Ещё одно, очень важное. Преобразования, спускаемые сверху в виде грандиозных жестов, шансов на успех имеют мало. Очень важно вовлечь самих российских учёных в процесс преобразования и возрождения российской науки, чтобы они поняли, что они что-то решают, что их голос что-то значит, что это их ответственность, наконец, — быть или не быть российской науке. Российские учёные, в конце концов, главные «stakeholders» (заинтересованные лица) в успехе всего этого мероприятия, и они должны занять соответствующее место в самом процессе. Они, а не варяги.
Что-нибудь подобное делается сегодня в России?
Чтобы да, так нет. Про образование я уже говорила. Опять воспользовавшись американским выражением, могу сказать, что всё развивается от плохого к худшему. Что касается финансирования, то осуществляются какие-то странные телодвижения. Вот, например, эта история с мега-грантами в прошлом году, когда предложили подавать заявки ведущим западным учёным совместно с российскими вузами на получение грантов размером до 150 млн. рублей. На эти деньги должны быть созданы новые лаборатории в российских учреждениях, руководимые этими самыми иностранными учёными «мирового уровня», — и всё это в течение года. Правда, предусматривалась возможность продления грантов ещё на два-три года. Критиковали этот проект очень многие и за неоправданно короткие сроки (1 месяц!) подачи заявок, и за то, что неизвестен состав экспертного совета, который будет оценивать заявки, и за многое другое. Раздавалась справедливая критика и после того, как были определены победители, и по поводу состава совета, и из-за потенциального конфликта интересов. Для меня вся эта идея от начала и до конца — это чистая маниловщина. Во-первых, этот смехотворный срок в один год. За год создать лабораторию, которая активно работает и уже в этот год выдаёт продукцию высокого качества просто невозможно. Даже и три года — это не так много. Особенно в России, где ничего не делается быстро, где всё забюрократизировано, где нет развитой научной инфраструктуры. Кого организаторы пытаются обмануть? Себя, как всегда?
Потом условие, что иностранный учёный должен 4 месяца в году проводить в России. Это может быть и справедливое условие за такие-то деньги, но я даже вообразить себе не могу, как это я брошу лабораторию на 4 месяца. Кроме того, кто мне это позволит? Я ведь имею массу обязанностей и кроме лаборатории, учу аспирантов, заседаю во всевозможных комитетах, разрабатываю учебные программы, принимаю участие во всякого рода мероприятиях. Если я делать этого не стану, то университет будет мной крайне недоволен. Это относится абсолютно ко всем людям на профессорских должностях в любом университете США. Наконец, вот заканчивается этот грант — дальше что? Иностранный учёный отбывает восвояси. Что остаётся России? Говорят — оборудование и работающая лаборатория. Железки, да, останутся. А лаборатория — извините. Лаборатория — это её руководитель. Моя лаборатория — это не оборудование, не помещения, даже не люди, которые у меня работают, потому что они приходят и уходят, моя лаборатория — это я. Так что, на следующий день после того, как руководитель покинет лабораторию, её не станет. И нужно будет искать другого руководителя, который будет на самом деле создавать другую лабораторию. Так почему бы с этого и не начать? Почему бы не поддержать уже существующие лаборатории, дать им какое-то разумное финансирование, а не эти копеечные гранты, деньги на которые ещё всё время урезают. Объявить осмысленную долгосрочную программу финансирования науки, пусть не гигантскими деньгами, но надолго, чтобы люди поняли, что у науки и у них есть будущее.
Насколько реальна и нужна помощь российских учёных, работающих за рубежом, сегодняшней российской науке? Как эффективнее всего организовать эту помощь?
Отъезд такого большого числа русских учёных за рубеж, вне всякого сомнения, потеря для России. Но, наплакавшись, пора посмотреть на дело и с другой стороны — с точки зрения возможностей, которые такая ситуация предоставляет. Никогда раньше у России не было такой мощной научной 5-й колонны на Западе, а теперь есть. Люди с огромным опытом, занимающие ведущие позиции во многих областях науки, работающие в лучших университетах мира — есть из чего выбрать. Я уверена, что бывшие русские учёные могут очень много сделать для российской науки. И формы участия могут быть самые разные. Не надо всех возвращать. Большинство, я думаю, всё равно, в силу разных причин, не вернётся, и зарплатами тут не помочь. Мы могли бы быть идеальными рецензентами на гранты — мы не заинтересованы, поскольку не претендуем на эти деньги, и мы можем прочитать грант, написанный по-русски. Ко мне обращаются за рецензиями из самых разных стран; никогда — из России. Наверное, любой вуз России, если поскрести по сусекам, найдёт выпускников или бывших сотрудников, которые сейчас профессора в США или Европе. Их можно пригласить. Пусть они прочитают краткосрочные курсы лекций или проведут семинары для студентов или аспирантов. Я уверена, что вопрос об оплате даже не встанет. Многие за свои деньги приехали бы, поверьте. Рейтинги бы университетам подняли заодно, о которых все в России так пекутся. Они могли бы поучить студентов научному английскому, у нас же с этим — просто катастрофа. Они могли бы вести целые классы на настоящем английском языке. Эти люди могли бы, если кто-то готовит статьи в западные журналы, прочитать, дать замечания, просто отредактировать, поправить язык. То же самое можно сделать и по электронной почте. Мы могли бы войти в редакторские советы российских научных журналов и попытаться поднять их уровень. Возможности, как вы видите, огромны. Большая часть из них не требует даже никаких особых денег. Было бы желание. В конечном счёте, судьба российской науки зависит от учёных, живущих в России, от их энергии, от их инициативы. С нашей стороны, мы готовы сделать всё от нас зависящее, чтобы наука в России вышла, наконец, из коматозного состояния.
