Я немного поездил по городу, потом вернул экипаж в соответствующее бюро и пешком направился в резиденцию первого сотрапезника и комиссара дорог и портов. Не знаю, было ли полученное мной телеграфное приглашение просьбой или вежливым приказом. Иусут. Я прибыл в Оргорейн, чтобы говорить об Экумене, и мог начать с любого места.
Мои наблюдения по поводу флегматичности и самоконтроля орготов были совершенно опровергнуты комиссаром Шуегисом, который надвигался на меня со смехом и выкриками. Он схватил обе мои руки жестом, который кархидцы берегут для моментов высшего выражения эмоций, начал дергать мои руки вверх и вниз, как будто стараясь включить мой мотор, и проревел приветствие послу Экумена на Гетене. Это было сюрпризом, так как ни один из десятков инспекторов, проверявших мои бумаги, не проявил и признака того, что им известно мое имя и слова «Экумен» и «посланник».
Я решил, что кархидцы не передали сообщения обо мне на орготские станции, сделали из меня свой национальный секрет.
— Не посол, мистер Шуегис. Всего лишь посланник.
— Значит, будущий посол. Да, клянусь Меше!
Шуегис осмотрел меня сверху донизу и снова рассмеялся.
— Я не таким вас себе представлял, мистер Ай. Говорили, что вы высоки, как уличный фонарь, худы, как полоз саней, темнокожи и косоглазы. Я думал, что увижу чудовище, людоеда со льдов. Ничего подобного. Вы лишь немного темнее большинства из нас.
— Земной цвет, — сказал я.
— Вы были в Сувенсине накануне набега? Клянусь грудями Меше, в каком мире мы живем! Вас могли убить на мосту через Эй после того, как вы проделали такой большой путь в пространстве. Ну-ну! Здесь многие хотят видеть вас, говорить с вами и приветствовать вас в Оргорейне.
Не слушая моих возражений, он поместил меня в своем доме. Высокопоставленный чиновник и богатый человек, он жил так, как никто в Кархиде, даже лорды самых больших домейнов. Дом Шуегиса был целым островом, вмещавшим сотни слуг, помощников, советников и тому подобное. Но никаких родственников.
Система семейных кланов, очагов и домейнов, черты которой еще проступали кое-где в сотрапезничестве, была «национализирована» в Оргорейне несколько столетий назад. Дети в возрасте более года не жили со своими родителями, а воспитывались в сотрапезнических очагах. Не существовало ни рангов, пи наследования.
Завещания были объявлены незаконными.
Все умирающие оставляли свое имущество государству. Все начинали с равного, но дальше равенство кончалось. Шуегис был богат и пользовался своим богатством.
В моей комнате обнаружились такие предметы роскоши, о существовании которых я даже не подозревал на Зиме. Например, душ. Был также электрообогреватель, помимо отличного очага. Шуегис смеялся:
— Мне сказали: содержи Посланника в тепле, он из горячего мира, не мир, а печь, он не любит нашего холода. Обращайся с ним, как будто он беременный, положи меха на его постель и поставь обогреватель в его комнату, согревай воду, которой он умывается, и держи его окна закрытыми! Как я все это выполнил? Вам удобно? Скажите, пожалуйста, чего вам не хватает?
Удобно! В Кархиде я ни разу, ни при каких обстоятельствах не был спрошен, удобно ли мне.
— Мистер Шуегис, — с чувством произнес я, — я себя чувствую, как дома.
Он не удовлетворился, пока не положил на постель еще одно одеяло, из шерсти пестри и не подбросил дров в очаг.
— Я знаю, каково это, — сказал он, — когда я был беременным, мне все время было холодно, ночи были, как лед. Всю зиму я просидел у огня. Давным-давно, конечно, но я помню.
Гетенианцы стремятся иметь детей в молодости, большинство из них после двадцати четырех лет живут вольно и используют контрацептивы. Они перестают быть плодовитыми в женской роли в возрасте сорока лет.
Шуегису было около пятидесяти, поэтому его «давным-давно» звучало правдоподобно. В нем трудно было увидеть юную мать. Это был искусный политик, действовавший в собственных интересах, а интерес у него был только один — он сам.
Такой тип человека распространен повсеместно. Я встречал его на Земле, на Хейне и на Олдуле.
— Вы хорошо осведомлены о моей внешности и вкусах, мистер Шуегис. Я удивлен. Не думал, что моя характеристика опередила меня.
— Нет, — сказал он.
Он прекрасно понял меня.
— Там, в Эрхенранге, вас готовы были держать в сугробе, а? Но они вас выпустили, и только тут мы поняли, что вы не очередная кархидская ложь, что вы говорите правду.
— Мне кажется, что я вас не совсем понял.
— Аргавен и его окружение боялись вас, мистер Ай, и рады были увидеть вашу спину. Боялись, что, если плохо обойдутся с вами или заставят вас молчать, придет возмездие. Набег из космоса. Поэтому они не осмелились тронуть вас. Они пытались заставить вас замолчать, потому что боялись вас и того, что вы принесли с собой на Гетен!
Он преувеличивал. В Кархиде новости обо мне не замалчивались, во всяком случае, пока у власти был Эстравен. Но у меня было впечатление, что эти новости не проникали в Оргорейн, и Шуегис подтвердил мое предположение.
