В политических верхах России на стыке 2013-2014 годов обсуждалось много вопросов. Особо выделяется здесь проблема «медленной деофшоризации» экономики. Вопрос этот верхи ставили отдельно от проблем, созданных членством России в ВТО и необходимости проводить жёсткую протекционистскую политику.
Без этого немыслимо вывести из кризиса ТС как проект интеграции и добиться роста экономики. Вопрос о борьбе с офшорами важен, но он не имеет смысла в обособленном рассмотрении.
Давление на офшоры — которое провозгласили российские власти — не заставит отечественные капиталы инвестироваться в страну. Сила в этом вопросе также бесполезна, как и сладкие уговоры, на которые ушли 2012-2013 годы. Капиталы просто могли уйти дальше от России и всё. Капиталы хотели видеть растущий рынок, как хотят они этого всегда, на него они готовы были явиться, и тогда двойное обложение с офшорами, что огласили власти, начало бы помогать экономике. Но в реальности в 2014 году всё обстояло иначе: продолжался отток капиталов. Правительство же упрямо желало, чтобы капиталы пришли и сделали работу и за себя, и за него. Вот об этом ничего не сказал ни один из российских высших чиновников, хотя им известно как изменилась экономическая статистика России с лета 2012 года. Она стала хуже и будет хуже по итогам 2014 года.
Министры в рамках своей логики правы. Экономить бюджетные средства становится всё нужнее. Но правы они только если признать, что курс «жёсткой экономии» есть единственное лекарство для экономики. Между тем оно является таким только для «врачей» неолиберальной школы. А именно они виновны в возрождении кризиса. Именно они упустили время, что почти чудом получила страна. Они потеряли попусту 2010-2011 годы, когда США и Китаю удалось добиться стабилизации мировой торговли и финансов. В итоге же платить за безответственность министров-экономистов должен будет класс трудящихся. И он уже платит.
«Жёсткая экономия» предполагает перекладывание издержек кризиса с капитала и его бюрократической системы на низшие классы. Но беда этой излюбленной неолибералами политики в её нынешней неэффективности. Она щедро даёт средства корпорациям, но изымает их у населения, расширяя в итоге материальную основу кризиса.
Анна Очкина
Отобрать нельзя оптимизировать
Россия, в отличие от ряда европейских стран, не заявляет прямо о введении мер жёсткой экономии, но вся социально-экономическая политика российского государства сегодня это политика сокращения социально эффективных расходов. И социальные последствия такого сокращения не смягчаются, а в стратегическом плане даже усиливаются его идеологическим и организационным оформлением. Чтобы понять, что на самом деле происходит с государственными расходами в России, нужно проанализировать три особенности российской модели экономии расходов в социальной сфере.
Особенность первая. Идеология сокращения социальных расходов в России строится вокруг идей «оптимизации» и «повышения эффективности» отраслей социального сектора. Государство заявляет о необходимости радикального улучшения образования, здравоохранения, сфер культуры и ЖКХ. Такие заявления сопровождаются жёсткой критикой работы этих отраслей, часто вполне справедливой и оправданной в деталях. Однако в целом критика социальной сферы, оставшейся в наследство от Советского Союза, направлена не на её реальные недостатки, а на базовые характеристики, которые позволяли образованию и здравоохранению, а также другим сферам в советское время достигать успехов. Речь идёт не просто об успехах в решении тактических задач, а о тех принципах, которые позволяли системам образования, здравоохранения, культуры и другим отраслям социальной сферы в советский период продуктивно работать на главную стратегическую цель — создание и развитие мощного социокультурного и интеллектуального потенциала страны.
Сегодня же именно эти базовые характеристики разрушаются правительственными реформами социальной сферы. Это принципы всеобщности и доступности, единства стандартов, принципы связи с общей концепцией развития страны и стратегической ориентированности развития социальных отраслей. Реализация подобных требований предполагала единство управления и освобождение социальных секторов от любых рыночных элементов.
Современная же концепция развития социальной сферы в России ровно противоположная. Она подразумевает максимальное включение рыночных механизмов в управление системой образования, здравоохранения и прочих отраслей социальной сферы. Социальные права подменяются «социальными услугами», всё большую часть которых граждане должны получать на рыночных основаниях. Государство же гарантирует строго определённый набор таких услуг. Такой подход, де, обеспечивает эффективность социальных расходов, а при этом социальная сфера становится более ориентированной на индивидуальные потребности граждан, которые получают свободу приобретения необходимых лично им «социальных услуг» сверх «государственного пакета». Нужно заметить, что такая риторика находит порой отклик и поддержку у граждан, которые умудряются одновременно радоваться возросшей «свободе потребления» в сфере здравоохранения, образования и сетовать на резкое снижение качества работы этих секторов.
