Начиная с конца 1950-х годов, после смерти Сталина, советское население начало пожинать плоды экономических успехов. Страна из сельской превратилась в городскую, общество, где ещё недавно решалась проблема ликвидации неграмотности, теперь славилось на весь мир своей системой образования, массовой наукой и культурой. Средняя продолжительность жизни в конце XIX века составляла не более 32 лет, а в 1970-71 годах по РСФСР этот показатель составил почти 69 лет.
В процессе капиталистической реставрации многие завоевания советской эпохи в сфере благосостояния населения были утрачены, а социальная сфера оказалась под ударом. Но полного демонтажа социального государства не произошло. В том числе и потому, что население сопротивлялось. Протесты и борьба бурных 1990-х годов были отнюдь не напрасными, они вынудили новые правящие круги корректировать свою политику — значительная часть институтов социального государства сохранилась, хотя и утратила комплексность.
Население России быстро научилось использовать новые рыночные возможности, сохраняя опору на уцелевшие от СССР социальные гарантии. После дефолта 1998 года ситуация начала улучшаться быстрыми темпами. Именно на этом строилась знаменитая «путинская стабильность». Общество, не имеющее сил для того, чтобы изменить себя снизу, возлагало надежды на преобразование сверху.
Россияне с энтузиазмом приобщались к миру потребления, причём не только сравнительно немногочисленный «средний класс», но и низы общества стремились получить свою долю буржуазного счастья. Людей радовала возможность отоварить свои деньги, расширение выбора. Стремительно рос парк легковых автомобилей. На фоне сокращения численности населения смягчился жилищный кризис. При этом старшие поколения пользовались возможностью приватизировать жильё, построенное советским государством. Индустриальная занятость сократилась катастрофически, но одновременно наблюдался бурной рост образовательной отрасли. Для населения России в плане социального благосостояния 2000-е годы оказались фактически одним из самых «сытых» периодов истории. И в этом контексте пассивность масс, не рвущихся под красными знамёнами на баррикады, выглядит вполне объяснимой.
Другое дело, что ситуация быстро меняется, а в ближайшее время перемены примут и вовсе драматический характер. Во-первых, экономический кризис подрывает благосостояние масс. Во-вторых, что гораздо важнее, ответом на кризис стала агрессивная неолиберальная политика, направленная на демонтаж остатков социального государства. Тем самым сводится на нет неформальный «общественный договор», лежащий в основе «путинской стабильности». Советские институты и достижения послужили своеобразным «трамплином», с помощью которого значительная часть российского населения с большим или меньшим успехом предприняла прыжок в потребительское общество. Но сейчас этот «трамплин» частично стихийно разрушается, а частично сознательно демонтируется. Социальные противоречия резко обостряются, а люди, у которых отнимают то, что у них уже есть, могут оказаться куда агрессивнее, чем те, у кого изначально ничего нет.
В течение 2000-х годов не только чиновники и олигархи воспользовались ситуацией высоких нефтяных цен. Российские массы, предпочитавшие потребление классовой борьбе, вполне спокойно жили по правилам, навязанным правящим классом, не создавая для него особых проблем, даже если вечерами ругались на кухнях и тосковали о советском прошлом. В течение всего этого времени продолжалось структурное ослабление экономики, инфраструктура изнашивалась, 10 оборудование устаревало, научные школы приходили в упадок. Потребительское общество постепенно съедало страну.
Сегодня советский ресурс практически исчерпан. Россия опять нуждается в масштабной модернизации, предполагающей радикальное обновление и развитие инфраструктуры, технологической базы промышленных и транспортных предприятий, создание современной энергетики, массовую подготовку соответствующих кадров, восстановление и развитие научных и научно-производственных центров. Сделать это в рамках существующего порядка и под руководством нынешних элит невозможно — если бы дело обстояло иначе, эти задачи давно уже были бы решены. Гпавным препятствием для нового рывка является сам же глубоко консервативный и не заинтересованный в развитии внутреннего рынка правящий класс. Его собственная стабильность ровно пропорциональна его готовности обеспечивать за счёт нефтяных сверхприбылей более или менее приличный уровень массового потребления. Но кризис отнимает у верхов такую возможность. Денег на всё не хватает. И не только потому, что средств стало поступать меньше. Сокращающийся приток нефтедолларов лишь обнажает
структурные противоречия, которые существовали и прежде.
