10 июля. 1. Иерусалим.
Читаю историю Петра I А. Пушкина.
Крашу фанеру для картины.
Был в Доме художника. Занимался программой выставок. Были Д. Сузана, Я. Малка. Беседовал с Иосифом Герштейном (оле хадаш из Ленинграда, кинорежиссер) и Мишей Клайнбертом; они желают, чтоб я снялся в фильме Иосифа об олим для Мин. абсорбции.
11 июля. 2. Иерусалим. Рисую акриликом на фанере «Москву».
Были Саша Арарий (с эскизом календаря) и Майк Феллер.
Вечером был Саша Аккерман. Пили чай, я предупреждал его, чтоб не женился на некрасивой дочке Леи, смотрели мою неоконченную работу.
Пришел также Арье Зельдич. Его женитьба на Барбаре еще ближе подвела его, к сожалению, к отъезду в США. Меня эта ничтожность очень раздражает. Очевидно, Зельдич все же рано или поздно покинет Израиль, рано или поздно мое влияние будет побеждено его глупостью, провинциализмом, любовью к развлечениям. Но я все же продолжаю беседовать с ним и пытаюсь воспитать его.
12 июля. 3. Иерусалим. Закончил акриликом на фанере «Москва».
Дети в бассейне, у Дори, у Габи, во дворе. Ирка в «Принтон-пресс».
На дворе жара и духота.
Заходил Миша Нойбергер, он в поисках помещения.
Вечером у нас: Миша Клайнберт с женой и Иосиф Герштейн. Беседовали об олим.
Заходил Боря Азерников с Юлей. Его берут в армию.
Был Авраам Офек. Смотрели мои работы и разговаривали. Скульптор Данцигер погиб в автокатастрофе. Беседовали до 2 ч. ночи.
13 июля. 4. Иерусалим. Читаю. Наступил тихий период жизни.
Вечером мы с Иркой посетили Двору Арох, вдову Арье Ароха. У нее была подруга. Мы беседовали о том о сем, но это не представляло никакого интереса. Увы, пока художник жив – дом его жив, умирает художник – и большинство вдов – лишь жалкая пародия на бывшую художественную жизнь.
14 июля. 5. Иерусалим. Читаю. Был в аптеке у Наума.
Был у меня Саша Аккерман.
Мы с Сашей у Авраама Офека. Смотрели его новые работы, и я беседовал с ним, анализировал вещи Офека – почему это далеко от «Левиафана». Говорил о том, что мешает и с чего надо начать. Но мало надежды на Офека.
15 июля. 6. Иерусалим. Читаю Пушкина и русскую поэзию XIX в. Все очень поверхностно.
Нарисовал акриликом на фанере «Молитву».
Был у нас Эмануэль Левитин, бывший кибуцник Кфар-Гилади, а нынче студент-агроном, полурусский-полуйеменец.
Мы с Иркой, Борей Азерниковым и Марджи были у сестры Эммануэля. У нее домашняя выставка некой кибуцницы Геулы. Как обычно – полупрофессиональный дрек.
Пили у нас чай: я, Ирка, Азерников. Обсуждали с Азерниковым ничтожество мужчин. Обсуждали, как женить Аккермана. Есть опасность, что румынки окрутят его – и это будет Сашин конец.
16 июля. Шб. Иерусалим. С Иркой, Яшкой, Златкой гуляли у испанской колонии, искали дом Дэди Бен-Шауля. Дэди живет в арабском доме, у караимского кладбища с женой, детьми, лошадью, 3 собаками, козой, курами, кроликами, попугаями и голубями. На этот раз Дэди меня не целовал, хотя и был мил, очевидно, моя ценность в их глазах несколько снизилась.
Мы с Борей Азерниковым были у адвоката Яновского и беседовали с его женой Эстер о невестах для Аккермана. Дом у них богатый, но стены завешаны ужасным говном.
Взяв родственницу Яновских (Элка, 22 года), вернулись к нам, где уже были Зельдич и Барбара. Еще Юля была. Пили чай, болтали. Элка – пустая девица, примитивная, но богатая, хотя и не уродка. Нам она не подошла.
Написал «Портрет художника» – реклама для русских газет.
17 июля. 1. Иерусалим. Утром я привел к себе Шломо Дорона, директора Яшкиной школы. Он выбрал пачку работ изр. художн. для обмена.
Читаю. Заходил Миша Нойбергер. Вечером был у нас Саша Аккерман.
Смотрел телевизор. Эрлих – отмена субсидий – подорожание и пр.
18 июля. 2. Иерусалим. Читаю историю евреев и хазар.
Мы с Иркой были у Шломо Дорона (директора Яшкиной школы) и его жены, работницы Минист. просвещения в довольно высоком чине. Я отдал им 3 работки Аккермана и разные литографии и получил вожделенный рис. Овадьягу, замеченный мною еще в прошлый раз, и рис. тушью Зеева Рабана. Мы мило беседовали, пили что-то и смотрели картины. Вот они, мапаевские вершители судеб израильского просвещения. Стены завешаны китчем, на полочках всякое говно, книг почти нет, только случайные или для бутафории, все книги, оставшиеся от Рабана, они отдали, т. к. «не было у нас места» – сказала госпожа Дорон, дочь художника. Воистину, нет места книгам в их большом буржуазном доме. Вот эти люди, как раковая опухоль, вытесняют сионизм из Израиля.
Мы с Иркой были у Мордехая Эвен-Това и Клары, был и сын их Элиша. Пили чай, смотрели картины. Совершили обмен, я дал рис. Ю. Красного за лито А. Каплана и собр. соч. Герцеля на иврите.
19 июля. 3. Иерусалим. Мы с Иркой и Златкой в шекеме и на рынке, где встретили Янкеле Розенблата, я отвез его домой, Аснат беременна, она показывала свои рисования, и пили кофе.
