Напротив, неблагоприятные внешние обстоятельства, враждебное «соседское» давление, непомерные амбиции бесчисленных микролидеров — всё это способно не только законсервировать проблемные тенденции, но и привести к полному уничтожению всего накопившегося политического потенциала.
Эта хрупкость, нестабильность перспектив вчерашних обывателей, против воли вступивших во «взрослую» политическую жизнь, является источником дополнительной ответственности, которую должны ощущать социальные активисты, на чью долю выпала возможность доказать, что общественный прогресс может существовать где-то, кроме подзабытых произведений научной фантастики.
Класс не в себе
Борис Кагарлицкий
Возможно, этот текст покажется кому-то из наших читателей слишком абстрактным и слишком теоретическим. По сути это не более, чем некоторые заметки, мысли, возникающие при наблюдении за нашей общественной дискуссией. Но именно поэтому нет смысла ждать, пока все эти мысли и идеи приобретут законченный и стройный вид, текст должен быть опубликован именно сейчас, когда эта дискуссия идёт.
Проблема наших споров не только в тех позициях, которые мы занимаем, взглядах, которые отстаиваем и в аргументах, которые приводим. Проблема в самой методе, проблема в том, как и о чём мы пытаемся говорить. И главное, в том — кто говорит, и от чьего имени.
На писание этого текста меня подвигла статья Виктора Арсланова Вопросы к современным левым, опубликованная совсем недавно в журнале “Скепсис”
1Статья Арсланова с "Скепсисе" очень хорошо иллюстрирует неизлечимую болезнь российской левой интеллигенции, да и, пожалуй, в известной мере, всей, не только отечественной левой.
Рассуждая о том, как оценивать события в Новороссии, автор пишет текст так, как будто речь идёт о дискуссии историков, посвящённой трактовке какого-то сложного вопроса ранней Античности или позднего Средневековья. Ход его мысли никоим образом не меняется от того, что события эти происходят прямо сейчас, и не где-то за тридевять земель, а практически в нашем же сегодняшнем обществе, с нашими соотечественниками и современниками.
Для Арсланова вопрос стоит исключительно о его собственном отношении к событиям, но отнюдь не о его месте в этих событиях, о том, как оценить тот или иной процесс, идущий совершенно помимо его воли, а не о том, как повлиять на этот процесс, какую роль он сам может и должен играть в этом процессе.
И весьма показательно, что наша интеллигенция иногда свысока, а иногда снисходительно оценивая предрассудки, ошибки и противоречия во взглядах и поступках обычных людей — тех самых “трудящихся”, которых нужно, как мы знаем, объединить и куда-то, предположительно, направить, совершенно не задумывается о том, как она сама выглядит в глазах этих самых трудящихся, что она сделала или собирается сделать, чтобы заслужить их уважение, доверие или хотя бы просто вызвать их интерес. Нет, не интеллектуалы должны заслужить доверие масс, асами массы каким-то образом должны заслужить одобрение интеллектуалов. Если же не получается, то тем хуже для масс.
Вполне понятно, что от философа или историка философии совершенно необязательно требовать политической позиции, но как раз в том-то и беда, что подобного рода рассуждения и определяют то, что у нас принято искренне выдавать за политическую позицию. Между тем для политика, в отличие от историка, вопрос о “прогрессивности” или “реакционности" данного процесса, может формулироваться прежде всего как вопрос о том, что мы можем сделать, чтобы использовать данные события в интересах прогресса или, напротив, противодействовать надвигающейся реакции. Это вопросы совершенно практические и именно в контексте этой практики, исходя из её задач и возможностей имеют смысл какие-либо оценки. Эти наши оценки, ясное дело, могут быть совершенно ошибочными. Но об этих ошибках как раз и будут судить историки. Точно также надо сознавать ограниченность наших возможностей и малость наших сил. Но опять же, сознавать эту ограниченность не для того, чтобы отказываться от действия, а для того, чтобы действовать эффективно, сообразно с имеющимися ограниченными ресурсами, достигая, таким образом, максимально возможного эффекта.
