на молодёжном фланге могут повлиять и на новый облик левого движения в целом — ведь процесс метаморфоз с большой вероятностью достигнет пика именно тогда.
Революционеры в эпоху стабильности
Борис Кагарлицкий
Говорить про социальную справедливость и даже употреблять слово «социализм» в России снова становится модно. Волна социальной демагогии просто захлёстывает публичные трибуны, низвергаясь из уст многочисленных официальных ораторов всех оттенков партийного спектра — от КПРФ до Союза правых сил, от «Единой России» до «Справедливой России» и ЛДПР. Приближённые к власти политики внезапно объявляют себя социал-демократами, не потрудившись даже изучить какую-нибудь популярные брошюры по истории рабочего движения. А пресса с серьёзным видом рассказывает про «левый проект» для России, подразумевая под этим, конечно, не изменение системы, а смену господствующей риторики.
В это же время полным ходом идёт рыночная реформа жилищно-коммунального хозяйства, разрабатываются новые законы, ограничивающие право на труд, пенсионная система пересматривается с тем, чтобы свести к минимуму солидарность поколений, продолжается приватизация государственной собственности, готовится вступление России во Всемирную торговую организацию. И (почему мы не удивляемся?) все эти меры проводятся в жизнь теми же самыми «элитами», которые на всех углах кричат про социальную справедливость. Даже объявляя с экранов телевизоров и публичных трибун о своём несогласии с этими мерами, они ничего не делают, чтобы остановить или изменить проводимый курс. Люди, облечённые реальной властью, в лучшем случае обещают нам, что озаботятся этими вопросами после того, как власти у них станет ещё больше.
Сценарий подобных политических представлений был разработан ещё КПРФ в бытность этой партии крупнейшей силой Государственной Думы. В те благословенные времена фракция «коммунистов», обладая большинством мандатов, умудрялась демонстрировать полнейшее бессилие всякий раз, когда речь заходила о чём-то конкретном. Зато партийные лидеры проявляли бурную энергию, как только перед ними вставали вопросы, имеющие чисто символическое значение. От денонсирования договора в Беловежской пуще и декларации о необходимости восстановления СССР (за которой, естественно, никаких действий не последовало), до продолжающейся по сей день дискуссии о том, какого цвета звезда должна красоваться на «знамени победы» во время очередного юбилейного парада 9 мая.
Но КПРФ, несмотря на отдельные успехи на местных выборах — это всё-таки «уходящая натура». Страсть лидеров партии к общению с церковнослужителями, к любованию иконами и увлечение дискуссиями о правильном местоположении подсвечников перед алтарями храмов — всё это свидетельствует не только о клерикализме и православном национализме этой удивительной организации, сочетающей коммунистическое название с черносотенно-монархической идеологией. Быть может, коллективное сознание руководства КПРФ готовится к предстоящей смерти организации. Времени осталось немного, пора подумать о душе.
КПРФ уже давно не только не крупнейшая партия страны, но и не может претендовать на роль чемпиона по социальной демагогии. Её лозунги активно (и с той же степенью искренности) используются «Единой Россией». Но бесспорным лидером вранья в общегосударственных масштабах является «Справедливая Россия». Её лидер Сергей Миронов умудрился одновременно выступить за социалистические преобразования и за укрепление существующего порядка через продление президентского срока и снятие последних ограничений, сдерживающих превращение российского государства в классическую диктатуру «третьего мира». Хотя противоречием это может показаться лишь в том случае, если мы не понимаем структуры мышления отечественных политиков. Абстрактные слова о справедливости и социализме произносятся для тупых избирателей, а слова про третий президентский срок, продление полномочий и другие конкретные формулировки адресованы коллегам по бюрократии.
Впрочем, стремление власть имущих к использованию «левой риторики» отражает перемены, реально происходящие в обществе. Массовое сознание изменилось. Страна действительно кренится влево. И реакция правящих групп по-своему правильна. Если общество хочет левого поворота, если элиты понимают, что подобный левый поворот несовместим с их интересами, то единственный способ удовлетворить и тех и других — этот левый поворот симулировать.
С элитами всё ясно. Но как обстоят дела с самими левыми, с теми, кто действительно стремится к преобразованию общества на основе социалистических принципов?
Привычный с 1990-х годов ответ состоит в том, что положение дел крайне плохо, движение катастрофически слабо, его организационное оформление критически отстаёт от задач, объективно стоящих перед сторонниками левых идей. Между тем при более пристальном взгляде мы обнаружим очень серьёзные перемены, которые совершенно не вписываются в привычную пессимистическую картину. Проблема лишь в том, что и новая складная картина перед нами не возникает. Мы меняемся на глазах. Наша политическая роль, наши организационные задачи и возможности меняются. Однако новое состояние левого движения не оформлено, организации не построены, идейные политические лозунги чётко не сформулированы.
