овало уделить основное внимание программно-теоретическим проблемам. В ответ на письмо Навилля, в котором тот оправдывал создание своего журнала и ставил Троцкому ряд вопросов, Лев Давидович 11 августа послал редакции (именно редакции, а не лично Навиллю) подробное письмо, в котором пытался проанализировать положение во французском рабочем движении и осторожно критиковал Навилля и Розенталя, убеждая их, что французской оппозиции необходима еженедельная газета, и притом немедленно. «Дело идет пока лишь о том, чтобы начать. Поправлять, дополнять, улучшать можно и должно на ходу, привлекая все новые и новые силы и, конечно, отбрасывая элементы, оказавшиеся при проверке негодными. Только так и строится живое дело»[111], — писал Троцкий.
Поначалу Навилль и его соратники, подчиняясь авторитету своего кумира, дали согласие на участие в новом еженедельнике, хотя не прекратили издания своего журнала, на чем, впрочем, Троцкий не настаивал. В первом номере «Ла верите» была опубликована написанная Троцким «Декларация»[112], в которой давались оценки мировой и внутрифранцузской ситуации и формулировались задачи сторонников левой оппозиции, как они виделись Троцкому. Автор документа полагал, что официальная французская компартия не способна использовать те преимущества, которые предоставил ей экономический кризис. Ситуация, благоприятная для решительного наступления и прихода к власти, может ускользнуть, если ею не воспользоваться правильно. Между тем левая оппозиция расколота, она занята внутренними спорами, а не деятельностью в пролетарской среде. Именно установление внутреннего единства и сосредоточение усилий на работе в массах были теми главными проблемами, на которых должны были, по мнению Троцкого, сконцентрировать внимание французские коммунисты-оппозиционеры.
Троцкий высказывал удовлетворение тем, как издается французский еженедельник, и в ряде писем ставил его в пример организациям своих сторонников в других странах. По его указанию Молинье, Навилль и другие, менее известные деятели французской оппозиции, в апреле 1930 г. провозгласили создание Коммунистической лиги Франции. Однако добиться сколько-нибудь существенного увеличения ее численности не удавалось, хотя организаторы прилагали для этого самые энергичные усилия. Хейженоорт писал, что через два года после провозглашения Лига насчитывала «не более чем примерно двадцать действительных активистов». В рабочие дни по вечерам они продавали газету на станциях метро; по воскресеньям — в рабочих кварталах Парижа. Но ночам — расклеивали листовки на афишных тумбах, хотя их часто задерживала полиция — не потому, что распространялись «подрывные издания», а по той причине, что на листовки не были приклеены соответствующие марки, без которых их не разрешалось распространять. А на марки не было денег[113]. В общем, с «работой в массах» обстояло не очень хорошо.
Несмотря на свою малочисленность, Коммунистическая лига вскоре после создания стала ареной ожесточенных внутренних ссор и дрязг, которые, как оказалось позже, являлись характерной чертой всего троцкистского движения, незначительного количественно, по-сектантски замкнутого, не удовлетворенного результатами своей деятельности, склонного обвинять в этих неудачах других и друг друга. Троцкий был раздражен и расстроен внутренними конфликтами в той организации, которую он считал своим первым политическим детищем. Он пытался сохранить позицию независимого судьи, посредника, заботливого отца, но эта роль ему не очень удавалась. Главными соперничавшими руководителями были Молинье и Навилль. Принципиальных расхождений между ними не было, но оба стали распространять друг о друге всевозможные слухи и гадости. Имея в виду весьма благоприятное впечатление, которое Молинье произвел на Троцкого во время посещения Принкипо, нежелание Троцкого расставаться с собственными иллюзиями, его политическое упрямство, да и, вероятно, чувство вины перед Раймоном за сына, уведшего у Рай-мона жену, симпатии Троцкого оказались на стороне Молинье, хотя Троцкий пытался это скрыть и призывал обоих соперников к примирению. Между тем Раймон вместе со своим братом Анри, тоже троцкистом, наряду с политической деятельностью занимался коммерцией. Братья владели так называемым Французским институтом сборов, бизнесом, скупавшим просроченные счета и вышибавшим из должников деньги путем угроз и шантажа[114]. Если к этому добавить, что Молинье был вспыльчив и однажды во время дискуссии опрокинул на Навилля стол, за которым сидели спорщики[115], картина становилась совсем живописной.
Молинье, однако, удивительным образом сочетал свои предпринимательско-преступные авантюры с личной преданностью Троцкому. Обладая организаторскими способностями, имея широкие связи и знакомства в самых различных социальных кругах, он нередко приходил на помощь Троцкому, когда это становилось необходимо, например, сыграл главную роль в материальном и техническом обеспечении поездки Троцкого в Копенгаген в конце 1932 г. для чтения лекции о годовщине Октябрьского переворота[116]. Тем не менее, вопреки усилиям Молинье и поддержке Троцкого, в Национальном комитете Коммунистической лиги положением овладел Навилль, который еше в начале лета 1930 г. попытался исключить Молинье из организации. Троцкий решительно воспротивился этому, ссылаясь на принципы «внутрипартийной демократии». 26 июня 1930 г. он писал Навиллю, что тот, исключая Молинье, пытается организовать в Лиге переворот[117]. В конце концов оба француза были приглашены в гости к Троцкому и в результате переговоров заключили соглашение, которое Троцкий шутливо назвал «принкипским миром». Важнейшим его положением был пункт о создании Контрольной комиссии с задачей расследовать обвинения личного характера и принять справедливые решения.