При этом вся социальная политика строится таким образом, что социальные расходы лишаются своей стратегической ориентированности, они связываются только с конкретными целями «удовлетворения потребностей», отсюда и идеология сокращения расходов как попытка «оптимизировать» и «рационализировать» потребление «социальных услуг». Государство согласно удовлетворять некоторый приемлемый, «рациональный» набор социальных потребностей, но не собирается финансировать социальную сферу в целях развития общества, приращения его интеллектуального, культурного и нравственного потенциала.
Для господствующей концепции социальной политики в современной России вообще характерно понимание социальной сферы только как сферы услуг (не важно — бытовых, косметических, медицинских или образовательных), как сферы реализации исключительно индивидуальных интересов. Не раз приходилось слышать от руководителей разного уровня противопоставления «социального бюджета» «бюджету развития». Это не просто идеология, это совершенно определённый курс на конструирование новых отношений общества и государства. Отношений, в которых априори все вложения в людей признаются только расходами, а не вложениями, нагрузкой на экономику, а не средствами её развития. Таким образом, взят курс не просто на сокращение социальных расходов, а на радикальное ограничение ответственности государства перед гражданами.
Особенность вторая, напрямую связанная с первой. В России уже второе десятилетие идут реформы социальной сферы, которые не ограничиваются её коммерциализацией. В ходе этих реформ уничтожаются часто сами объекты и целые структуры социальной сферы, а также изменяется правовая база функционирования учреждений образования, здравоохранения, культуры и социальной защиты. В результате этих правовых изменений учреждения социальной сферы становятся гораздо больше зависимыми от федеральных и региональных властей, поскольку безусловное финансирование подменяется «финансированием в рамках госзаказа», опосредуется обязательным выполнением различных бюрократических правил. Таким образом, реформы социальной сферы организационно закрепляют сокращение социальных прав граждан и ограничение ответственности государства за развитие и воспроизводство общества.
Назовём основные и наиболее опасные, на наш взгляд, элементы проводимой реформы за пределами коммерциализации и расширения платных секторов, в наибольшей степени обеспечивающих сокращение структурной основы социальной ответственности государства и социально эффективных расходов.
Прежде всего, это введение принципа возмездности в отношениях государства и учреждений социальной сферы. Государство уже не рассматривает школы, больницы, музеи и т.п. как структуры, необходимые для реализации общей системы социальных целей, для решения общезначимых социальных задач. Размеры и форма финансирования теперь определяется не целями развития общества как единого целого, а задачей оказания учреждениями социальной сферы определённого набора «социальных услуг» в рамках «государственного заказа». Поскольку деятельность учреждений социальной сферы измерить сложно или порой невозможно, под выполнением государственного заказа понимается выполнение всего-навсего формальных требований.
Такие отношения предполагают постоянные доказательства учреждениями образования, здравоохранения, культуры, социальной защиты и т.п. своего соответствия этим формальным требованиям. Доказать это можно, только постоянно производя отчёты по всё вновь и вновь вводимым формам. Фактические государство сегодня всё больше «освобождает» школы, университеты, больницы, музеи и центры социальной защиты от своего финансирования, одновременно всё больше формализуя их деятельность, ограничивая её формальными бюрократическими рамками. Учреждения социальной сферы получают свободу зарабатывать деньги (зачастую призрачную в сложившихся социально-экономических условиях), но оказываются жёстко ограниченными в реализации творческого, индивидуализированного подхода, необходимого для успешного осуществления их основной деятельности. Таким образом подрывается основа функционирования социальной сферы как сферы производства и воспроизводства социально-культурных основ общества. Кроме того, бюрократическая атака создаёт хаос управления, который затрудняет решение даже самых простых повседневных задач.
Одновременно качество работы всех учреждений реально ухудшается, что даёт повод для новой критики. При отсутствии альтернативной программы развития социальной сферы, точнее, при отсутствии консолидации общества вокруг такой альтернативы, критика работы учреждений образования, здравоохранения, культуры и т.п. провоцирует только новые правительственные реформы, ещё более разрушительные. Качество работы падает ещё больше и ещё быстрее, общество по-прежнему не может проявить достаточной настойчивости и солидарности для продвижения своих интересов, реформы продолжаются, оправдываемые «необходимостью повышения качества работы».