Что такое Социальный Форум, я представляла с трудом. Мой предыдущий опыт участия в массовых международных действах ограничивался московской Олимпиадой, оставившей тяжёлое воспоминание обилием чекистов, перед которыми нам, студентам разных вузов, работавшим на Олимпиаде переводчиками, надо было в чём-то постоянно отчитываться. Отчитываться было не в чем, но при этом мы, в отличие от чекистов, падали с ног от усталости: работали практически круглосуточно.
Посмотрим, что же такое Всемирный Социальный Форум? Это какая-то необычная, ещё неизведанная форма активности, объединения людей. Это что-то новое. Интересно было понять, что это — «серьёзное мероприятие» или просто «баловство», тусовка, фестиваль… И что это за люди, съехавшиеся сюда со всего мира, зачем они здесь, что их объединяет? И ещё хотелось понять, сумеем ли мы, русские, найти какое-то место на этом всемирном форуме социальных движений и современных левых. Как учёному, мне было интересно, чего ждут «левые» от современной России, как вообще отозвалась, отразилась на мировом левом движении катастрофа «реального социализма», есть ли у нас шанс начать диалог на новой основе и какой может быть эта «новая основа». Но особенно хотелось увидеть этих людей. Ведь не секрет, что именно от мирового левого, точнее, демократического левого движения мы были отрезаны в эпоху «социализма» в наибольшей степени. Если Гэлбрейта даже переводили и печатали, если Бжезинского можно было найти в спецхране (пусть и по особому разрешению), то еврокоммунистов читать уже не рекомендовалось, не говоря уж о «новых левых», о которых можно было узнать только из тщательно отцензурированной разоблачительной литературы. Был ряд людей, проверенных товарищей, которым разрешено было «ведать левыми» и о них писать и, даже, возможно, кое-что и читать. Попасть в их число было сложно, одного научного интереса при этом явно не хватало.
В таком особо опасливом отношении к современным левым со стороны правящей советской бюрократии заключался несомненный резон, поскольку острие левой критики было направлено именно против бюрократии, против её вырождения в господствующую, «властвующую» антиобщественную силу. И даже в описании бездушной Системы, против которой было направленно восстание, советские начальники узнавали самих себя.
У нас тоже было подобное течение. Только у нас оно позиционировало себя не как «неомарксизм», а как «истинный», «настоящий», «очищенный» марксизм. Люди эти в брежневские времена подвергались травле со стороны власти, находились под её бдительным надзором и не допускались ни до широкого общества, то есть ни до студентов, ни до коллег за рубежом. Эти учёные писали книги, собирались вместе, но были надёжно изолированы от широкого влияния усилиями власти и травлей со стороны коллег. Условия игры были изначально неравными: ни общество, ни международная научная и социальная среда не могли их защитить. Но идеи, выдвинутые ими, были очень важны. Они писали о том, как развивать теорию, о том, как в теории с необходимостью должно появляться новое, иначе она гибнет. Что постоянное обновление есть форма жизни теории. Что мышление и творчество могут развиваться лишь в соответствующей социальной среде, которая предполагает открытость, свободу информации и обмена мыслями, свободу убеждений, плюрализм и толерантность. Что существование такой среды несовместимо с той системой тотального духовного контроля, которая господствовал в то время. Что социальная деятельность является необходимым моментом духовного развития личности. Что коллективизм не заключается в подавлении и разрушении индивидуальности, а, напротив, может быть высшей формой её проявления. Что преодоление эксплуатации не ограничивается национализацией средств производства, а требует дальнейшей демократизации всех сфер управления общественным хозяйством, всё более широкого участия общества в принятии экономических и политических решений. Именно их концепции сделали главной темой марксистского анализа сущность и развитие творческой индивидуальности.
Все эти вопросы, только в иных концептуальных рамках, ставили и международные левые… Но тогда в 60-е и 70-е диалог «новых левых» советского и западного мира не произошёл. И когда спустя более 30 лет пала Берлинская стена, казалось, что наступил миг «встречи» постсоветских и западных новых левых течений, той самой встречи, которой так долго мешали полицейские, политические преграды.
Мы чётко понимали, что именно разрыв международного диалога на уровне общества и интеллектуальных сред был главным ноу-хау не только длительного послевоенного господства авторитарной бюрократической элиты, но и основной причиной поражения демократических сил в эпоху «перестройки». Хорошо интегрированная, обладающая всем объёмом информационных, управленческих и политических преимуществ советская бюрократия легко перехватила у общества политическую инициативу и перешагнула из одной формы авторитарного господства в другую, не менее патерналистскую, хотя и отличную по ряду параметров. А для общества был спешно сколочен особый «политический» проект под названием КПРФ, который отвечал всем необходимым требованиям элиты. Он ассоциировался с «социалистическими идеалами», следовательно, мог аккумулировать вокруг себя обманутое и обнищавшее общество. Он был авторитарен и традиционен по своей структуре и идеологии и, следовательно, не мог предложить современной социалистической альтернативы и привлечь к себе наиболее образованные и демократически, антиавторитарно настроенные слои, отталкивая их либо к правым, либо вообще от политики. И кроме того, этот проект был жёстко ориентирован на «национальную специфику». Этим убивали сразу двух зайцев: с одной стороны, КПРФ замыкала на себя часть националистов, с другой стороны, она закрывала всякую возможность интернационального взаимодействия, удерживая российское общество в рамках социального гетто. Были у этого проекта и иные пиар-задачи, но самая главная — консервация общества в политически и социально недееспособном состоянии. Похожую миссию на рабочем фронте выполняли наследники советских профсоюзов.