Национальная конференция Лиги, состоявшаяся в октябре 1931 г., одобрила заключенный мир, но сразу после конференции споры вспыхнули с новой силой. Группа Молинье опять оказалась в меньшинстве, и Раймон заявил, что уходит из политики и будет заниматься только бизнесом. Троцкий пригласил его отдохнуть и провести время на Принкипо (благо Лев Седов с Жанной уже переехали в Берлин)[118]. Но Молинье к Троцкому не приехал, от политической деятельности не отошел и продолжал выступать в качестве лидера оппозиции в Лиге (насчитывавшей пару десятков человек). «Текучесть» кадров в Лиге была страшная. «Из нее выходят и возвращаются», — писал в одном из писем Лев Седов. Настроены эти люди были в том смысле, что «они всегда смогут вернуться к нам, как только захотят. В случае неуспеха с поникшей головой, в случае успеха с поднятой головой, но в обоих случаях безо всяких затруднений»[119].
Еще одной страной, на которую рассчитывал Троцкий в смысле организации там партии своих сторонников, была Германия. Как и во Франции, в первые годы советской власти Троцкий пользовался среди коммунистов этой страны большим авторитетом и влиянием. В 1923 г. руководители германской компартии Генрих Брандлер и Август Тальгеймер выражали даже пожелание, чтобы Троцкий приехал в Германию для организации революции. Однако после поражения революции 1923 г. сторонники Троцкого были от руководства КП Г отстранены. Во главе партии были поставлены Рут Фишер и Аркадий Маслов. Они считались ставленниками Зиновьева, но после поражения «новой оппозиции» в конце 1925 г. были объявлены фракционерами и постепенно вместе со своими нераскаявшимися сторонниками исключены из КПГ[120].
В марте 1928 г. наиболее видные германские коммунисты-оппозиционеры собрались в Берлине и провозгласили создание Ле-нинбунда (Ленинский союз). Лидерами союза стали Фишер, Маслов и Гуго Урбане, занимавший в КП Г второстепенные позиции и ставший известным именно благодаря исключению из партии. Вскоре Урбане выдвинулся в Ленинбунде на первый план, так как Фишер и Маслов в том же году порвали с этой организацией. Они надеялись, что будут вновь приняты в компартию, ибо на этот счет руководством КПГ им были даны определенные обещания. В партии, однако, Фишер и Маслов восстановлены не были и в Ленинбунд уже не вернулись[121].
Согласно данным руководства Ленинбунда, в нем в первый год деятельности состояло 5–6 тысяч членов, однако советская разведка полагала, что эти цифры значительно преувеличены[122]. Под руководством Урбанса началось издание двух периодических органов союза: газеты «Вольксвиле» («Воля народа») и журнала «Ди фане дес коммунизмус» («Знамя коммунизма»). Оба издания с самого начала ориентировались на Троцкого. Почти в каждом номере печатались его статьи, сообщения о его ссылке и другие материалы, касающиеся левой оппозиции. Тираж «Знамени коммунизма» доходил до 5 тысяч экземпляров.
Амбиции Ленинбунда были серьезны. Съезд союза решил выдвинуть своих кандидатов в рейхстаг, ландтаги и местные представительные органы. Троцкий из ссылки в целом поддерживал позиции Ленинбунда и критику Урбансом официального руководства КПГ. Он посвятил этому вопросу специальную статью «На злобы дня», написанную в октябре 1928 г.[123] Позже, впрочем, в самом Ленинбунде, а также между Урбансом и Троцким возникли серьезные тактико-политические разногласия, переросшие затем в конфликт. Они касались оценки положения в СССР, статуса оппозиции и некоторых частных вопросов. Маслов, Фишер и их сторонники полагали, что оппозиционная организация коммунистов должна быть группой, не порывающей с компартией, а не независимой организацией. По этой причине они предлагали переименовать Ленинбунд и называться «Левые коммунисты. (Ленинский союз)». Урбане же настаивал на самостоятельном характере новой партии. Обе группы, правда, были едины в вопросе о необходимости созыва международной конференции оппозиционных группировок для создания «левой фракции» Коминтерна. В этой связи платформа Ленинбунда обращалась к «русской оппозиции» с призывом вести более энергичную борьбу за свою легализацию, не ставить вопрос о единстве партии «схематически и фетишистски» и быть готовыми к тому, чтобы создать параллельную компартию (против чего категорически выступал Троцкий).