Как для экспертного, так и для обыденного понимания самое сложное сегодня — это осознание системности кризиса. Между тем сегодняшний кризис — это кризис социальных институтов, кризис ценностей и устойчивых моделей поведения. Самый громкий и последовательный методологический ответ на это — постмодернизм, который просто фиксирует бесконечность изменений без целей и оснований. Классик постмодернизма Зигмунд Бауман говорит о том, что человечество принуждено жить в ситуации неразрешимых моральных дилемм. На самом деле неразрешимость моральных дилемм — не объективный факт, не неизбежное следствие усиливающегося многообразия и сложности общественных отношений. Это следствие кризиса морали, когда широко рекламируемый «плюрализм ценностей» подменяет сегодня их гуманистическую иерархию. И не последнюю роль здесь сыграл кризис, тупик развития социального государства, ставшего в прошлом веке символом социального прогресса, бесспорным гуманистическим достижением.
Этот кризис очевиден при поиске субъекта и ближайших целей, лозунгов перемен. В современном российском обществе можно вполне уверенно констатировать социальное недовольство, вызванное неолиберальными реформами образования и здравоохранения, разрушением общественного транспорта. Но это не означает, что в нашем обществе консолидируется общественный субъект, способный осознанно выступить в защиту социального государства. В массовом сознании сегодня социальное государство — это государственный патернализм, набор льгот и поблажек. В сознании россиян государство — это такой забавный гибрид Левиафана и Деда Мороза, который может одарить, а может и проглотить. Но, так или иначе, государство рассматривается обыденным сознанием как единственный субъект, способный на действие. Новое социальное государство, основанное на творчестве, на активности и развитии, сегодня вряд ли может быть воспринято даже на уровне лозунга. И демократия сегодня, будучи необходимой целью и средством прогрессивных преобразований, не может автоматически стать основой консолидации социальной базы прогрессивных реформ. Российское общество сегодня атомизировано, разобщено, в нём доминирует индивидуальный интерес и индивидуализированные практики. Поэтому идея вседозволенности и бесконтрольности, защищённости частной жизни хорошо укоренена в сознании, а вот идеи ответственности и коллективизма — значительно меньше. И, главное, наше общество страдает от катастрофического дефицита солидарности. Всё это затрудняет формирование социального субъекта даже на фоне очевидного недовольства.
Консолидирующей целью могут стать инфраструктурные преобразования. Сейчас в России трудно выработать комплексную позитивную программу, даже широко и конструктивно обсудить не просто. А вот программу преобразований в здравоохранении, прежде всего остановку оптимизации и реорганизации медицины, прекращение бесконечных инноваций в образовании, вполне можно предложить как социальную программу-минимум. Восстановление транспортной инфраструктуры в регионах также можно рассматривать как консолидирующий социальный проект. Главной задачей этих программ будет пробуждение грахщанской активности, выявление и оформление сознающего себя, активного социального субъекта. При этом предложить такие проекты можно через структуры, отколовшиеся от консервативных, аффилированных с властью организаций — региональные отделения ФНПР, КПРФ и — даже — «Единой России». Это станет возможным по мере развития кризиса, когда региональные ячейки «столпов стабильности» вынуждены будут радикализироваться, сталкиваясь с конкретными социальными проблемами и требованиями рядовых членов организаций.
Математические модели планирования: воспоминание о будущем
Даниил Григорьев
Доклад на конференции
На этой конференции мы заслушали массу интереснейших сообщений, освещавших неолиберализм с различных сторон — экономической, социальной, политической и даже культурно-этической. Фактические данные, реальные иллюстрации губительности этой идеологии показали, насколько сегодня актуальна нужда в радикальном переосмыслении всех практик последних десятилетий. Тем не менее я хочу, как говорится, зайти с другой стороны.
Важно отметить, что ярче и показательнее всего о всевластии, доминировании какого-либо комплекса идей и методологии говорят вовсе не вопросы, которые поднимают в ходе обсуждения, а как раз темы, которые принято обходить полнейшим молчанием. «Всем всё ясно, вопрос закрыт» — подобный вердикт, вынесенный неизвестно когда и неизвестно кем, блокирует любой возникающий диалог, в ходе которого могут появиться «неудобные» вопросы.