Открытие Форума было красочным, ярким и скорее напоминало социальный карнавал. Борис уже многих знал, поскольку давно вращался в левой тусовке. Я же была новичком и шла за ним, стараясь не потеряться в шумной толпе с барабанами, флагами, марширующими колоннами или просто мечущимися в поисках друг друга индивидами.
Внезапно перед нами вынырнул Мика Бёк — я уже знала его по организации встречи в Москве с Пеккой Химаненом, автором нашумевшей «Финской модели информационного общества». Мика укусило какое-то экзотическое индийское насекомое, и половина лица у Бёка была интенсивно-красного цвета. На мой вопрос, кто это был, Мика легкомысленно отмахнулся, сказав, что в пылу подготовки семинара библиотекарей как-то не заметил, кто именно его укусил. Впрочем, сказал он, врачи обещали, что через месяц всё пройдет… Только тут я обратила внимание, что солнце уже начало садиться, а укусы комаров становились всё более агрессивными. Время от времени в толпе появлялись люди со странного вида поражениями кожи ног, рук и лица. Как впоследствии мы выяснили, это была проказа, весьма распространённое в Индии заболевание. Впрочем, нам сказали, что люди с «активной формой» всё-таки по улицам не ходят. Мне захотелось в отель. Но Борис, пристыдив меня за малодушие, смело протискивался вперёд в поисках «значимых фигур». Он собирался меня им представить, чтобы я могла начать переговоры по журналу. Проклиная свой по-европейски легкомысленный наряд (открытые руки!) я продиралась за Борисом.
Первая «значимая фигура» была обнаружена на огромной мешковине, расстеленной неподалёку от центральной площадки, где и проходило основное действо. Как выяснилось впоследствии, человек в странной шляпе слившийся со средой — лидер английских троцкистов известный профессор Алекс Каллиникос. Я была представлена ему, после чего он повернулся ко мне спиной и начал увлечённо обсуждать с Борисом ключевые проблемы политического момента. Поскольку все мои попытки не только втиснуться в разговор, а хотя бы вынырнуть из-за широкой спины Алекса оказались безуспешными, я решила побродить вокруг и посмотреть на представление. Стало совершенно ясно, что самое большее, что мы можем ждать от открытия, — встречи Бориса, восстановление его личных контактов, выяснение, «какие тут есть семинары»… На основании этой предварительной рекогносцировки нам предстояло вечером составить программу на весь будущий форум.
Задача была не из простых. Во-первых, конечно же, не было никаких «наших» русских семинаров. Откуда? Семинары стоят денег, требуют большой подготовительной работы, в которой должны участвовать люди, уже имеющие хоть какой-то вес в этой среде. Денег у нас не было, а из людей, «имеющих вес», в наличии был только Борис. Этого мало. К тому же наш институт тогда только образовался. Было название и, кажется, небольшое помещение недалеко от Центрального телеграфа в Москве. Во-вторых, Социальный Форум — событие принципиально незабюрократизованное: это значит, что узнать, что, где и когда будет происходить, а также кто и где будет выступать, практически невозможно, если ты не приглашён в семинар заранее и не списался с людьми по электронной почте. Конечно, теоретически существует программа форума со всеми семинарами… Но её надо ещё найти! И даже если вам посчастливилось обнаружить программу, нужно быть готовым к тому, что указанные в ней данные часто уже устаревают. Кроме того, на момент открытия мы ещё не знали о самом страшном факторе местного Социального Форума под названием «бомбейское такси». Впрочем, об этом речь впереди.
Прошла вечность, когда, наконец, из разноголосой толпы вынырнул Борис. Он был очень доволен: «всех нашёл», со всеми договорился, и теперь нам предстояло срочно ехать по первому адресу на «вечеринку» Транснационального института. Этот международный институт, расположенный в Амстердаме, объединяет представителей левых научных кругов и активистов из разных стран, преимущественно с Запада и из Латинской Америки (но есть там и Африка, и представители Индии). Конечно, речь шла не об обычной вечеринке. Это был очень важный момент — моё первое появление. От успеха моего «ввода» целиком зависел наш будущий журнал.