В условиях кризиса распределение государственных ресурсов становится вопросом острой политической борьбы. Новый конфликт раскалывает верхи, противопоставляя «партию» финансовой стабилизации «фракции» защитников социально-политической стабильности. Причём борьба между ними сама по себе становится фактором политической турбулентности в таких масштабах, что радикальной оппозиции остаётся только завидовать.
Благосостояние 2000-х отнюдь не гарантирует отсутствие потрясений в будущем. Как раз наоборот, оно создаёт новый уровень противоречий, гарантирующих неминуемые столкновения. Изменившееся общество отнюдь не бесконфликтно, в нём зреют силы и потребности, ориентированные на перемены. Но для того, чтобы использовать этот потенциал, необходимо понять, что в прошлое ушёл не только Советский Союз, но и переходный период 1990-х годов.
История социального благосостояния в России демонстрирует своеобразную закономерность: за пиками обывательского благополучия каждый раз следовали перемены самого драматического свойства. Относительной сытости страна достигла в 1909-13 годах, как раз накануне Мировой войны и революции (причём экономический кризис 1914 года обрушил это благополучие раньше, чем прозвучали выстрелы в Сараево), послереволюционная русская деревня достигла известной зажиточности к 1926-28 годам, но тут-то и началась Великая Депрессия, выходом из которой в сталинском СССР стала сплошная коллективизация. Наконец, сытыми были и годы брежневского «застоя», после чего случились перестройка и распад Советского Союза.
Что придёт на смену сытым годам «путинской эпохи», мы узнаем очень скоро на собственном опыте.
АНАЛИЗ
Жить в России.
Доклад Института глобализации и социальных движений (ИГСО)
Составители: Борис Кагарлицкий, Василий Колташов, Анна Очкина.
Вопрос соотношения современного положения России с её историей волнует публицистов, политиков и мыслителей самой разной политической ориентации. Однако по большей части акцент делается на величии государственных институтов, мощи армии, влиянии державы в мире, в конце концов — на её экономической мощи и культурном авторитете. Гораздо реже ставится вопрос о том, что значили все эти достижения и победы для рядового жителя страны, для того, кого идеологи порой уничижительно называют «простым обывателем», хотя именно на его труде и жертвах зачастую строилось величие державы.
Мы попытаемся поставить вопрос именно с этой, «обывательской» (а на самом деле - демократической) точки зрения, посмотрев на сегодняшнее положение страны в исторической перспективе. Вводимое здесь понятие социального благосостояния предполагает, что мы не ограничиваемся рассмотрением только уровня жизни, а будем оглядываться также и на «качество жизни», на такие социальные параметры, как безопасность, вертикальная и горизонтальная мобильность, уровень угнетения, наличие или отсутствие и распространённость гражданских прав и свобод, образование и здравоохранение, уровень социального и политического контроля над массами со стороны власти.
С этой точки зрения величие русской истории покупалось дорогой ценой. Это тяжёлая социальная нагрузка модернизационных рывков, крепостничество, превратившее крестьянское большинство населения страны в ресурс европейской интеграции для правящих классов, использование большинства народа в качестве материала для развития передовых экономических, и организационных и управленческих структур. Успехи покупались дорогой ценой, а периоды относительного спокойствия и благополучия порождали новые противоречия, воспринимаясь, порой, самими современниками как «застой» и даже «упадок». Однако каждый из драматических рывков, совершённых Россией, создавал предпосылки для нового развития, открывая новые возможности — не только для государства, но и для масс его подданных.
Пётр Великий поставил целью своего царствования открыть России торговые пути по морю в Европу. Товарный обмен с Голландией, Англией и другими странами казался ему необычайно важным делом. Партия царя и его сподвижников взялась модернизировать государство и российское общество, сделать его более европейским. Результатом такой политики стало открытие балтийского морского торгового пути для России, была европеизирована бюрократия и правящий класс. Однако большинство подданных императора не стали жить лучше. И помешала этому отнюдь не культурная косность населения, а рыночно-крепостнический радикализм власти.
К началу XVIII столетия российское дворянство чрезвычайно страдало от удалённости своих хозяйств от Европы. Велика была зависть к богатству польской шляхты, имевшей возможность дороже сбывать продукты своих земель западным купцам. Но европейские путешественники отмечали крайнюю бедность польских селян. В России в то время уровень жизни тоже нельзя было назвать высоким. Большая часть населения государства проживала в деревне. Дворянская революция в экономике XVI-XVII веков больно ударила по благосостоянию крестьян. Дворяне были связаны с рынком как потребители товаров и их поставщики, тогда как крестьяне вели натуральное хозяйство.