Наиболее показательным здесь является обсуждение (точнее, его отсутствие) всевозможных авангардных моделей управления экономикой, базирующихся не только на различных вариантах общественной собственности, но и не использующих деньги в качестве основного регулирующего механизма. Стоит отметить, что подобный вопрос активно обсуждался в академической среде (преимущественно в 1920-1930-е годы), хотя никакого однозначного ответа в итоге не получилось — так или иначе, стороны сошлись в том, что даже в социалистической экономике необходимы некоторые рыночные элементы.
Видимо, самым популярным доводом можно считать так называемый калькуляционный аргумент Мизеса-Хайека, впервые изложенный Людвигом фон Мизесом в его сочинении 1920-го года
1Складывается достаточно любопытная картина, когда всеми признаётся, что научные достижения — это здорово и удобно, вот только сфера их применения должна оставаться довольно ограниченной: онлайн-
игры, финансовые транзакции, оптимизация производственных цепочек, даже автомобили на автопилоте, но только не задачи первостепенной общественной важности.
В свете этого хотелось бы упомянуть о двух проектах перестройки экономического управления на научных, технических основах, которые с разной степенью успешности были воплощены в 60-70-е годы XX века.
Первым из таких проектов является система ОГАС академика Виктора Михайловича Глушкова (под чьим руководством в 1966-м году воздали первую в СССР персональную ЭВМ «МИР-1»), Как описывает систему сам Глушков в своей книге
2Собственно, саму задачу построения такой системы перед Глушковым в 1962-м году поставил председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин. Хотя фактически идея кибернетизации советской экономики не принадлежит самому Глушкову (её пионером принято считать Анатолия Ивановича Китова, какое-то время он работал в команде Глушкова), именно с Виктором Михайловичем связан наиболее драматичный и наиболее близкий к реальному применению этап исследований и разработки.
Забегая вперёд, можно сказать, что полноценной реализации ОГАС не получила, если не считать локальных проектов автоматизации, как, например, на Львовском телевизионном заводе. Причиной тому явилась и косность бюрократической системы, властные амбиции представителей политической элиты, высокая (сравнимая и даже превосходящая космическую программу) стоимость реализации, привлекательность альтернатив в виде плана реформ Либермана и многое другое. Наиболее детально эта полная трагизма история изложена Б. Н. Малиновским
3Освещая основные идеи, продвигаемые Глушковым, следует заметить прежде всего принцип комплексности управления, являвшийся характерной чертой советской экономики — все заводы, предприятия, территориальные и отраслевые единицы могли быть объединены общей компьютерной сетью, способной планировать и координировать общую деятельность не на основе деклараций и формальных целей, но на основе реальных возможностей и технических особенностей каждого из мелких звеньев цепи. Глушков подмечал, что подобный тип управления нереализуем в странах с капиталистическим укладом, т. к. в принципе невозможно заставить фирмы раскрывать госорганам все данные, в том числе относящиеся к коммерческой тайне.
Следующий немаловажный пункт — это изживание товарных рудиментов экономики. Глушков полагал, что именно эти пережитки потенциально представляют наибольшую угрозу стабильности советской модели. Для этого он предполагал ввести безналичную систему расчётов не только между предприятиями, но и на частном уровне. Далее, предлагалось разделить всю денежную систему на два контура — в одном бы обращались только «легальные» средства, полученные на личные счета от предприятий, которые нельзя было бы передать кому-то ещё или обналичить, а в другом, «нелегальном», оставалось бы всё прочее, используемое для частной перепродажи, оказании мелких услуг и тому подобного. В перспективе «легальный» сектор мог бы вытеснить или как минимум значительно сократить все теневые операции. При полном охвате экономики можно было бы вести речь и о переходе на полностью безденежные модели распределения.
Наконец, большую роль отводил Глушков и демократизации сферы потребления. Ведь если при производстве советские граждане были объединены, то индивидуальное потребление их разобщало. Бороться с этим Глушков предлагал созданием своеобразных районных клубов потребления, в котором желающие смогут не только размещать заказы на те или иные продукты (в частности, осуществляя этим обратную связь, критично важную для любого планирования), но и делиться своими соображениями, обсуждать с соседями наиболее оптимальные схемы приобретения и потребления товаров.