Чтобы сформулировать текущие задачи отечественных левых, нам необходимо поставить несколько вопросов и найти на них ответы. В чём специфика сложившейся ситуации, как характеризовать текущее положение дел в движении? Какие перед ним открываются перспективы и какие с этим связаны проблемы и опасности? Постараемся разобраться со всем по порядку.
За время, прошедшее после краха рубля в 1998 году, многое изменилось. Общество стало гораздо критичнее относиться к капитализму, а «традиционные» политические партии 1990-х находятся в кризисе. Нередко говорят о том, что ответом на идеологический крах либерализма стало не прогнозируемое возвращение левых, а взрыв национализма и расизма. Однако взрыв этот произошёл не в 2000-е, а в 1990-е годы. Националистические движения отнюдь не являются новым фактором в политической жизни России. Влияние национализма в реальности не больше, чем 10 или 12 лет назад, а «новые» ультраправые движения лишь занимают нишу, освобождённую после краха их предшественников. Движение против нелегальной иммиграции продолжает дело Русского национального единства и общества «Память», которые уже сошли со сцены. Другое дело, что национализм изменился. В 1990-е годы он был смягчён «советской ностальгией», а в 2000-е, освободившись от последних следов советского «социал-имперского» интернационализма, принял откровенно фашистскую форму. Причём, если РНЕ 1990-х пыталось воспроизводить методы и идеи германского нацизма 1930-х годов, то ДПНИ скорее тяготеет к модели «публичной политики» и пиар-технологиям, типичным для западноевропейских неофашистов наших дней. Всё это, парадоксальным образом, подтверждает общую тенденцию к «нормализации» российской политики. По мере того как отечественный капитализм стабилизируется, формируется и соответствующее ему политическое пространство.
В условиях полуавторитарного режима Путина это пространство, естественно, имеет свою специфику, но это уже не «русская аномалия» и не пережитки советского прошлого, а нормальное положение дел для периферийного капитализма, который просто не в состоянии создать условия для функционирования полноценной демократии.
На этом фоне число левых активистов выросло с нескольких десятков или, в лучшем случае, сотен человек во второй половине 1990-х до нескольких тысяч, чего вообще-то достаточно для создания полноценной общенациональной партии. Большинство из них — молодые люди (мы говорим именно об активистах), почти не помнящие советского времени и не пережившие катастрофического опыта 1991–1993 годов, крушения иллюзий «перестройки», травмы распада СССР и горечи поражения после расстрела Верхового Совета. Даже если они идеализируют советское прошлое (в чём, кстати, нет ничего плохого, ибо советская история полна самых разных, в том числе и положительных, примеров), по своему самосознанию они уже не являются советскими людьми. А ведь именно наивный идеализм советского человека, непривычного к борьбе за свои права и самоорганизации, создал оптимальные условия для реставрации капитализма.
Однако большая часть новых активистов либо состоит в различных организациях, привязанных к «старым» партиям (крупнейшая из них Союз коммунистической молодёжи), либо объединяется в малочисленные группы, занимающиеся теорией и идеологическими дискуссиями.
Механическое объединение этих людей и групп просто невозможно, как уже показала неудачная (но очень полезная и поучительная) попытка создания Левого Фронта в 2006 году. Необходим новый политический проект.
Точно так же, как основой объединения не может быть механическое единство уже существующих групп, новая левая сила не может просто вырасти из какой-то одной из них.
Типичным самооправданием современных левых является отсутствие революционной ситуации. Сразу вспоминают большевиков, партию, стремительно выросшую на гребне революционной волны. Сейчас нас мало, но вот развернётся кризис, изменится обстановка — тогда нас станет в десять, в сто раз больше. Между тем стоило бы помнить, что далеко не всякая революционная ситуация оборачивается революцией. Использование ситуации в значительной мере зависит от самих левых. И очень часто реально состоявшиеся революции «проходят мимо» уже существующих революционных групп, оттесняют на обочину уже сложившиеся левые организации.
Ссылки на отсутствие революционной ситуации тем более не могут быть оправданием для политической слабости, что почти все левые группы показали способность расти в условиях путинской стабильности. Новые люди появляются практически во всех организациях. Проблема не в том, что левые не могут привлечь новых людей, а в том, что они, во-первых, не знают, что с этими людьми делать, а во-вторых, не понимают, как превратить свой численный рост в рост политического и общественного влияния.