о время прогулки Л.Н. не пропустил ни одного нищего без того, чтобы не подать ему. Когда мы проходили мимо Охотного ряда, Л.Н. зашел в лавку купить яиц: “Единственно, что разрешаю себе теперь после болезни”. В заключение добавлю, что ходит Лев Николаевич бодрой, легкой походкой, как молодой, ходит быстро и, очевидно, почти не устает». А было Толстому уже за семьдесят лет. Молодец, Лев Николаевич!
Интересно, что Лев Николаевич любил ездить на конке на втором этаже вагона (двухуровневые вагоны назывались империалами), где стоимость проезда составляла 3 копейки – что было дешевле, чем на «пятикопеечном» первом этаже.[6] Однажды они вместе с Ильей Репиным ехали в империале и любовались вечерним городом: «В сумерках Москва зажигалась огнями; с нашей вышки интересно было наблюдать кипучий город в эти часы особенного движения и торопливости обывателей. Кишел муравейник и тонул в темневшей глубине улиц, во мраке». Расходы на конку Лев Николаевич тщательно записывал в дневнике (через запятую, между извозчиками и нищими).
Богатую пищу для размышлений давали Толстому попутчики, например, 18 марта 1883 года ими оказались старик-балалаечник, распевавший: «Огненной паутиной всю землю опутают, крестьяне отойдут, и земле матушке покоя не дадут», и купчик с разговорами о золоте и электричестве. 8 апреля 1889 года Лев Николаевич отметил: «Жив, в Москве, но не совсем. Встал очень рано, уложился, простился с Урусовым и поехал. На станции и дорогой пропагандировал общество трезвости. Только со станции пришел пешком и то пользовался конками». Как-то раз, 26 апреля 1884 года, Толстому пришлось сойти раньше времени по весьма прозаической причине: «Пошел в книжные лавки, но не доехал, никто в конке не разменял 10 р. Все считают меня плутом». Получается, что Толстого опять не узнали в лицо. Мы даже не будем сомневаться: если бы Толстой оказался узнанным, его провезли бы бесплатно как великого русского писателя!
И все же значение конки в жизни и творчестве писателя огромно: «Ехал наверху на конке, глядел на дома, вывески, лавки, извозчиков, проезжих, прохожих, и вдруг так ясно стало, что весь этот мир с моей жизнью в нем есть только одна из бесчисленного количества возможностей других миров и других жизней и для меня есть только одна из бесчисленных стадий, через которую мне кажется, что я прохожу во времени». Трудно не согласиться.
Так что спасибо Долгорукову за конку, а еще за электрификацию. Ведь как раньше освещалась Москва? В лучшем случае – газовыми и керосиновыми фонарями, да и то в центре. А в переулках и по окраинам горели масляные фонари, ставшие к 1870-м годам анахронизмом. К тому же, нередко конопляное масло попадало не туда, куда ему положено, а в кашу. Не удивительно, что по вечерам большая часть Москвы погружалась во тьму: «Освещение было примитивное, причем тускло горевшие фонари стояли на большом друг от друга расстоянии. В Москве по ночам было решительно темно, площади же с вечера окутывались непроницаемым мраком», жаловались москвичи. Электрический свет в Москву пришел в 1883 году, когда на Берсеневской набережной была открыта первая электростанция. Несмотря на то, что мощности ее хватило лишь на освещение Кремля, Храма Христа Спасителя и Большого Каменного моста, это стало переломной вехой в истории Москвы. Через пять лет дала ток электростанция на Большой Дмитровке, позволившая электрифицировать городской центр. А в 1886 году была пущена в строй электростанция на Софийской набережной, дошедшая до нашего времени (МОГЭС). Вряд ли нужно пояснять, какой заряд для своего дальнейшего подъема получила московская промышленность.
Долгорукова называли «князюшкой», «московским красным солнышком», «хозяином» или «барином», говорили, что Москвою он правит «по-отцовски». Все верно, и естественно, как хороший хозяин он любил побаловать москвичей. Градоначальник часто устраивал в Москве праздники, пышно отмечал их, так, чтобы это было радостью для всех городских сословий. Он сам имел привычку появляться среди горожан в праздные дни. Таким он остался в памяти современников: «Его можно было встретить прогуливавшимся по Тверской в белой фуражке конногвардейского полка, форму которого он носил. На Масленице, на Вербе и на Пасхе он выезжал в экипаже на устраивавшиеся тогда народные гуляния и показывал себя широкой московской публике, сочувственно и приветливо к нему относившейся. Он отличался широким гостеприимством: кроме обязательного официального раута или бала 2 января, на который приглашалось все московское общество, все должностные лица, он давал еще в течение сезона несколько балов более частного характера для своего круга. Конечно, очень обширного. Он принимал у себя царей Александра II и Александра III во время их приезда в Москву, угощал и увеселял приезжавших в Москву молодых великих князей и иностранных принцев. Такое широкое представительство обходилось дорого, превышало его жалованье, и он был, как и всякий добрый барин старого времени, в больших долгах», – вспоминал академик М.М. Богословский.
