– Это точно, камрад, – согласился Роман. – Будешь мне всю жизнь благодарен.
– Spa-si-bow, – блеснул знанием языков Хаген.
– Но я тоже буду тебе благодарен, если ты останешься живым до тех пор, пока не установим сервак. А там делай, что хочешь, камрад, хоть об стену убивайся. Хотя… Если дойдёшь до конца турнира на деревянном ринге, то это с тобой и случится.
– То есть? – Хаген привстал на кровати. – Ты о чём?
– Уже третий год подряд победителем деревянного ринга становится некто по кличке Удав. Я его не видел, его держат в другом тюремном блоке, там, где особо тяжкие на пожизненном. Не знаю, где Блинки Палермо откопал этого камрада, поговаривают, что специально выторговал у другой тюрьмы, добившись перевода в свою.
– И что?
– Удав так ненавидит всех, кто выходит на свободу, что с удовольствием калечит их на ринге, лишь бы не дать выйти. Это выгодно и для Блинки Палермо, ведь он как бы держит слово. Только вот Удава уже три года никто не может загасить.
Хаген встревожился:
– Но если я его одолею, то Палермо сдержит слово?
– Конечно, говорю же, он специально нашёл непобедимого бойца, чтобы прекратить выпускать на волю победителей. А Удав – это такой победитель, который никогда не освободится. Ну, лет через триста разве что.
Хаген задумался. Надо узнать побольше про этого Удава. Какой у него стиль боя? Что нужно прокачивать, чтобы наверняка его победить?
– Удав или не Удав, – глухо произнёс Хаген, – но я выйду отсюда победителем.
– Ага, удачи, камрад, только не забудь сервак мне собрать.
А этот русский тоже непрост. Ведь сначала говорил, что ничего не знал о деревянном ринге, а теперь выдал столько информации. Может, его и стоит расспросить? Но Хаген понимал, что Роман не расскажет ничего такого, что не считает нужным.
Перед сном, ожидая выключения света, Хаген всё же взял с полки над унитазом один из журналов Айэна. Обложка как раз обещала помочь тем, кто оказался в тюремном заключении. «Твоё тело в темнице, но дух на свободе», – значилось на ней. Хаген начал читать… и не заметил, как втянулся!
Он несколько раз останавливал чтение и проверял обложку. Ведь если не знать, что святой Айэн – это двуличный лжец, который использовал веру, как способ разбогатеть, то его проповеди были весьма интересными.
Хаген не вытерпел и протянул брошюру Роману, рассказывая кратко, кто такой этот Айэн:
– Как так может быть? Он же сволочь, а если читать его проповеди, то начинаешь верить. Такие мудрые мысли!
Роман пробежался глазами по первой проповеди, быстро пролистал остальные и бросил журнал обратно:
– Конечно, у него мудрые мысли. Ведь его тексты – сплошная компиляция. Понадёргал умных фраз популярных философов и из руководств по личностному росту. Даже из речей некоторых президентов украл метафоры. Для легковерных последователей и так сойдёт.
– Хм, ты уверен?
– Камрад, не забивай себе мозг второсортным суррогатом, лучше иди в тюремную библиотеку и читай первоисточники. Может, чтение отвлечёт тебя от мордобития.
Дав этот мудрый совет, Роман отвернулся, не желая продолжать беседу. Впрочем, Хагену было, что почитать, и без библиотечного чтива.
Глава 24. Лут
Я получу свои двести баксов сейчас или после того, как убью тебя?
Дни потянулись однообразной вереницей.
После первого стресса Хаген привык к жизни в тюрьме. Оказалось, всё не так и страшно и течёт своим однообразным, но понятным чередом: заключённые ели, спали, работали, прогуливались или тренировались во дворе, читали, играли в шахматы или карты, а также смотрели телевизор.
Последнее развлечение было тоже однообразным. В комнате отдыха имелось два телека, установленных на противоположных стенах. Один смотрели латиносы, второй – чёрные. На первом постоянно крутились южноамериканские сериалы на испанском и португальском; на втором гремел музыкальный канал, посвящённый исключительно хип-хопу.
Время от времени противоборствующие группировки телезрителей пытались заглушить звук друг друга, выкручивая громкость на максимум. Но так как это заканчивалось приходом надзирателей и раздачей ударов дубинками, то подобные конфронтации были редкостью. Хаген не мог не отметить, что работа надзирателя напоминала работу вышибалы. Неважно, кто начал первым, важно восстановить порядок. Ну, с той разницей, что любой клиент Блинки Палермо был бы рад, если бы его вышвырнули из этого заведения.
Впрочем, Майк редко смотрел телевизор. Он записался в библиотеку и всё время, свободное от работы и тренировок, посвящал чтению. Сначала он проштудировал список военной академии. Большинства книг в тюремной библиотеке не было, но библиотекарь – бывший журналист, севший за шантаж какого-то политика компроматом, – оценил интересы Хагена и достал эти книги.
Ему открылся удивительный мир военного знания. С одной стороны, всё это вело к одному: смерти и страданию, с другой – нельзя было не восхититься, как точно проработана наука победы одних армий над другими.
