— И неужели у вас нет средств купить верного техника или перекупить кого-то из них? — спросил я, но все было без толку. Он боялся за свой собственный престиж. У него изменилось даже отношение ко мне. Если сегодня вечером он отзовет свое приглашение Посланцу, дела пойдут совсем плохо.
ДЕНЬ ОДАРХАД МЕСЯЦА САСМИ. Он отозвал приглашение.
Этим утром я зашел навестить Посланца, придерживаясь принятых в Орготе обычаев. Я решил не заходить в дом Шуссгиса, в обслуге которого должно быть было полно агентов Сарфа, а встретить его на улице, как бы случайно попасться ему навстречу: «Мистер Ай, не уделите ли мне несколько минут?»
Удивленно оглянувшись, он узнал меня и встревожился. Через несколько секунд он нарушил молчание:
— В чем дело, мистер Харт? Вы же знаете, что я не могу полагаться на ваши слова… после Эренранга…
Это было откровенно, если не оскорбительно; впрочем, и оскорбительно было тоже: он знал, что я хочу всего лишь дать ему совет, а не просить что-то у него, что я обращаюсь к нему отнюдь не ради своей гордости.
— Здесь Мишнор, а не Эренранг, — сказал я, — но опасность, которой вы подвергаетесь, носит такой же характер. Если вы не хотите убеждать Обсле или Джегея дать вам возможность установить радиоконтакт с вашим кораблем, чтобы не подвергать опасности людей, находящихся на его борту, что подтвердило бы ваши заявления, тогда, я думаю, вы должны пустить в ход ваше собственное устройство, ваш ансибл и незамедлительно вызвать сюда ваш корабль. Связанный с этим риск куда меньше того, которому вы сейчас здесь в одиночестве подвергаетесь.
— Споры Сотрапезников относительно моих предложений пока держат в тайне. Откуда вы знаете о моих «заявлениях», мистер Харт?
— Потому что я сделал делом своей жизни знание…
— Но здесь это уже не ваше дело, сэр. Оно касается только Сотрапезников Оргорейна.
— Говорю вам, что вашей жизни угрожает опасность, мистер Ай, — сказал я, на что он ничего не ответил, и я расстался с ним.
Я должен был бы поговорить с ним несколько дней назад. Слишком поздно. Страх в одно и то же время разрушил и его миссию и мои надежды. Я говорю не о страхе перед неземным существом и не о том, что царит здесь. Здесь, в Орготе, не хватает ни ума, ни воображения бояться того, что в самом деле является странным и чуждым. Они даже не понимают этого. Они смотрят на человека, пришедшего из других миров — и что они видят? Кархидского шпиона, извращенца, агента — ту же мелкую личность, как и они сами.
Если он как можно скорее не свяжется с кораблем, будет слишком поздно, может быть, уже поздно.
Эта ошибка лежит на мне. Я все делал неправильно.
12. О ВРЕМЕНИ И О ТЬМЕ
Из «Сказаний Первосвященника Тухулума», книги Иомешских преданий, составленной в Северном Оргорейне 900 лет назад.
Меше — это Центр Времени. Тот момент в его жизни, когда он увидел все сущее, пал на рубеж тридцати лет, что он прожил на земле, и после этого он прожил еще тридцать лет, так что Прозрение пришлось на середину его существования. И годы, предшествовавшие Прозрению, были столь же длинны, как и время после Прозрения, так что оно стало Центром Времени. И здесь, в Центре, нет времени, которое прошло, и нет времени, которое идет. Нет ни прошлого, ни будущего. Есть только сущее. И это все.
Ничто не скрыто от взора.
Бедный человек из Шени пришел к Меше, жалуясь, что у него нет еды кормить детей, плоть от плоти его, нет зерен, чтобы кинуть в почву, ибо из-за дождей погнили все посевы, и все люди его Очага голодают. Меше сказал:
— Иди копай на поле Терреш, усеянном камнями, и ты найдешь там клад из серебра и драгоценных камней, ибо я вижу короля, который десять тысяч лет назад схоронил их там, когда соседний властитель вторгся в его владения.
Бедный человек из Шени стал копать твердую глину Терреша и на месте, указанном Меше, откопал кучу древних драгоценностей, и при виде их он громко закричал от радости. Но Меше, стоявший рядом, заплакал, увидев клад, и сказал:
— Я вижу человека, который убил своего брата по Очагу лишь из-за одного из этих камней. Это было несколько тысяч лет назад, и кости этого человека брошены в ту же яму, где было схоронено сокровище. О, человек из Шени, я знаю и где твоя могила, и я вижу, как ты лежишь в ней.
Жизнь каждого человека воплощена в Центре Времени, ибо Прозрению Меше открыто все сущее, и все оно в его Глазу. Мы зрачок его Глаза. Наши деяния подвластны его Прозрению; наше бытие — это его Знание.
Дерево хеммен, которое стоит в центре Крепости Орнен, что простирается на сотню миль в длину и на сотню миль в ширину, древнее и ветвистое — на нем сотни веток и на каждой тысячи веточек, и на каждой сотни листьев. И дерево сказало:
— Все мои листья доступны взору, но один, всего лишь один, скрытый во тьме, стоит всех остальных. И этот один лист я держу в тайне. Кто увидит его во тьме гущи моих листьев и кто сочтет число их?
