Левая Политика. Жить в России... — страница 14 из 22

16. В данном же случае основатели САНО обнаружили в индейцах с их оригинальными представлениями о демократии, справедливости и свободе, не вписывающимися в западные универсалистские, эволюционистские и иерархические категории, равноправных собеседников.

Таким образом, благодаря транскультурному диалогу, сапатистам удалось отказаться от концепта «авангардной партии» и христианской этики спасения, заменив её логикой арьергардного движения, выраженной в индейском принципе «двигаться вопрошая»17, не предполагающего наличия заранее заготовленной программы действий. Подобный диалог призван преодолеть логику доминирования и эксплуатации, в том числе и идеологической, и направлен на утверждение множественности этно-культурных и политических практик, их сосуществование и взаимодействие путём горизонтальной коммуникации.

«Балаклава» как символ сопротивления

САНО была создана группой политических активистов из различных организаций левого толка (преимущественно марксистско-ленинских), состоявшей из трёх индейцев и трёх метисов, 17 ноября 1983 года. Рафаэль Себастьян Гильен Висенте, выпускник философского факультета Мексиканского национального автономного университета, которому, как принято считать18, суждено было перевоплотиться в субкоманданте Маркоса, присоединился к ним годом позже. Однако стоит оговориться, что никто на самом деле не знает, кто скрывается под маской, которую носит Суп (именно так обращаются к субкоманданте его соратники), поскольку лишь один из этой группы остался в живых и взял себе имя одного из погибших товарищей - Маркос.

Маска или «пасамонтаньяс», как её называют сапатисты, стала одним из символов данного движения и альтерглобалистской повстанческой борьбы в целом. Подобный акт деперсонификации был продиктован не столько страхом преследования местного населения со стороны федеральных властей, сколько стремлением подчеркнуть отсутствие иерархии и лидерства в структуре САНО. В случае гибели одного из участников его место всегда мог занять другой.

Следует отметить, что во второй половине XX века маски-балаклавы были использованы не только террористическими и повстанческими группировками, но и в иных социокультурных контекстах. В начале 80-х годов (то есть параллельно с образованием САНО) в маргинализированном и находящемся в состоянии промышленного упадка Детройте возникло новое контркультурное музыкальное явление - детройтское техно, одними из наиболее ярких представителей которого стала так называемая «бригада подпольного сопротивления» Underground Resistance. У её истоков стояли чернокожие студенты - Майк Бэнкс и Джефф Миллс, во время выступлений надевавшие чёрную униформу и закрывавшие лица масками. Движение Underground Resistance, ряды которого постепенно начали расширяться, отстаивало жёсткие анти-коммерческие позиции, их пластинки были наполнены политическими манифестами и лозунгами, в которых каждым вторым словом было слово “riot” (бунт). Более того, была выпущена серия пластинок, которые не могли быть воспроизведены в обычных домашних условиях, а лишь на диджей-ском проигрывателе и при условии вращении иглы в обратную сторону - от центра к краю диска.

Революционная борьба Underground Resistance происходила в области музыкальной индустрии, а её цель заключалась в преодолении «программирования». Это слово стало ключевым для понимания идеологии UR, поскольку, с их точки зрения, «программирование - это принцип функционирования современных промышленных стран, которые развились до состояния производства не только 66 товаров и механизмов, но сознания отдельных индивидуумов. В таких условиях люди - это не более, чем биороботы, которых программирует современная жизнь или, как принято говорить, - система. Цель этой гнусной деятельности - сохранить барьеры между людьми и расами, не допустить взаимопонимания и мира»19. С точки зрения Бэнкса и Миллса, единственным способом коммуникации, не подвластным программистам человеческих душ, должна была стать музыка техно, способная разрушить традиционные формы мышления и таким образом сделать индивидов свободными. Одним из главных принципов в условиях этой борьбы становится анонимность, ведь если ты замечен системой, тебя самого используют как один из инструментов программирования.

Идеология чернокожих музыкантов Детройта удивительным образом перекликается с сапатистской: в обоих случаях мы имеем дело с образами неизвестных героев-освободителей (эдаких современных «Зорро»), которым тем не менее не удалось сохранить анонимность. Однако если участники UR, сняв маски, стали востребованными индустрией диджеями, то в случае с Маркосом дело обстоит несколько сложнее. Как отмечает О.Ясинский, сапатистам не удалось избежать каудильизма20, столь характерного для латиноамериканских революций, в первую очередь, по отношению к внешнему миру21. Следует упомянуть, что Маркос в полной мере отдаёт себе отчёт как в том, что благодаря маске и неизменной трубке во рту он стал ещё более узнаваемым, чем любой из повстанческих лидеров, так и в том, что с конца 1990-х годов сапатистская символика стала очередным атрибутом интернациональной моды на протест. Различные коммерческие бренды желали использовать «человека в маске» точно так же, как и портрет Че Гевары.