АНАЛИЗМодернизация за 60 часов
Василий Колташов
Модернизация в России насчитывает уже больше двух лет истории. Но никаких серьёзных перемен незаметно. Туманная доброжелательность высших чиновников соединяется с обещаниями ввести страну в ВТО, а социальную политику сделать рыночной и более экономной. При этом на фоне общих фраз о том, как власти переустроить Россию, консервативно её «модернизировать», выделяются очень конкретные предложения.
В обращении к Федеральному собранию в конце 2010 года президент России говорил о многом. Всё его выступление было выдержано в ключе риторической модернизации. Глава государства сказал и про обновление политики национальной безопасности и про модернизацию армии, во что нелегко поверить как в нечто реальное. Даже простое перевооружение ВС (без качественной реформы) вряд ли может явиться чем-то большим, нежели экономическим шагом, подобным стимулированию продаж холодильников и автомобилей. Беда в том, что у России нет оснований для перехода к военному кейнсианству: страна с 2008 года выглядит всё менее амбициозной. Правительство больше не мечтает вслух о превращении России в мировой финансовый центр. Экономическое основание внешнеполитического курса налицо во всей прозаичности.
Политические фразы не должны обманывать: страна экспортировала сырьё, и она намерена продолжать это делать. Для поддержания такого курса активно ведутся переговоры о присоединении РФ к ВТО. Создание Таможенного союза с соседними странами в таких условиях начинает казаться временным делом, а возможно — предметом будущего торга. Корпоративная Россия не стремится к образованию единого рынка и общей правовой системы сообща с иными постсоветскими государствами. Курс экономической политики остаётся рыночно-консервативным. При этом он вздобрен фразами о модернизации.
Общество столько раз с 2008 года слышало об окончании кризиса, что стало возможно поверить в реальность этих слов. Однако корпорации не уверены в завтрашнем дне, а правительство не имеет ни умного плана товарной экспансии на внешние рынки, ни стратегии развития внутреннего рынка, частью чего могла бы стать техническая и структурная модернизация экономики. Ожидание конца мировой хозяйственной нестабильности превратилось в депрессивный застой. Денег правительству требуется немало, а на рынке разворачивается передел. Отсюда и желание президента вывести унитарные предприятия из ведения региональных властей. Отсюда — снятие Лужкова, по сути, взятие столичной мэрии под контроль центром.
Власти балансируют в непростой игре. С одной стороны, необходимо сохранить доверие верхушки сырьевых монополий — управляемый передел собственности и влияния идёт в их интересах. С другой стороны, налицо признаки социального кризиса в стране и нужно что-то говорить людям, с третьей — недостаёт ресурсов. Последние необходимы для дальнейшего поддержания большого бизнеса. В итоге публике бросают противоречивые и лишённые прицела на будущее декларации.
Наряду с государственными фразами существуют конкретные интересы сырьевых монополий. Власти запланировали новую приватизацию. Пакеты принадлежащих государству акций должны будут перейти в руки корпораций. Расплачиваться за покупки крупный бизнес будет, вероятно, данными правительством деньгами. Чиновники уже объявили, что дополнительная приватизация нужна для пополнения казны. На деле она нужна для укрепления положения ведущих компаний. Центр рассчитывает вывести из подчинения региональных властей унитарные предприятия. Они, очевидно, перейдут в ведение федеральных чиновников, а затем и во владение к большим игрокам. Раздел пирога состоится за кулисами в Москве.
Но бизнес не намерен ограничиваться фискальной поддержкой властей. Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП) предложил увеличить продолжительность рабочей недели до 60 часов. Разработанный РСПП проект поправок Трудового кодекса включает также распространение срочных контрактов и вытеснение постоянных трудовых договоров. Российский бизнес действует в рамках общемирового неолиберального курса, в частности, линии ЕС.