Многие тактические приёмы можно было применить и на деревянном ринге: как и на войне, там не было правил. Вообще, Хаген научился драться грязно. Бить в пах, в горло, хватать за части лица, то есть делать всё то, за что его навсегда дисквалифицировали бы в спорте. Соответствующие приёмы даже появились в списке разблокированных. Единственное, чем он себя оправдал, так это тем, что не применял их так часто, как остальные бойцы, да и не вкладывал в эти приёмы очки навыков. Ещё Хаген гордился тем, что он всех приучил начинать бой с приветствия. Теперь любой, выходящий против него, уважительно протягивал кулаки. Хоть что-то он привнёс из мира честных боёв в это бессистемное рубилово.
Соревнования за вершину турнирной таблицы, где призом была свобода, начались.
Два-три дня в неделю проходили битвы между заключёнными. Вроде бы, не так уж и часто, но за одну сессию Хагену, как и остальным, приходилось драться по несколько раз. Если раньше Майк и без подсказки системы знал, сколько провёл боёв, ибо помнил каждую драку, то теперь их стало слишком много.
Из-за возросшего количества боёв выросло и количество получаемых очков опыта. К тому же Система, словно подхватив безумный ритм деревянного ринга, подкидывала к каждой драке очередной квест, что давало ещё больше очков. Если раньше это богатство Хаген трепетно подсчитывал, то теперь почти бездумно рассовывал по основным характеристикам: ведь на всё хватит, ещё и останется! Куда именно вкладывать очки зависело не от какой-то стратегии, а от банальной возможности подкрепить свою прокачку необходимым количеством калорий.
Хаген получал свою еженедельную зарплату за работу в цеху и тут же тратил деньги на еду. А когда получил доступ к тюремному магазину и обнаружил, что там есть даже спортивное питание, то тратил всё на него. Но даже этого не всегда хватало, чтобы обеспечить равномерное потребление. Даже если не мучил голод, начинали мешать стеснённые условия камеры. Роман давно и с подозрением следил за тем, как Хаген отходил ко сну, распределяя перед этим очки:
– Камрад… Иногда мне кажется, что, когда ты вот так ложишься спать, то наутро просыпаешься будто бы больше. Или выше? Черт, да и то, и другое! И с лицом что-то не то… Как-то неуловимо оно меняется! Бьюсь об заклад, что если сравнить тебя с твоими же фотографиями до тюрьмы…
Хагену оставалось только пожимать плечами:
– Тюрьма меняет людей.
Да… Ему пришлось много драться. Схватки стали однообразными. Конечно, не все, но большинство. Драка с кем-то перестала быть событием. Что было к лучшему, это позволяло тщательнее работать над стилем, прокачивать те приёмы, что были заброшены. А если выходил соперник слабее, то изучать новые приёмчики, используя живой тренажёр.
Особенно сильным противникам Хаген учился проигрывать с минимальным для себя уроном. Хотя проигрывать на деревянном ринге вообще-то не рекомендовалось, можно было попросту не вернуться на него. Поэтому только победа, любой ценой, любыми усилиями!
Блинки «Молочный глаз» Палермо испытывал особое наслаждение, наблюдая, когда человек находил в себе резервы для того, чтобы вырвать победу у противника. Само собой, с помощью интерфейса именно Хаген стал тем бойцом, кто удивлял зрителей, уничтожая противника в тот момент, когда, казалось бы, всё потеряно.
Противники подбирались «от фонаря», ведь никто на деревянном ринге не проводил взвешивания и не делил участников на категории. Тем более никто не смотрел на опыт бойцов. Иногда против Хагена выходили настолько нелепые и слабые противники, что он чуть ли не издевался над ними, затягивая бой и прокачивая умения.
Но иногда появлялись тренированные спортсмены выше уровнем на несколько пунктов. Бывало даже и до десяти. Тогда, само собой, бои превращались в жестокое испытание, где целью становилась не столько победа, сколько выживание.
Чаще же всего бойцы были равны Хагену: кто-то чуть сильнее, кто-то чуть слабее.
Вообще, принцип отбора оставался непонятным. Генерал, который был ответственен за ведение Списка, не распространялся о системе турнира. Хаген подозревал, что не было никакой системы. Генерал писал что-то наугад. Люди дрались так, как этого желал Блинки «Молочный глаз» Палермо.
Тем не менее происходил некий отсев. Образовалось несколько групп наиболее сильных и эффективных бойцов, в одну из которых вошёл и Хаген. Причём в качестве явного лидера. Это была первая в его жизни группа, где он оказался на переднем плане, а не за спинами более успешных людей.
Борьба за свободу начала происходить между этими группами. Против Хагена больше не выставлялись слабаки третьего уровня, которые чуть ли не мочились в штаны при виде него. Теперь драки происходили между примерно равными друг другу соперниками.
Чем дальше шёл турнир, тем яснее и строже становилась турнирная таблица. Скоро Хаген увидел своё имя в списке тех, кто претендует на главный приз – выход на волю. Только вот его главный конкурент Удав к воле совсем не стремился.