гласности… Широкие круги рабочих на Западе с содроганием относятся к работе Каина Джугашвили. Симпатии к нам растут. Нужно лишь уметь их использовать. Больше бдительности! Крепче взаимная связь! Больше дисциплины действия! — таковы уроки, вытекающие из гибели Игнатия Рейсса», — писал Троцкий, скатываясь на лозунги. К делу Рейсса он возвращался и позже.
2. Истребление
Между тем все туже и туже затягивалась петля на шеях последних двоих детей Троцкого: Сергея и Льва. Сосланный в Красноярск Сергей смог устроиться на Красноярский машиностроительный завод (Красмаш) инженером. В мае 1936 г. Сергей вместе с группой работников завода был арестован и отправлен в Воркуту. В местной печати было объявлено, что на Красмаше действовала группа вредителей-троцкистов, в которой главным был сын Троцкого[684]. Позже похожий клеветнический материал был опубликован еще и в «Правде», причем, согласно этой публикации, Сергей Седов «вредил» фактически один[685].
В феврале 1937 г. Сергей был вновь доставлен в Красноярск, в июле ему были предъявлены обвинения в шпионаже, измене родине и контрреволюционной организованной диверсии. Фамилия Сергея была включена в «красноярский список» лиц, по делам которых было завершено следствие. В список были включены 68 человек, из которых 61 был отнесен к первой категории: к ним предлагалось применить «высшую меру наказания» — расстрел. 3 октября 1937 г. Сталин, Молотов и Каганович без каких-либо исправлений завизировали этот карательный список[686]. 29 октября на закрытом судебном заседании выездной сессии Верховного суда СССР в Красноярске в течение 15 минут было рассмотрено предрешенное дело Сергея Львовича Седова. На вопрос председателя о признании вины он ответил: «Виновным себя не признаю». Вслед за этим был зачитан смертный приговор, который привели в исполнение в полночь на 30 октября[687]. Так закончилась жизнь третьего ребенка Троцкого. Вскоре после его расстрела, 23 декабря 1937 г. была также арестована ранее сосланная вторая жена Сергея — Генриетта Рубинштейн. Следует указать, что о смерти сына и аресте его жены Троцкие информированы не были и могли только предполагать худшее.
На свободе оставался теперь только старший сын Лев, который продолжал в Париже самоотверженную издательскую, публицистическую и организационную работу. К тому времени, когда был провозглашен вердикт международной следственной комиссии, расследовавшей обвинения, выдвинутые против Троцкого, о невиновности Троцкого и Седова, последнему оставалось жить менее полугола.
Лев был надежнейшей политической и организационной опорой отца. В ущерб своему здоровью, изнемогая от усталости, он выполнял огромную работу по изданию «Бюллетеня оппозиции», по поддержанию контактов с оппозиционными коммунистическими группами и отдельными людьми в различных странах. Работа, которую он проводил с первых дней эмиграции, многократно усложнилась после того, как отец оказался интернированным в Норвегии, а затем отправился за океан. По всем вопросам Седов всегда советовался с отцом, регулярно перед ним отчитывался. В архиве Гарвардского университета сохранились 160 его писем Троцкому за период 1930–1938 гг., и это была лишь часть его корреспонденции.
Изредка Троцкий сдержанно хвалил работу сына (например, когда тот выпустил «Красную книгу» о московских процессах). Но чаще предъявлял Льву все новые и новые требования, выполнения которых настоятельно требовал. Он буквально пылал гневом, когда то или иное задание не выполнялось в срок или реализовывалось не в полной мере и не в полном соответствии с инструкциями, выданным сыну. Никакие оправдания, никакие объективные обстоятельства Троцким во внимание не принимались.
Лев Седов жил вместе со своей подругой Жанной и племянником Севой, которого он в конце концов забрал к себе из Австрии и фактически усыновил. Жили они на шестом этаже дешевого многоквартирного дома без лифта, в крохотной квартирке по улице Лакретелль, 26. Квартира была до отказа забита книгами и ящиками с различными документами и материалами, необходимыми прежде всего для «Бюллетеня оппозиции»[688]. О материальном положении Седова свидетельствует одно из писем отцу, в котором говорилось: «Чтобы разослать письма и документы, нужны деньги. А их нет. И когда я говорю «их нет», это не значит, что нет более или менее серьезных сумм, а нет даже и нескольких франков… Нет денег на метро»[689].
