Я горячо благодарю друзей, которые оставались верны мне в самые трудные часы моей жизни. Я не называю никого в отдельности, потому что не могу называть всех.
Я считаю себя, однако, вправе сделать исключение для своей подруги, Натальи Ивановны Седовой. Рядом со счастьем быть борцом за дело социализма судьба дала мне счастье быть ее мужем. В течение почти сорока лет нашей совместной жизни она оставалась неистощимым источником любви, великодушия и нежности. Она прошла через большие страдания, особенно в последний период нашей жизни. Но я нахожу утешение в том, что она знала также и дни счастья.
Сорок три года своей сознательной жизни я оставался революционером, из них сорок два я боролся под знаменем марксизма. Если б мне пришлось начать сначала, я постарался бы, разумеется, избежать тех или других ошибок, но общее направление моей жизни осталось бы неизменным. Я умру пролетарским революционером, марксистом, диалектическим материалистом и, следовательно, непримиримым атеистом. Моя вера в коммунистическое будущее человечества сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности.
Наташа подошла сейчас со двора к окну и раскрыла его шире, чтоб воздух свободнее проходил в мою комнату. Я вижу яркозеленую полосу травы под стеной, чистое голубое небо над стеной и солнечный свет везде. Жизнь прекрасна. Пусть грядущие поколения очистят ее от зла, гнета, насилия и наслаждаются ею вполне.
Все имущество, какое останется после моей смерти, все мои литературные права (доходы от моих книг, статей и пр.) должны поступить в распоряжение моей жены Натальи Ивановны Седовой.
27 февр. 1940 г.
Л. Троцкий
3 марта 1940 г.
Характер моей болезни (высокое и повышающееся давление крови) таков, что — насколько я понимаю — конец должен наступить сразу, вернее всего — опять-таки, по моей личной гипотезе — путем кровоизлияния в мозг. Это самый лучший конец, какого я могу желать. Возможно, однако, что я ошибаюсь (читать на эту тему специальные книги у меня нет желания, а врачи, естественно, не скажут правды). Если склероз примет затяжной характер и мне будет грозить длительная инвалидность (сейчас, наоборот, благодаря высокому давлению крови я чувствую скорее прилив духовных сил, но долго это не продлится), — то я сохраняю за собою право самому определить срок своей смерти. «Самоубийство» (если здесь это выражение уместно) не будет ни в коем случае выражением отчаяния или безнадежности. Мы не раз говорили с Наташей, что может наступить такое физическое состояние, когда лучше самому сократить свою жизнь, вернее, свое слишком медленное умирание…
Каковы бы, однако, ни были обстоятельства моей смерти, я умру с непоколебимой верой в коммунистическое будущее. Эта вера в человека и его будущее дает мне сейчас такую силу сопротивления, какого не может дать никакая религия.
Л. Тр.»[928]
Троцкий начал писать еще один раздел завещания: «В случае смерти нас обоих…» И остановился, не смог. Фраза так и осталась недописанной. Потеряв всех детей, близких, соратников и друзей, он не в состоянии был прописать собственной рукой еще и пункт о том, что же произойдет, если вместе с ним убита будет еще и Наталья. Именно убита, потому что одновременно умереть естественным путем Троцкие не могли.
Развязка, действительно, приближалась. Через некоторое время новому резиденту НКВД в США Исхаку Ахмерову удалось восстановить связь с Фелипе, которого в ноябре 1939 г. Берия вызвал в СССР для отчета и получения новых указаний. В ходе консультаций в качестве приоритетного был утвержден план «Конь», предусматривавший нападение группы террористов на дом, в котором проживал Троцкий, и его убийство. Общее руководство операцией было возложено на Эйтингона, непосредственным руководителем должен был выступать Григулевич, а командиром боевой группы предложили стать Сикейросу, на которого предполагалось свалить вину в случае провала операции (что, собственно, и произошло).
В конце года Григулевич вновь отправился в Мексику, теперь уже для выполнения того задания, к которому его готовили. Из Парижа к мексиканскому побережью отплыл и Эйтингон, получивший следующую директиву: «Свою научную работу продолжайте… Имейте в виду, что всякая научная работа, тем более в области сельского хозяйства, требует терпения, вдумчивости и умения ожидать результатов. Готовьтесь к снятию урожая, помните, что плод должен быть полностью созревшим… Не делайте непродуманных экспериментов, идите к получению результатов наверняка, и тогда Вы действительно внесете ценный вклад в науку, но обязательно с таким расчетом, чтобы Ваши опыты не отразились на Вашем здоровье или здоровье Ваших ассистентов»[929].
Эйтингону приказывали действовать осторожно и нанести удар наверняка. Одновременно в США готовилась еще одна — резервная — группа, которой следовало осуществить террористический акт, если по тем или иным причинам Эйтингон и Григулевич окажутся не в состоянии убить Троцкого. Разработкой третьего плана занимался резидент НКВД в Нью-Йорке Г.Б. Овакимян и американский коммунист Томас Блек [930].
