позиции Министерства юстиции. Тем не менее оно было вполне логичным. Троцкий писал в статье о суде: «Это был тонкий политический ход. В конце июня положение было полно «неограниченных возможностей»: кадетское министерство казалось такой же вероятностью, как и реставрация абсолютизма. Между тем процесс Совета требовал от председателя вполне уверенной политики» [482] .
К этому времени в стране произошли очередные большие изменения. Сотрудничать с левой Думой не смогло и правительство Горемыкина. К началу июля было принято решение отправить Горемыкина в отставку, распустить Думу и назначить новым председателем правительства Столыпина. 9 июля 1906 г. он был назначен председателем правительства России с сохранением должности министра внутренних дел. В тот же день Дума была распущена.
Свои задачи на посту главы правительства в разгар русской революции Столыпин сформулировал просто: «Сначала успокоение, а потом – реформы!» Эту программу успокоения и реформ немедленно решили разрушить революционеры. 12 августа эсеры взорвали «дачу» Столыпина на Аптекарском острове (по существу, это была еще и рабочая резиденция премьер-министра). Кроме двух террористов-смертников погибло 25 человек, пришедших на прием к главе правительства. Были ранены также 3-летний сын и 14-летняя дочь Петра Аркадьевича. Столыпин не пострадал. В ответ на покушение 19 августа Совет министров издал «Положение о военно-полевых судах», приговоры которых должны были утверждать командующие военными округами. Размах революционного террора в те месяцы был впечатляющим. В 1906 – 1907 гг. в результате террористических актов и революционных выступлений были убиты 4126 и ранены 4552 должностных лица. (Сам Столыпин пережил 10 покушений.) В попытках обуздать террористов в период с 1906 по 1910 г. военно-полевые и военно-окружные суды казнили 3825 человек. Более 26 тысяч человек были отправлены по политическим делам на каторгу [483] .
Тем не менее одновременно с введением военно-полевых судов Столыпин начал серию социально-политических реформ в духе Манифеста 17 октября [484] . Это предопределило обвинительный, но в то же время относительно либеральный характер предстоявшего судебного процесса по делу Петербургского Совета. Весьма важным был вопрос о том, какой линии поведения будут придерживаться члены Совета на суде. Социал-демократическое руководство занимало неопределенную позицию, что выражалось в письмах, пересланных ЦК в тюрьму Троцкому. Троцкий полагал, однако, что решения ЦК не могут иметь для подсудимых социал-демократов обязательной силы уже потому, что им необходимо было действовать солидарно с арестованными эсерами и беспартийными: «По-видимому, некоторые товарищи на воле недовольны нашим предполагаемым поведением на суде – и ведут против него борьбу. Но я совершенно не понимаю, какое другое поведение можно нам рекомендовать. Мы хотим на суде восстановить деятельность Совета, какой она была в действительности. О себе каждый будет говорить постольку, поскольку это будет необходимо для выяснения деятельности Совета или партии. В этих рамках юридической защите предоставлена полная свобода» [485] .
Троцкий смог передать на волю письмо в ЦК РСДРП, причем подразумевая, по всей видимости, под ЦК РСДРП не только ЦК, избранный на большевистском III съезде партии, но и меньшевистский центр. По вопросам поведения на суде подсудимые «сносились одновременно с большевистским и меньшевистским центрами». Позиция Троцкого и других подсудимых была ближе к линии большевистского руководства, и подсудимые меньшевики «оказались в оппозиции к своему центру» [486] .