Меше, прогуливаясь, гулял по Крепости Орнен и, идя мимо дерева, сорвал этот лист.
Бесконечные дожди шли осенними штормами, и дождь падал, и падает, и будет идти, пока будет приходить осень — из года в год. Меше видел, видит и будет видеть каждую каплю, опускающуюся на землю.
В Глазу Меше — и все звезды, и вся тьма между звездами, и все сияние их.
Отвечая на вопрос Лорда Шорта, что было в момент Прозрения, Меше увидел все небо, словно оно собралось в сиянии одного солнца. И над землей и под нею вся небесная сфера сверкала, как поверхность солнца, и тьма исчезла, ее не было. Ибо он видел не то, что было и не то, что будет, а то, что есть. И звезды, которые уже улетели и свет их погас — все они были в его глазах, и свет их сиял непрестанно.[6]
Тьма — только в глазах смертных, которым кажется, что они видят ее, но на самом деле они ее не видят. Во Взоре Меше нет тьмы.
А те, кто взывают к тьме,[7] потеряли разум и были выплюнуты из Уст Меше, ибо в имени их нет ни Концов, ни Начал.
И нигде нет ни концов, ни начал, ибо все сущее воплощено в Центре Времени, как все звезды мироздания могут быть отражены лишь в одной дождевой капле, и она в самом деле отражает их. Нет ни тьмы, ни смерти, ибо все сущее всего лишь вспышка Мгновения, и их концы и их начала — все суть едино.
Один центр, одно прозрение, один закон, один свет! Приникните взором к Глазу Меше!
13. ВНИЗ, НА ФЕРМУ
Встревожившись из-за внезапного исчезновения Эстравена, его знакомства с моими делами и яростной настойчивости его предупреждений, я остановил такси и направился прямиком на остров Обсле, решив расспросить у Сотрапезника, каким образом Эстравен знает так много и с какой стати он вынырнул неизвестно откуда, понуждая меня делать как раз то, что вчера Обсле советовал мне не делать. Сотрапезника не было дома, привратник не знал, ни куда он ушел, ни когда будет. С тем же успехом я посетил и дом Джегея. Падал тяжелый снегопад, самый тяжелый из всех дней затянувшейся осени; мой водитель отказался везти меня дальше, чем до дома Шуссгиса, потому что у него не было цепей на колеса. Вечером мне не удалось поймать по телефону ни Обсле, ни Джегея, ни Слоси.
Во время обеда Шуссгис мне все объяснил: идет Иомешский фестиваль — Празднование в честь Святых и Основателей Трона, и высшие чины Сотрапезничества, как предполагается, должны присутствовать во Дворце. К тому же он достаточно умно и тонко объяснил и поведение Эстравена — человек, некогда пользовавшийся властью и потерявший ее, хватается за каждую возможность оказывать влияние на людей или события, и как правило, руководствуется не столько рассудком, сколько эмоциями и отчаянием, потому что время идет, и его захлестывает волна беспомощности и неизвестности. Я согласился, что таким образом можно объяснить взволнованную, почти лихорадочную манеру поведения Эстравена. Его беспокойство едва не передалось и мне. Я буквально не находил себе места, с трудом вынося этот бесконечный, долгий и обильный обед. Шуссгис говорил и говорил со мной и со своими домочадцами, слугами и прихлебателями, которые весь вечер сидели у его стола; я никогда не видел его столь многословным, столь утомительно веселым. Когда обед закончился, было уже слишком поздно идти кого-то искать, да и, во всяком случае, сказал Шуссгис, Торжества требуют присутствия практически всех Сотрапезников едва ли не до полуночи. Я решил не идти на ужин и пораньше отправился спать. Между полуночью и рассветом я был разбужен какими-то незнакомцами, сообщившими мне, что я арестован, и вооруженная стража препроводила меня в Тюрьму Кандершейден.
Кандершейден было не просто старым, а одним из самых старых зданий, оставшихся в Мишноре. Я часто, гуляя по городу, обращал внимание на это длинное, мрачное, обветшавшее здание с большим количеством башен, которое так отличалось от блистательного великолепия учреждений Сотрапезничества. Оно вполне отвечало своему предназначению. Это была тюрьма. Ни названием, ни внешним видом она не скрывала ничего в себе. Она без слов говорила о том, что скрыто в ней.
Стражник, приземистый плотный человек, протащил меня по коридору и оставил одного в маленькой, грязной, ярки освещенной комнате. Через несколько минут вошел другой отряд стражников, сопровождавший человека с тонкими чертами лица, в которых чувствовалась властность. Он отпустил всех, кроме двух человек. Я осведомился у него, могу ли я связаться на пару слов с Сотрапезником Обсле.
— Сотрапезник знает о вашем аресте.
— Знает о чем? — предельно тупо спросил я.
— Мое руководство, естественно, действует по указанию Тридцати Трех, — сказал человек. — И сейчас вы будете подвергнуты допросу.
Стражники схватили меня за руки. Я попытался сопротивляться им, гневно крича:
— Я готов ответить на любые ваши вопросы, и вы можете не подвергать меня этим унижениям!
Тонколицый человек не обратил внимания на мои слова, а позвал на помощь еще стражников. Трое из них опрокинули и привязали меня к низкому столу, введя мне в вену состав, как я предполагаю, «сыворотки правды».