2. Покушение 24 мая
Предстоявшее «устранение» Троцкого задумывалось как операция с немалым агитационно-демагогическим прикрытием, рассчитанным на одурманивание толпы. С самого начала 1940 г. в левой мексиканской прессе была развернута кампания против Троцкого с всевозможными обвинениями, которые, разумеется, никто не собирался проверять и которые на следующий день забывались, но создавали общий негативный фон. Итоговым требованием было изгнание «агента фашизма» из Мексики. Плакаты «Троцкого — вон!» доминировали на первомайской демонстрации, организованной компартией и некоторыми профсоюзными объединениями.
Казалось бы, операция «Конь» была продумана до мелочей. Григулевичу удалось познакомиться с одним из секретарей и охранников Троцкого американцем Робертом Шелдоном Хартом и даже установить с ним дружеские отношения. Как и было задумано, среди ночи на 24 мая 1940 г. (точнее говоря, уже на рассвете, около 4 часов утра) боевая группа, члены которой были переодеты в полицейских и солдат, под руководством Фелипе на нескольких автомашинах подъехала к дому Троцкого, остановившись в квартале от него, а затем скрытно подобралась к воротам. Атака была назначена как раз на ту ночь, когда дежурил Харт. Фелипе подошел к воротам, окликнул Харта и попросил впустить его. Ничего не подозревавший Харт открыл ворота, через которые ворвались боевики.
В группу входили Григулевич, Сикейрос, члены компартии Мексики братья Ареналь (их сестра была женой Сикейроса), возлюбленная Григулевича Лаура Араухо Агиляр (позже она стала его женой) и еще примерно полтора десятка наемников, которые получили оплату — по 250 песо. Вооружены они были револьверами и двумя автоматами Томпсона. Кроме того, у них была веревочная лестница и ножницы для перерезания проволоки.
Но оказалось, что операция была подготовлена плохо. Убийцы знали, где находится спальня Троцкого, но не представляли себе внутреннего плана этой комнаты. Перерезав телефонные и электрические провода, отключив сигнализацию, с шумом ворвавшись на второй этаж и распахнув двери спальни, террористы всполошили весь дом и стали беспорядочно стрелять, произведя несколько выстрелов даже по соседней комнате, где спал Сева. Между тем Наталья, услышав подозрительный шум во дворе, буквально столкнула мужа с кровати, затолкала его под кровать и заслонила своим телом. Сделав несколько десятков выстрелов, не услышав ни стонов, ни движений, убежденные, что с Троцким покончено, нападавшие удалились, захватив с собой Харта, который мог опознать всю боевую группу.
Единственным пострадавшим оказался Сева: пуля попала в спинку стула, от нее отлетел деревянный осколок, который задел палец его ноги. Сам Сева вспоминал потом, что его задела пуля, которая оставила небольшой шрам. Испуганный ребенок закричал: «Дедушка!»; Троцкий попытался было вылезти из-под кровати и броситься на помощь, но Наталья не дала ему этого сделать. Когда боевики удалились, Сева первым осознал, что угроза ликвидирована и дедушка с бабушкой невредимы. «Альфред! Маргарита! Он жив! Они все живы!» — кричал он Росме-рам. В это время Троцкий и Наталья уже вбегали к нему, чтобы понять, все ли нормально[931].
Когда появилась полиция, отряд Григулевича — Сикейроса был уже далеко. Исчезновение с ними Роберта Харта вызвало многочисленные слухи относительно роли этого человека в нападении. У полиции возникла версия, что Харт был соучастником преступления и сознательно открыл террористам ворота. Хорошо знавший американца Троцкий не верил в его предательство. Он считал, что юноша оказался жертвой доверчивости и неопытности, поверив Фелипе. Разумеется, Троцкий не мог знать о деталях проведенной операции и о том, кто в ней участвовал, но в целом хорошо представлял, на каком уровне она готовилась и что именно произошло в ту ночь. Троцкий предполагал, что террористы насильственно увезли Харта, так как он мог бы при расследовании узнать кого-то из нападавших. В начале июня Троцкий выступил по этому вопросу со специальным заявлением: «Роберт Шелдон был мне рекомендован американскими друзьями, которым я давно привык доверять. Имена этих друзей я сообщил полиции. Во всех условиях покушения нет таких данных, которые могли бы убедить меня в том, что Шелдон был соучастником нападавших. Я считаю себя не вправе поддерживать подозрение против лица, труп которого может быть найден завтра или послезавтра»[932].
Троцкий выражал уверенность, что Роберт стал жертвой посланных Сталиным убийц. Это опасение подтвердилось, когда через месяц, 25 июня, труп американца был найден в окрестностях Мехико. Позже было установлено, что Харта прикончил брат жены Сикейроса Луис Ареналь