— Значит, вы не боитесь того, что я принес на Гетен?
— Нет, сэр.
— А я иногда сам боюсь.
Он весело рассмеялся. Я не подбирал выражений. Я не торговец. Я не продаю прогресс аборигенам. Мы должны встретиться, как равные, со взаимопониманием и искренностью, прежде чем моя миссия сможет начаться.
— Мистер Ай, много людей хотят встретиться с вами, и среди них есть такие, с кем вы сами захотите говорить. Это те, кто делает мир таким, каков он есть. И я просил чести поселить вас у себя. Потому что у меня большой дом и я известен, как нейтральное лицо. Я буду держать вас открыто, и давать возможность говорить с вами всем желающим.
Он рассмеялся:
— Это значит, что вам придется съесть много обедов.
— Я в вашем распоряжении, мистер Шуегис.
— Тогда сегодня вечером мы поужинаем с Венайком Слове, сотрапезником с Кувера, третий район. Разумеется, я проделал кое-какую подготовительную работу перед приездом вас сюда.
Он восхитился снисходительностью, которую я проявил, изучая его страну. Манеры здесь были совершенно отличные от кархидских. Там его поведение подорвало бы его шифгретор и оскорбило меня.
Во время набега на Снувенсин я потерял свой эргенрангский костюм, и мне была нужна одежда, поэтому после обеда я сел в такси и поехал в нижний город. Хеб был такой же, как в Кархиде, но вместо легких летних брюк орготы круглый год носили зимние, мешковатые и нескладные.
Цвета одежды у них варьировались между синим и красным. И материал, и покрой, и изготовление — все было довольно плохим. Стандартная работа. Одежда показала мне, чего не хватало этому большому городу — элегантности. Отсутствие элегантности — дешевая плата за просвещение, и я с радостью уплатил бы ее. Я вернулся в дом Шуегиса и принял горячий душ, бивший со всех сторон, как колючий туман. Я вспомнил о холодных и мелких мисках в восточном Кархиде, в каких я мылся этим летом, о бассейне в моем кархидском доме, обросшем до крыши льдом.
Это элегантность? Да здравствует комфорт!
Надев новый красный костюм, я вместе с Шуегисом поехал на прием в его личном экипаже с особым шофером. В Оргорейне гораздо больше слуг, чем в Кархиде. Это потому, что все орготы являются служащими государства. Государство должно найти работу для граждан и находит ее. Таково по крайней мере общепринятое объяснение, хотя, подобно большинству экономических объяснений, оно, возможно, обходит главную из причин.
В ярко освещенной высокой белой приемной зале сотрапезника Слове находилось около тридцати гостей. Трое из них были сотрапезниками, остальные — высокопоставленными чиновниками. Это была не просто группа орготов, любопытствующих взглянуть на «чужака». Я был не «диковинкой», как все два года в Кархиде, не уродством, я был ключом.
Какие двери предстояло мне открыть?
Вероятно, чиновники, приветствовавшие меня, знали об этом, но я не знал.
И не узнал во время ужина. По всей Зиме, даже в суровом варварском Перунтере, считается крайне вульгарным говорить о делах за едой. Поскольку ужин был накрыт очень быстро, я отложил свои вопросы и занялся клейким рыбным супом, наблюдая за хозяином и гостями. Слове оказался хрупким моложавым человеком, с необыкновенно светлыми, яркими глазами и резким голосом. Он выглядел идеалистом, преданным какой-то одной мысли. Слева от меня сидел еще один сотрапезник, толстолицый человек по имени Оболе. Он казался добродушным и любопытным. После третьей порции супа он принялся расспрашивать меня, в каком мире я родился.
— Говорят, — предположил он, — что он теплый, теплее, чем Зима, но насколько?
— Ну, на Земле на этой самой широте никогда не бывает снега.
— Не бывает снега?
Он рассмеялся с искренней радостью, как смеется ребенок хорошей сказке, ожидая дальнейших невероятных рассказов.
— Наши субарктические зоны подобны вашей обитаемой зоне. Мы дальше ушли от последнего оледенения, чем вы, но оно еще не кончилось. В основном Земля и Гетен очень похожи. Все обитаемые миры похожи друг на друга. Человек может существовать только в определенном окружении. Гетен — один предел выносимых человеком условий.
— Значит, есть более теплые планеты, чем ваша?
— Большинство из них теплее, некоторые горячи — Илк, например, преимущественно песчаная и скалистая пустыня. С самого начала она была теплой планетой, а ее цивилизация нарушила естественное равновесие пятьдесят — шестьдесят тысяч лет назад, она сожгла на топливо леса. Там сейчас живут люди. Туда ссылают преступников.
Это вызвало у Оболе улыбку, спокойную и одобрительную улыбку, которая вдруг заставила меня пересмотреть оценку этого человека.
— Некоторые наши мистики учили, что потусторонний мир действительно существует на других планетах во Вселенной. Встречались ли вы с этой мыслью, Ай?
— Нет, меня описывали по-разному. Но еще никто не называл меня привидением.
Говоря это, я случайно взглянул направо и увидел привидение. Темный, в темной одежде, мрачный и спокойный, он неподвижно сидел за столом, как зритель на пиру.