е как-то поработать, чтобы не рвалось дальше… – Хаген поднял голову. – Вы меня понимаете?
Женщина кивала, не произнося ни звука.
– Сколько времени займёт?
Указала на календарь, на завтрашний день.
– А что так долго? Мне сейчас надо, понимаете?
Та кивнула и показала два пальца.
– Два часа?
Снова кивок, и женщина показала растопыренные ладони.
– Десять баксов? Однако… Я за два часа успеваю ноутбук починить.
Естественно, за срочность пришлось заплатить ещё десять долларов. Хотя два часа… та ещё быстрота. Двадцать баксов за куртку; такая же новая стоила бы чуть дороже! Но за плюс три к харизме не жалко и тысячи, если бы она у Хагена была, конечно.
Деньги таяли. Хорошо, что подвернулась работа у Чака. Надо попросить у него задаток, а то по счетам невозможно будет заплатить.
Восточная женщина взяла куртку и ушла в соседнюю комнату. В приоткрывшуюся дверь Хаген увидел, что там сидели ещё несколько швей в платках и строчили на машинках.
Майк растерянно постоял, посмотрел на непонятные плакаты и вышел под палящее солнце. Он вспомнил, что каждую весну мама говорила: «Весна наступила раньше обычного», – и что это последствия глобального потепления. Майк соглашался, хотя не видел разницы. Иначе, лет через десять по логике мамы лето наступало бы на Рождество.
Здание Reknitting Express и химчистки одиноко стояло у дороги. Справа шли пустые поля, слева виднелся забор завода косметики. Даже непонятно: откуда здесь брались клиенты?
Хаген потрогал губу. Ему показалось, что она раздулась ещё больше. Острая пульсирующая боль тоже стала сильнее и беспокоила.
Майк засомневался, а стоит ли сегодня драться с Кеном? Что если отложить или перенести хотя бы на завтра? Одна мысль о том, что и без того разбитую, опухшую губу снова могут повредить, бросала в дрожь. Он, конечно, старался заглушить страх перед болью, но иногда, как сейчас, тот вырывался из-под контроля.
Выхватил телефон и набрал Кена, в ожидании ответа планируя, как построить фразу так, чтобы качок не принял перенос боя за трусость. Или это и была трусость?
– Хелло, – сказал приятный женский голос.
Хаген сразу понял: это Барби. Он даже забыл её настоящее имя. Но помощник услужливо пробубнил: Эйприл «Барби» Коннел.
То ли дунул промозглый ветер, то ли без дядиной куртки было не так уютно, но Хаген почувствовал, как от её голоса у него похолодела шея:
– Я… Мне… Это я. Мне Кен… Здравствуйте. Я Майк, – спохватился Хаген. – Тот, с которым Кен, то есть Сайлас, собирался проводить бой.
– Привет, Майк. Меня зовут Эйприл. Я тебя помню. Сайлас не может сейчас ответить. Что ему передать?
– Нет, спасибо, я позже…
– Позже не получится, Майки. Перед каждым боем Сайлас прерывает контакты с внешним миром, долго медитирует и только потом идёт на ринг. В такие дни я отвечаю на его звонки. Вчера он очень разозлился, что тебя не было в зале. День медитации был потерян. Да и я не рада вторые сутки быть его секретаршей.
– Но у меня небольшая проблема. Хотелось бы перенести бой на завтра.
Голос Барби стал строже:
– Небольшая проблема? Я думала, что рост – это единственное, что у тебя небольшое.
– Я не боюсь, просто у меня уже сегодня было… столкновение… Я это… думаю, может…
– Эх, Майки, а я даже заинтересовалась твоей наглостью. Ты ростом чуть выше тренажёра, а дерзкий, – она засмеялась. – Сайлас так взбесился! А мне нравятся люди, которые могут его взбесить.
Хаген почувствовал, как холод с шеи перебрался на лицо и сменился жаром стыда. Дядя Питер как-то говорил, что армия – это единственное место, где ты не имеешь права сказать «нет». Зато на гражданке «нет» – лучший ответ на любые предложения, которые тебе хотя бы немного не нравятся.
Раньше Хаген не придавал значения словам дяди. Теперь же убедился, что в них есть рациональное зерно. Чёрт возьми, даже его куртка была ценной.
Сказать Барби «нет» Хаген вдруг не смог. Стало стыдно перед ней, хотя он видел девушку один раз в жизни. Даже её лицо запомнилось меньше, чем нижняя часть тела.
– Эй, Майки-бой? Так что мне передать Сайласу?
– Я буду в семь.
Барби приятно улыбнулась. Некоторые девушки умели улыбаться так, что это чувствовалось даже по телефону:
– Нет, Майки, так не пойдёт. Давай, я передам ему, что ты звонил и предупредил, что порвёшь его на ринге!
– Что-что?
– Ещё добавлю, что ты назвал его долбанным ублюдком и дерьмом собачьим!
– Э…
– А ещё передам, что ты честил его уродом!
– Но он не урод.
– Конечно, он не урод. Я не слепая. Но, слушай, это его так разозлит! – она снова засмеялась.
Хаген ухмыльнулся:
– Тогда передай ещё, что он похож на надувную куклу.
– Ха-ха, точно! Ладно, пока, Майки.
Эйприл отключилась, а Хаген с минуту простоял, сжимая телефон, пытаясь сформировать мнение о ней.