Я отдал автомашину в гараж. Был у А. Офека, анализировал его картины, предложил ему сделать копии с готических примитивов. То, что он рисует сейчас, – это очень плохо; он совсем запутался.
20 июля. 4. Иерусалим. Пишу афоризмы. Читаю историю евреев.
Дети ушли в бассейн.
Зельдич принес эскиз пакета для магазина Майка Феллера, я забраковал его. Зельдич очень нудный парень.
Ирка работает в «Принтон».
Саша Аккерман приехал с 2 девушками; Нетти – математиком драгунского вида и Лилиан Мерзель (франц. еврейка, окончила по истории искусств, работает социальным работником). Явился Авраам Мошнягер. Я показал альбом. Болтовня. Люба Азерникова пришла с подругой Ханной.
С Аккерманом и Мошнягером мы были у Лилиан, я дал ей 2 свои линогравюры и взял 3 книги по искусству.
Допоздна был у нас Саша Бененсон, беседовали о разном.
Занимался библиотекой.
21 июля. 5. Иерусалим. Занимался библиотекой.
Зельдич принес 2-й эскиз майковского пакета. Я согласился.
Мы с Иркой были в центре, ходили по бутикам, с трудом нашли для Ирки летнюю майку.
Вечером: Боря Азерников с сестрой Любой и Юлей.
22 июля. 6. Иерусалим. Читаю.
Я заехал за Мириам Таль. (Подарил ей шелкографию «Небо над Иерусалимом». Мириам подарила мне замечательную гравюру А. Кравченко «Зима», 1922 г., очень редкая вещь.) Мы ездили с Мириам в Музей Исраэль. Мириам ходит с палкой, я ее поддерживаю. Осматривали выставки. Из музея заехали и взяли Ирку с работы. Я отвез Мириам домой. Мириам за последнее время очень постарела и ослабла.
Дома. Обед с Иркой. Стихи. Дети в бассейне.
Мы с Иркой у Моше Кармиля и Хаи. У него некто Витя Радуцкий, бывший когда-то у меня в Текстильщиках. Он 10 месяцев как из Киева (из киевских сплетен: я напал на Солженицына, я очень богат, я диктатор в израильском искусстве). Был еще чиновник из Мин. иностр. дел с женой-учительницей, мы спорили о русской алие.
С Иркой были у Аарона Бецалеля и взяли с собой Радуцкого, который был счастлив этим. У Аарона вечеринка в честь его приятеля – реформистского раввина, йеменита из Нью-Йорка. Много публики, много дам бальзаковского возраста, но все публика серая. Был Иосеф Цуриэль со своей милой женой. Мы ушли от Аарона и Бат-Шевы ок. 3 ч. ночи.
23 июля. Шб. Иерусалим. Суббота. Тишина. Встали с Иркой поздно. Читали. Бездельничаем.
Заходил унылый Володя Сорока-Коротик с детьми.
Я заходил к А. Офеку. Своими уродами он доводит меня до отчаяния.
Читаем с Иркой.
Вечером был Зельдич с неким Йоффе, который хотел меня застраховать, и некоей девицей, с которой мне пришлось ехать и своим мотором зажигать ее мотор.
Была Юля азерниковская, ночевала у нас. Она хорошая, добрая девочка.
24 июля. 1. Иерусалим. Утром был Саша Аккерман, мы беседовали, выбрали голландский натюрморт для копии, Саша выбирал книги.
У моей «Марины» течет масло из колеса и не работают сигнальные фонарики. Тормоз скользит и не служит как надо.
Эвен-Тов заезжал за мной; я смотрел у него некую картину И. Штрайхмана на бумаге и отсоветовал ему покупать ее; так себе намазано, без особого толка. Пили кофе.
Вечером играли с Яшкой и Златкой в догонялки вокруг стола.
25 июля. 2. Иерусалим. Я был в Налоговом управлении, наконец меня перевели в другой отдел, а то раньше из‐за глупого М. Бейтана я был записан торговцем, и с меня требовали фантастические суммы.
Был на базе в Невей-Якове, отмечался для армии.
Был у Лёни Йоффе, гуляли ок. дома, говорили о литературе; он готовит к выпуску 2 книжки стихов.
Вечером я был у А. Офека. У него Мих. Гитлин с симпатичной женой. Говорили об искусствах. Офек рассказывал об ужасающем маразме и паразитизме Академии Бецалель. Когда Гитлин ушел (в 2 ч. ночи), Офек показывал мне свои опыты, копии с готики по моему совету. Но копии не точные, и вообще, что-то не клеится дело у Офека. Он уже, кажется, и готов на изменение, но все у него запутано, он во власти прошлых представлений; он ничего не понимает. Его может спасти только полное послушание и учеба заново.
26 июля. 3. Иерусалим. Ирка работает в «Принтон-пресс».
Был Саша Аккерман. Он в некоторой усталости и миноре, я тоже в некой депрессии. Мир «израильского» искусства жалок, буржуазен, ничтожен. Художники – паразиты на теле общества. Директора музеев и критики – бездарные мелкие таракашки. Мелкое провинциальное болото с материальными амбициями лавочников. Редкие талантливые художники под влиянием отравляющей среды запутаны и слабы. Царство Зарицкого – как оно жалко. Я оглядываюсь вокруг и не вижу никого, кто бы был мало-мальски похож на авангардиста. Мозги иначе устроены. Я один на огромном поле с ветряными мельницами, и есть у меня только Саша Аккерман.
Отдал свою машину механику Моше Леви.
Весь день читал энциклопедию на иврите.
Ирка читает мои старые дневники.
27 июля. 4. Иерусалим.