Этим обстоятельством объясняется настороженное отношение сапатистов к средством массовой информации и «революционным туристам», хлынувшим в Чьяпас на волне популяризации движения. Чтобы решать указанные проблемы, им приходиться постоянно выходить за рамки привычных представлений и ожиданий как «слева», так и «справа». После мирного похода на

Мехико в 2001 году, когда рейтинги сапатистов были как никогда высоки, многие ожидали от них перехода к «реформизму» и встраивания в представительную систему, а также превращения Маркоса в очередного вождя оппозиции. Однако их возвращение в Чьяпас, прекращение любых контактов с правительством, повлёкшее период двухлетнего молчания, удивило, в первую очередь, тех «посредников», которые хотели сделать на этом политические дивиденды, а также дистрибьюторов кофейных зёрен из Чьяпаса, для которых сапатизм есть ничто иное, как очередной коммерческий бренд.

Таким образом, стало очевидно, что сапатисты не преследуют целей монополизации власти и военного контроля над занимаемой территорией, а также популяризации своего движения, они лишь стремятся быть равными среди равных в условиях гражданской солидаризации в своей стране, а также иметь возможность автономного самоуправления в виде прямой демократии в своих общинах; а маски на их лицах свидетельствуют о том, что они часть одной коллективной идентичности, не всегда понятной европоцентричному сознанию, выраженной в лозунге, которым они приветствовали гостей Межконтинентальной Встречи за Человечество и против Неолиберализма22, - «За нами находимся вы».

«Органический интеллектуал» в маске

Тем не менее именно неординарная личность субкоманданте Маркоса всегда находилась в центре внимания международного сообщества, поскольку ему суждено было стать ретранслятором представлений и ожиданий индейцев во внешний мир. В марксистской теории роли интеллектуала традиционно придаётся большое значение. После выхода в свет «Тюремных тетрадей» Антонио Грамши его концепция «органического интеллектуала», тесно связанного со своей социальной средой и способного стать выразителем её интересов, медиатором между ней и другими общественными сегментами (что существенным образом отличает его от интеллектуала «традиционного»), получила большое распространение.

Если анализировать деятельность Маркоса в данном контексте, то следует отметить, что благодаря публикациям его посланий, коммюнике, писем и интервью он стал восприниматься представителями мексиканского правительства, а также другими акторами международных отношений не просто как «органический интеллектуал» в сапатистском движении, но и как его безусловный лидер, в то время как сами сапатисты никогда не наделяли его соответствующими полномочиями. В значительной степени этому поспособствовал безусловный писательский дар Маркоса, придавший большинству его политических текстов, наполненных огромным количеством реминисценций и отсылок к европейской и латиноамериканской литературе, высокую художественную ценность (в особенности для европоцентричного сознания) и сделавший его своего рода «сапатистским Хармсом». Главные отличительные черты его произведений - юмор и самоирония, благодаря которым он весьма значительно выделяется на фоне других революционных деятелей альтерглобалистской направленности. В его посланиях никогда нет тона самодовольства и уверенности в том, что излагаемая им точка зрения единственно верная. Обращение к космологии майя; использование цитат из Шекспира, Сервантеса, Брехта, Гарсии Маркеса в самых неожиданных контекстах; диалоги с жуком по имени Дурито Лакандонский, рассуждающем о мировом неолиберализме, сделали притчевый и глубоко метафоричный язык Маркоса легко узнаваемым на фоне однобокой декларативности и заштампованности других «левых». Поскольку читатели во всём мире (в том числе и российские) имеют возможность судить о сути сапатизма, преимущественно анализируя тексты субкоманданте, возникает обманчивое ощущение, что идеи, высказанные в его произведениях, принадлежат непосредственно ему и никому другому.

Этим обстоятельством были вызваны многие курьёзные случаи, когда движение оказывалось персонифицированным исключительно фигурой субкоманданте или же, наоборот, те или иные политические деятели пытались разделить Маркоса и сапатистов как различных субъектов коммуникации. Достаточно вспомнить ситуацию, возникшую в результате переписки Маркоса с испанским судьёй Бальтасаром Гарсоном