Это раньше Хаген считал, что он странный и не похож на остальных людей. Но теперь с каждым днём убеждался, что «остальных» людей нет. Каждый со своей «придурью», как говорил дядя Питер. В сравнении со всеми новыми знакомыми, Хаген как раз был стандартным ничтожеством, потратившим большую часть своей жизни на то, что боялся жить.
Что же, значит, драка неизбежна? Ну и… отлично!
Боль? Ещё лучше! Если болит – значит, жив. Будет нокаут? И ладно: очухаешься, поздравишь соперника, проанализируешь свои ошибки и повысишь мастерство. Более того, Хаген будто бы всю жизнь провёл в нокауте и только сейчас начал приходить в себя.
Беседа с Барби странным образом воодушевила, даже губа будто стала меньше болеть.
Молчаливая восточная женщина вынесла куртку. Хаген придирчиво оглядел работу и остался доволен. Даже если Reknitting Express не оправдывали второе слово в названии, то обязанности свои выполняли качественно. Рукав был пришит так, что не видно следов. Все пуговицы на месте, воротник – как новый. Даже дыры в карманах заштопали, хотя на это Хаген и не указывал. Теперь прочность куртки была 32/100, чуть меньше, чем изначально. Но, если на то пошло, износ любого предмета неизбежен.
Он сел в машину, осмотрел себя в зеркало. Хм, а губа, оказывается, не так сильно вздулась, как ему казалось. Надо бы заехать в аптеку и купить бинтов, ваты, лейкопластыря: теперь все эти вещи ему нужны в большем количестве, чем раньше. Но денег слишком мало, надо экономить.
Зазвонил телефон:
– Здорово, бро, как ты?
– Хорошо, Гонсало, спасибо.
– Бро, зови меня Килла, что за официоз.
– О’кей, Килла… бро.
– Во, так-то лучше. Я слышал у тебя сегодня бой? Мы с парнями решили устроить небольшой тотализатор. Я ставлю на тебя, но те, кто тебя не знают, ставят на нового парня. Ты в деле?
– А мистер Очоа разрешил?
– Старику не обязательно об этом знать. К тому же мы не миллионы ставим. Просто ради прикола. По десять, по пятьдесят, не больше. Я поставил на тебя.
Хаген задумался. Хотелось признаться Гонсало, что лучше рассчитывать на «нового парня», так как сам Хаген не был уверен в своей победе. Наоборот, думал, что проиграет. Но признаться в этом не смог. Если уж проигрывать, то хотя бы с таким видом, будто собирался победить.
Он достал бумажник и пересчитал:
– Я на мели. Могу поставить двадцатку.
– Отлично! Внесу за тебя!
Распрощавшись с Гонсало, Хаген обратился к помощнику:
– Система дала мне никнейм «Плакса» из-за того, что я плачу от боли?
– Совершенно верно, Майк.
– Заслужить новый никнейм – это квест?
– Нет, это просто идентификатор, который меняется вместе с изменениями поведения.
Легко сказать: измени поведение. Но Майк всегда плакал от боли. Он не мог это контролировать. С детства привык: больно – слёзы – заботливая мама дует на ранку и ругает других детей, которые посмели тронуть её сыночка.
Хаген посмотрел на сиротливое здание Reknitting Express, на крыше которого сидели какие-то облезлые птицы, потом на пустырь, где от ветра шевелилась жухлая трава, на проносящиеся мимо машины… Всё это было так серо, так одиноко, что он почувствовал, как в глазах защипало. Почему так получилось, что, несмотря на новые знакомства, он ощущал полное одиночество? Чёртов плакса, готов ныть из-за жалости к себе!
И тогда Хаген сделал то, что делал очень редко: открыл мессенджер и посмотрел переписку с дядей Питером. Вообще, он давно отключил оповещения этого чата, чтобы не видеть мотивационные армейские картинки, которые дядя массово рассылал по всем контактам.
«Привет, дядя Питер. Как вы? У меня в жизни много нового. Занялся единоборствами, хожу в спортзал. Давно не виделись с вами», – напечатал он и тут же закрыл чат, не нажав «Отправить». Его раздосадовала собственная сентиментальность: этак он никогда не избавится от клички «Плакса».
Как и все военные, дядя Питер был лёгок на подъём, поэтому мог приехать проведать племянника даже после одной строчки в мессенджере. После того, как обанкротилась его фирма по установке домашних охранных систем, он использовал любой предлог, чтобы мотаться по стране, наведываясь к родственникам и боевым товарищам.
Хаген завёл двигатель и влился в поток машин, проносящийся мимо одинокого здания. Норт Хилл Роуд была той самой транспортной магистралью, строительство которой недавно закончилось, после чего её облюбовали дальнобойщики. На развязке Хаген повернул налево, чтобы выйти на дорогу в ту часть города, где он жил. Направо шло шоссе в сторону Вайнвуд Маунт: района, где обитала Лекса.
Стыдно признать, но года три назад, когда его страсть к Лексе буквально сносила голову, он проследил за ней. Сам не зная зачем, сопроводил старый розовый «Шевроле», на котором она тогда ездила. Припарковался напротив её таунхауса и наблюдал. Как девушка вышла из машины, как поздоровалась с соседями и направилась к своей двери…
Когда Лекса обернулась, вжался в сидение, сползая на пол. И с тех пор чувствовал себя виноватым, ещё больше робея перед ней.