— Стоп! — шепнула Патриция.
Она открыла дверцу потихоньку, неслышно нажав ручку несколько раз.
Затем она сделала нам знак не шевелиться и соскользнула на землю. Тело Кихоро едва заметно переместилось, стволы его ружья повернулись туда, куда двинулась девочка.
Она подкрадывалась неслышным шагом к двум колючим кустам с узким проходом между ними. И вдруг Патриция замерла. Ружье Кихоро чуть шевельнулось на его коленях.
Между двумя кустами появилась голова хищника. Изящная вытянутая голова со светлым мехом и веселыми рыжими пятнами, но губы морщились над страшными клыками, а из трепещущего горла рвалось смертоносное рычание.
Зверь выдвинулся немного вперед. У него были узкие морда и грудь, длинные лапы, круглая шея; пятна на его шкуре были меньше и темнее, чем у пантеры или леопарда. Это был очень крупный гепард. Патриция смотрела ему прямо в глаза, неподвижная, как маленькая статуэтка из дерева, забытая здесь в зарослях. Через какое-то время, которое мне показалось бесконечным, хищник сделал шаг назад, а Патриция — шаг вперед. И они снова замерли. Гепард отступал, и Патриция следовала за ним на том же расстоянии. И так они скрылись в кустах.
Неужели Кихоро не пойдет за ребенком, которого ему поручили? Он опустил ружье на колени, закрыл свой единственный глаз. Он-то знал точно, что власть Патриции оберегала ее надежнее, чем его пуля.
Толкнув дверцу, которую Патриция оставила открытой, я вышел из машины и, приподнявшись на цыпочках, заглянул поверх кустов. За ними лежало тело животного, похожего по размерам и форме на маленького жеребенка, но с черными полосами на белой шкуре. Рядом играли две кошки кремового цвета, словно обсыпанные коричневым конфетти, — самые живые, грациозные и благородные, каких только можно представить. Оки шлепали друг друга лапами, сталкивались головами, кувыркались, гонялись друг за другом. И, не прерывая игры, молодые гепарды отрывали куски мяса от трупа маленькой зебры.
Кусты скрывали от меня Патрицию и взрослого хищника. О чем они говорили? Чем могли обмениваться?
Когда Патриция наконец присоединилась ко мне, я спросил у нее:
— Почему ты не держишь у себя одного или двух таких зверей? Говорят, они прекрасно приручаются…
Девочка посмотрела на меня изумленно и презрительно.
— Гепарды? Когда у меня есть Кинг?
Она тихонько повторила:
— Кинг…
Внезапно дикая, почти свирепая решимость исказила, напрягла черты ее лица. Я не знал, на что она решилась, но я испугался.
— Давай вернемся, — сказал я. — Ты заставила меня подняться еще до света. А потом этот навоз, манийятта, мухи. Я должен принять ванну.
— Возвращайтесь, если хотите, — отрезала Патриция. — Но только без меня.
Ну что мне делать, кроме как остаться?
Девочка склонилась к Кихоро и что-то шепнула ему на ухо. И впервые я увидел, как старый кривой следопыт покачал изуродованной шрамами головой в знак отказа. Патриция заговорила быстро и громко. Он склонил голову. Если она ему сказала то же самое, что и мне, Кихоро вынужден был отступить.
А что оставалось делать Бого, кроме как подчиняться приказам и знакам Кихоро, который указывал дорогу? Ведь этого требовала Патриция!
Наверное, очень немного людей, белых или черных, забирались туда, куда нас вел кривой следопыт. И уж наверняка только они с Буллитом пересекали на машине эти обширные, неведомые пространства, истинное царство диких животных.
Глубокие долины… Сухие до треска джунгли… Широкие просторы саванны… Таинственные заросли… Порой мы видели вершину Килиманджаро. Порой все закрывали густые кусты, царапая шипами металл автомашины. Но везде и все время мы видели, слышали, ощущали звериную вольную жизнь во всех ее первородных проявлениях — стремительный бег, погони, прыжки, ржание, крики боли, грозное рычание и трубный рев. Для всех животных, — от самых маленьких до самых огромных, от самых беззащитных и до самых хищных, — это был час, когда они отыскивали себе пищу.
Кихоро подал шоферу знак остановиться. Мы находились между двумя массивами зарослей, которые нас полностью скрывали. Я вышел из машины вместе с Патрицией и старым следопытом. Лицо Бого было мокрым от страха, и даже капли пота на нем казались серыми. Мне стало жаль его. Я остановился и сказал:
— Тебе нечего бояться. Вспомни, что говорила белая девочка. Звери машину не трогают.
— Я постараюсь, месье, — ответил Бого.
Патриция и Кихоро опередили меня лишь на мгновение. Но они так быстро, легко и бесшумно двигались, перебегая от укрытия к укрытию, что за ними не оставалось ни следа, ни тени. Они были совсем близко от меня, и все же я не мог ни догнать их, ни увидеть. Словно они ушли на много миль вперед. Да и как их отыскать в этом колючем лабиринте? К счастью, Патриции, видимо, надоело слушать, как я топчусь в кустах, обламывая шипы и сучья, и она позвала меня негромким свистом. Я нашел ее притаившейся в глубине зарослей. Она была одна.
— Где Кихоро? — спросил я шепотом.