Помимо обыденных дел, Седов занимался оказанием помощи коммунистам-невозвращенцам. Кривицкий вспоминал, что его привела к Седову вдова Рейсса в ноябре 1937 г. Хотя Кривицкий сразу же заявил, что он не собирается присоединяться к «троцкистам» и пришел только за советом и возможной товарищеской помощью, он был тепло принят. «Я никогда не забуду его бескорыстную помощь и успокоение, которое получил от него в эти дни… Он был еще очень юным, но исключительно одаренным»[690], — вспоминал Кривицкий о Седове. Об этих почти ежедневных встречах Седова с Кривицким знал Зборовский (которого с Кривицким познакомил Седов). Зборовский добросовестно доносил в Москву обо всем происходившем с Кривицким. В 1941 г. Кривицкий был убит в Вашингтоне. Бармин уцелел. Он выехал в США, служил в Управлении стратегических служб (предшественнике ЦРУ), на радиостанции «Голос Америки», в Информационном агентстве США и даже женился на внучке президента Теодора Рузвельта[691](с которой, правда, через некоторое время развелся)[692].
При всей своей любви и уважении к отцу Лев постепенно, и это было совершенно естественно, испытывал все большее чувство раздражения из-за мелочных упреков, а иногда и совершенно нелепых и несправедливых сравнений. Лев-младший жаловался, что в письме от 15 февраля 1937 г. отец предельно больно обидел его: «Мне трудно сказать, откуда падают на меня самые тяжелые удары — из Москвы или из Парижа»[693], — написал Троцкий сыну. «Мне кажется, что все папины недостатки с возрастом не смягчаются, а, видимо, в связи с изоляцией, болезнью, трудными условиями — трудными беспримерно, — углубляются, — писал Седов матери 16 апреля 1936 г. — Его нетерпимость, горячность, дергание, даже грубость и желание оскорбить, задеть, уничтожить — усиливаются. Причем это не только «личное», но прямо какой-то метод, и вряд ли хороший метод»[694]. Самому Троцкому Седов высказывал претензии крайне редко. Однажды он написал Троцкому, что тот посылает противоречивые указания разным людям и в результате «никто не знает, за что ответственен, друг друга дергают, входят в противоречия и пр…Меня просто берет отчаяние»[695]. В другом письме он заметил, что отец превращает его в мишень для ударов, когда сообщает «во все стороны» о его «преступной беспечности»[696].
Седов буквально изнемогал от переутомления, к тому же в конце 1937 — начале 1938 г. он перенес тяжелый грипп и сильно ослаб. У него повторялись сильные приступы болей в животе, которые врачи квалифицировали как проявления хронического аппендицита. В середине февраля 1938 г. произошел крайне тяжелый приступ, во время которого Жанна вынуждена была отвезти Седова в больницу. К тому же проблемы со здоровьем осложнялись постоянным контролем со стороны советской разведки, оказывающей психологическое и деморализующее влияние. В планы сталинского руководства входило постепенное истребление наиболее видных сторонников Троцкого в европейских странах, начиная с Седова. Этой же цели служила пропагандистская кампания, проводившаяся советской печатью и транслировавшаяся за рубеж при помощи советских телеграфных агентств и иностранных корреспондентов в Москве. Во второй половине марта 1937 г. в «Правде» появились статьи под заголовками: «Подрывная работа троцкистов в Бельгии», «Разоблачение троцкистов в США», «Происки троцкистских агентов Франко», «Гнусная комедия троцкистских пособников Франко»[697].
При этом советская разведка не всегда располагала реальными сведениями о степени влияния того или иного троцкиста, поэтому в центре внимания оказывались часто не те, кто был действительно важен. Типичной была история, происшедшая с Грилевичем, немецким политэмигрантом, бывшим активистом левой оппозиции в Германии и членом Интернационального секретариата. Ошибочно считая, что именно Грилевич издает в Берлине «Бюллетень оппозиции» (на самом деле его издавал Седов), Сталин распорядился в начале 1937 г. передать властям Чехословакии, куда после прихода нацистов к власти эмигрировал из Германии Грилевич, сфабрикованные советскими органами материалы, изображавшие Грилевича агентом гестапо.
Конечной целью провокации была организация в Праге судебного процесса против троцкистов. Несколько раз Сталин звонил Ежову, чтобы получить информацию о том, как продвигается «дело Грилевича»[698]. Ежов, в свою очередь, давил на своих подчиненных, прежде всего на начальника 5-го (иностранного) отдела НКВД А.А. Слуцкого[699]. Слуцкий жаловался: «Сталин и Ежов думают, что я могу производить аресты в Праге» точно так же, «как и в Москве». Им «требуется суд над троцкистскими шпионами в Европе. Это имело бы огромный эффект, если бы удалось его устроить. Пражская полиция должна арестовать Грилевича. Вообще говоря, они готовы сотрудничать [с советской разведкой], но с чехами нельзя обходиться попросту, как мы обходимся со своими»