«Широкое гостеприимство» князя, о котором свидетельствует академик Богословский, иногда обходилось Долгорукову действительно слишком дорого. Если верить Владимиру Гиляровскому, на торжественных приемах и блестящих балах в генерал-губернаторском особняке на Тверской улице появлялись не только должностные лица, но и всякого рода аферисты. Светское общество, состоящее из усыпанных бриллиантами великосветских дам и их мужей в блестящих мундирах, разбавлялось (в немалой степени) замоскворецкими миллионерами, банкирами, ростовщиками и даже скупщиками краденого и содержателями разбойничьих притонов. Это были своего рода новые русские того времени, причем всех мастей: «Вот тут-то, на этих балах, и завязывались нужные знакомства и обделывались разные делишки, а благодушный “хозяин столицы”, как тогда звали Долгорукова, окруженный стеной чиновников, скрывавших от него то, что ему не нужно было видеть, рассыпался в любезностях красивым дамам». Всего лишь несколько ярких штрихов к портрету Долгорукова – но насколько же они меняют идеальный, вылизанный биографами портрет князя. Как и история о том, как знаменитый аферист Шпейер, вхожий на балы к генерал-губернатору под видом богатого помещика, продал особняк на Тверской английскому лорду.
Лев Николаевич тоже говорил с генерал-губернатором о балах, но сам он на них не появлялся, а вот дочери… Илья Львович вспоминал: «Помню я, как папа иногда ездил по делам в Москву. В те времена он еще носил в Москве сюртук, сшитый у лучшего в то время французского портного Айе. Помню я, как он, вернувшись из Москвы, с восторгом рассказывал мама́, как он был у генерал-губернатора, князя Владимира Андреевича Долгорукова, и как князь сказал ему, что, когда Таня (которой было в то время лет семь-восемь) вырастет, он устроит для нее бал. Как странно это кажется теперь! И странно то, что Долгорукий свое слово действительно сдержал и Таня была у него на балу, но это было уже в то время, когда отец пережил свой духовный переворот и от светской жизни и балов ушел безвозвратно». Судя по всему, разговор происходил в 1871–1872 годах, когда Лев Николаевич не имел собственной усадьбы в Хамовниках.
Но вернемся к праздникам. Каждый год на шестой неделе Великого поста, в субботу на Красной площади устраивали вербный базар и гулянье. Вдоль кремлевских стен ставили ряды из палаток и лавок, в которых продавали детские игрушки, сладости и всякие безделушки. Торговали здесь и иноземными лакомствами – греческие купцы привозили рахат-лукум, а французы пекли свои вафли. Особенно рад был этому простой народ. Кульминацией праздника становились вербные катанья с участием генерал-губернатора. «Хозяин Москвы» при полном параде выезжал верхом на породистом скакуне, в окружении свиты. Особое впечатление это производило на тех, кто становился свидетелем зрелища впервые. Москвичи встречали этот торжественный разъезд, выстроившись вдоль Тверской улицы. А на Рождество Долгоруков разрешал в Москве кулачные бои.
Помимо праздников, была у него еще одна привязанность. Долгоруков, например, любил попариться в популярнейших Сандуновских банях, где для него в отдельном номере семейного отделения всегда были приготовлены серебряные тазы и шайки. Хотя у князя в особняке были мраморные ванны. И все знали, что он это любит, и за это тоже уважали его. Была в самом факте посещения Долгоруковым Сандунов некая объединяющая его с остальными москвичами платформа.
Именно на долгоруковское время приходится бурный расцвет развития Москвы как экономического и промышленного центра Российской империи. Трудно найти такую область жизни Москвы, которая была бы обойдена вниманием генерал-губернатора. Например, развитие образования, как начального, так и высшего. За двадцать лет, начиная с 1872 года, число детских учебных заведений увеличилось более чем в семь раз, а количество учащихся выросло в шесть раз и достигло 12 тысяч человек. В сентябре 1866 года открылась Московская консерватория. В 1872 году на Волхонке в здании 1-й мужской гимназии торжественно открылись Московские женские курсы (или курсы профессора В.И. Герье), положившие начало высшему женскому образованию в России. В 1868 году на базе Московского ремесленного учебного заведения открылось Императорское техническое училище, готовившее механиков-строителей, инженеров-механиков и инженеров-технологов по уникальной системе образования. В 1865 году в Москве открыла двери для желающих получить образование в сельском хозяйстве Петровская земледельческая и лесная академия. Тщанием Владимира Андреевича необычайно оживилась и культурная жизнь Москвы, важнейшим событием которой стало проведение первого Пушкинского праздника и открытие памятника А.С. Пушкину в 1880 году.
Долгоруков исповедовал принцип открытости: как его дом на Тверской был свободен для желающих посетить князя, так и Москва демонстрировала всему миру свои возможности. Это при Долгорукове в Москве прошла череда интереснейших выставок – Этнографическая в 1867 году, Политехническая в 1872 году, Антропологическая в 1879 году, Художественно-промышленная в 1882 году, Ремесленная в 1885 году, Рыболовная в 1887 году, Археологическая в 1890 году, три выставки по конезаводству и другие… Открытие Исторического музея и освящение Храма Христа Спасителя стало яркими событиями торжеств по случаю коронации императора Александра III в мае 1883 года. А какой незабываемой иллюминацией встретила императора древняя столица! Это было временем настоящего триумфа Долгорукова.