Патриция указала рукой в просвет между ветвями с острыми колючками: там виднелась длинная, чуть всхолмленная травянистая равнина с купами деревьев и кустарников.
— Но почему он там? — спросил я.
Патриция ответила шепотом:
— Он знает охотничьи участки всех зверей…
Она остановилась, потому что издали донесся, возвышаясь и разрастаясь, длинный, казалось, нескончаемый призыв, похожий на вопль отчаяния и на варварскую песню. Я хотел привстать, посмотреть. Патриция удержала меня за рукав.
Призыв затих, взлетел, оборвался и зазвучал снова.
— Смотрите, — шепнула Патриция.
Я наклонился к просвету между двумя ветвями. Их шипы оцарапали мне руки, лоб. Но какое это имело значение? Я увидел Кихоро: он стоял, прислонившись спиной к одинокой акации посреди равнины, а к нему огромными прыжками, распустив гриву на ветру, несся огромный лев. Это был Кинг.
Добежав до акации, он поднялся во весь свой рост и положил передние лапы на плечи человека, который его призвал.
— Кихоро нашел Кинга, спас его совсем маленького, покинутого, — пробормотала Патриция. — Кинг этого не забыл.
Кихоро приник на мгновение изуродованным лицом к морде льва, потом взял его за гриву и повел к зарослям, где мы скрывались.
Кинг обнюхал меня и узнал. Затем он отпраздновал встречу с Патрицией, но без малейшего шума.
— Час охоты, — объяснила мне Патриция.
Мне не нужно было объяснять. Теперь все мне казалось естественным и возможным. Я преодолел рубеж. Я перешел в мир Патриции, Кихоро и Кинга.
Старый следопыт оставил нас. Патриция, вцепившись в гриву Кинга, придерживала его рядом с собой. И я знал, — откуда? каким чутьем? — что Кихоро, который был когда-то лучшим загонщиком Восточной Африки, вернулся к своему старому ремеслу. И что на этот раз он работал не на человека.
Ожидание было долгим. Зато все остальное развернулось с ошеломляющей быстротой.
Послышалось пронзительное, высокое улюлюканье, раскатилось скова и снова. Казалось, оно звучит сразу отовсюду, заполняя все пространство. Стадо буйволов, которое паслось в глубине равнины, дрогнуло, животные в ужасе разбегались во все стороны. Позади одного из них появился Кихоро. Дикими криками он гнал его к нашему укрытию. Буйвол промчался мимо зарослей с ревом, с пеной на ноздрях, грохоча копытами. И тогда Патриция отпустила гриву Кинга и издала тот самый глухой шипящий звук, которым чуть не натравила на меня огромного льва, — этого звука я никогда не забуду! Одним прыжком Кинг перемахнул через кусты. И тогда перед моими глазами внезапно ожила картинка из книги, по которой я учился читать и которая преследовала меня в детстве: Буйвол на полном скаку, а на нем, как всадник, лев, вонзающий клыки в его горбатый затылок.
Мифическая пара — буйвол со своим ужасным седоком — исчезла в зарослях и клубах пыли. Кихоро присоединился к нам. Но Патриция все еще смотрела туда, куда буйвол умчал вцепившегося в него Кинга. Ни одной чертой Патриция не напоминала отца. И все-таки в этот миг они были так похожи! Вернее, я увидел на нежном и гладком личике девочки то же самое выражение, какое было у Буллита, вспоминавшего с болью и страстью те времена, когда он убивал без жалости и без пощады.
Патриция вдруг приложила ухо к земле, прислушалась…
— Кончено, — сказала она, поднимаясь.
Я мысленно увидел, как рухнул обескровленный буйвол.
— Ты ведь так любишь животных, — сказал я Патриции. — Неужели тебе не жалко этого буйвола?
Девочка с удивлением посмотрела на меня и ответила:
— Львам надо есть, чтобы жить.
Я вспомнил маленьких гепардов, раздиравших труп зебры.
— Да, это правда, — сказал я. — И у Кинга, наверное, тоже семья…
Внезапно Патриция побелела как полотно и словно окаменела. Рот ее искривился в жалкой гримасе. Я боялся, что она сейчас заплачет. Но она сдержалась и посмотрела на меня странным неприятным взглядом.
— А почему бы и нет? — сказала она.
К машине мы вернулись молча.
VII
Я так долго сидел в горячей ванне, что Буллит нашел меня в ней наполовину заснувшим.
— Ха-ха-ха! — веселился он. — Прелестные запахи манийятты, не так ли?
Хохот ребенка и людоеда заполнил всю хижину. Потом он сказал:
— А для внутренней дезинфекции я вам составлю компанию.
Мы не успели выпить и по стаканчику виски, когда за ближайшими зарослями колючих кустов раздались озлобленные голоса.
Буллит прислушался.
— Похоже, это вакамба, — сказал он.
С десяток африканцев в хлопчатом тряпье, босоногих, но с пиками и кинжалами, появились перед верандой. Их окружали рейнджеры.
Буллит встал на верхней ступеньке. Вакамба оглушали его криками, размахивали оружием.
— Из самой глуши, — сказал мне Буллит, улыбаясь. — Не говорят даже на суахили. А из всех местных языков и наречий я знаю только этот. Придется послать за Кихоро.
Старый кривой следопыт возник перед хижиной, словно по волшебству. Он заговорил с такой яростью, что кровь прилила к его мертвой глазнице и затянула ее красной пеленой.