Политический процесс идёт не сам собой, вне и без нас, он касается нас самым непосредственным образом и мы являемся его участниками, даже если ничего не делаем. Занимая позицию пассивного наблюдателя, отдаваясь всецело интеллектуальному созерцанию, либо напротив, ставя себя в позицию никем не уполномоченного судьи, мы не только не снимаем с себя ответственности за происходящее, но, напротив, совершаем преступление перед историей.
Деградация идеологии левых и шире, общественного сознания, происходит в условиях вполне объективного процесса социальной де-волюции и отражает этот процесс. Понятное дело, что неолиберальная реакция сопровождалась разрушением институтов социального государства, а зачастую и фундаментальных общественных ячеек демократии на низовом уровне, парализовав способность людей к эффективной самоорганизации. Экономической основной происходящего было уничтожение и реструктурирование промышленности, соответствующая перестройка научного и образовательного сообщества, расчленение и демонтаж сетей солидарности и кооперации даже профессионально-корпоративном уровне. Заметим, что процессы эти с разной степенью интенсивности происходили в большинстве индустриальных стран, Россия и Украина в этом ряду находятся, несомненно, на первых местах (причём, похоже, Украина даже впереди России).
На социальном уровне это обернулось повсеместным деклассированием многомиллионных масс, причём на сей раз деклассирование приняло не форму обнищания, потери постоянного жилья и работы, как в прежние времена, но, напротив, происходило, зачастую, на фоне растущего индивидуального потребления. Деклассирование произошло в форме утраты миллионами людей определённости и осознанности своего социального статуса, распада горизонтальных связей, исчезновения тех отношений и правил, которые собственно и делали те или иные общественные группы солидарным и дееспособным целым. Иными словами имела место деградация социальных отношений. Перефразируя Маркса, можно сказать, что “класс для себя" стал даже не в “классом в себе”, а сделался “классом не в себе": оказавшисьмассойлюдей, способных отождествить себя с чужими интересами и идеологиями, нередко прямо враждебными их собственным объективным потребностям. В отличие от “класса в себе”, который не осознаёт своих действительных интересов, нынешний “класс не в себе" как раз осознаёт чужие и даже противоположные интересы как свои собственные. Причём происходит это не от недостаточного доступа к культуре, как раньше, а наоборот, из-за того, что люди тонут в потоке культурного мусора, производство которого как раз и является одной из важнейших функций "информационного общества”.
Призывать исправить положение с помощью «повышения уровня сознания» бесполезно, поскольку нынешняя дезориентация масс имеет вполне объективные причины, в том числе из-за разрушения самой структуры классовых интересов, складывавшихся в индустриальном обществе. Изменить ситуацию пропагандой идей невозможно, её можно исправить лишь действиями, направленными на практическое изменение общества и консолидацию интересов массовых слоёв трудящихся. Иммануил Валлерстайн неоднократно говорил о растущем в глобальном масштабе процессе пролетаризации масс, однако оборотной стороной того же процесса оказывается резкое сокращение численности пролетариата в классическом марксистском понимании и замена его массовым полупролетариатом. На самом деле, объективно, пролетариат — как сумма общественных отношений, объединяющих миллионы людей — никуда не делся, он просто «спрятался». Однако «спрятался» не столько от социологов и аналитиков, сколько от самого себя.
Очень легко наблюдать это на примере “пролетариев новой волны", продающих не только свою рабочую силу, но и свой интеллект и даже свои личные качества на рынке труда. Несмотря на то (а отчасти и благодаря тому), что в сущности эксплуатация и отчуждение перешли на более глубинный, экзистенциальный уровень, эти люди не только не торопятся признать себя пролетариатом, но и готовы почувствовать себя кем угодно ещё — “новыми городскими слоями”, “креативным классом", "продвинутой интеллигенцией”, “хипстерами” и т. д., лишь бы только не признать, чем они являются на самом деле.
Соответственно и левая идеология претерпевает по ходу событий определённые изменения, опускаясь до уровня старого утопического социализма, отражающего порой самые противоречивые, отсталые и деструктивные формы нестабильного сознания. Точно так же как ранние формы утопического социализма по-своему адекватно отражали неразвитую форму становления самого класса наёмных работников, так и нынешние идеологические конструкции левых интеллектуалов отражают деградацию классовой практики в обществе начала XXI века.