Дома читаю Ирке стихи.
Вечером был Саша Аккерман с Сильвией. Саша с Рами Коэном и 2 фотографами были на ливанской границе у Метулы. Там он фотографировал свой свиток и встретился с майором Хададом (руководителем армии христиан). Хададу объяснили смысл работы Саши о войне в Ливане, и он согласился принять участие в съемках, т. е. в работе Аккермана.
17 декабря. 1. Иерусалим. Читаю Герцена, в нем совсем отсутствует русская затхлость XIX века.
Читаю Д. Мережковского, обдумываю 2-й номер «Левиафана», написал письмо А. Крону.
Были с Иркой у Леи и Бори Словиных. Мы с Борей пили ром. Лея начинает руководить русским отделом Сохнута и предложила Ирке работать с ней. Я рассказывал о «Левиафане». Словины милые, хорошие люди.
18 декабря. 2. Иерусалим. Читаю и предаюсь размышлениям. Легкое похмелье.
Пришел Саша Аккерман, и мы беседовали за чаем.
Ирка сегодня начала учиться на курсе программистов.
19 декабря. 3. Иерусалим. Читаю, размышляю. Ирка работает в «Ставе».
Приехала Ев. Ар. с подарками детям.
Вечером был Боря Азерников, и мы с Иркой и с ним пили чай и разговаривали, я упрекал его в суете, связанной с заработком больших денег, а он упрекал меня, что я до сих пор не купил дом. Потом они с Иркой уехали в Гивон, к русским.
Звонили из Бохума Петр Шпильман и Лёвка Нусберг – готовится выставка.
Мы с Яшенькой и Златкой смотрели телевизор и ждали Ирку.
20 декабря. 4. Иерусалим. Читаю и размышляю.
Заглянул к Ицхаку Минне (за юридическим советом).
Вечер памяти Осипа Мандельштама в зале Профсоюза. Вел вечер Давид Дар. Рина Левинзон читала свои лягушечьи стихи и стихи Мандельштама лягушечьим голоском. Володя Глозман читал стихи Мандельштама. Племянник О. Мандельштама (явившийся откуда-то из Риги) что-то мусолил о родственных связях. Лия Владимирова вздрагивала волосатой ноздрей и рыдающим голосом читала стихи Мандельштама и свои собственные стихосплетения. И я читал стихи Мандельштама и говорил о нем: что он классик и почему у него надо учиться; что смерть его была не случайна и он сам шел навстречу ей, как Лермонтов; что он не закончил свой путь до конца как поэт и стремился к футуризму, но не смог из‐за обстоятельств соединиться с ним и т. д. Я несколько развеял атмосферу затхлости и скуки, и публика это оценила рукоплесканиями, и многие потом сказали мне, что мое выступление было интересным (а Дар не переставая твердил мне, что я очень умный человек). Всего было ок. 70 человек. Потом Лариса Герштейн пела романсы на стихи Мандельштама.
Было очень много знакомых: Эли Люксембург со своей книжкой, вышедшей на иврите, Лея и Боря Словины, был и Саша Аккерман (мы пришли вместе) и Азерников.
Потом поехали к нам: Давид Дар, милая Лариса Герштейн, Эмма Сотникова, Володя и Ира Глозманы, Лена и Миша Генделевы (Лена очень миловидна, а Миша – немного (или много) Хлестаков), Гершович (скрипач и писатель), Савелий Гринберг (я, говорит, не со всем согласен из того, что вы говорили, но было очень интересно), еще 2 каких-то человека, Феликс Дектор со Светланой Шенбрунн, Боря Камянов (собравший денег на несколько бутылок). Ирка выставила закуску и питье. Разговоры, споры, шум. Ирка пользуется большим успехом. Да и я, кажется, опять стал кошерным в русском обществе. Дара, Сотникову и 2 евреев я отвез в Рамот, и там еще у Дара мы посидели, выпили и беседовали. Я вернулся в 3 ч. ночи, Ирка очень волновалась и ругала меня.
21 декабря. 5. Иерусалим. Легкое похмелье, чтение, уборка в доме.
С Алиной Слоним занимался текущими делами.
Саша Арарий приехал к нам после Америки, рассказывал о делах в США, обсуждали перспективы. Саша готов финансировать дальнейшее издание газеты «Левиафан».
Вечером у нас Эдик Шифрин с Дорой. Мы посидели за вином. Эдик окончательно вернулся из Лондона.
Неожиданно явился Азерников с Герой Шапиро (эндокринологом). Шифрины вскоре ушли. Ирка рассердилась на Азерникова за его хамские эксперименты. (Он в ссоре с Шифриным, а явился специально.)
22 декабря. 6. Иерусалим. Читаю Ирке стихи, а она под руководством Яшки пекла ханукальные булочки.
Вечером приехали Эвен-Товы; Мордехай рассказывал о новых приобретениях, а Клара морочила Ирке голову хозяйственными майсами.
23 декабря. Шб. Иерусалим. Бейт-Лехем. Иосеф Цуриэль с Брахой заехали за нами с Иркой, и мы были в Бейт-Лехеме; гуляли, покупали фрукты, ели восточную сладость и фалафель; Иосеф бойко болтает с арабами на арабском языке.
Яшка был на футболе, а Златка – у подружки.
Читаю Ирке вслух стихи; если по большому счету, то мало выходит по-настоящему хороших поэтов.
Вечером был Боря Азерников, вилял хвостом, знает кошка, чье сало съела; с ним простушка Юля.
Был Саша Сыркин.
24 декабря. 1. Иерусалим. Утром пришел Авраам Офек. Согласились, что я продолжаю свою газету под именем «Левиафан». Авраам читал мою статью о мафии изр. искусства, одобрил ее и взял для передачи в «Аарец». Обсудили текущие дела.
Пишу статью о Малевиче.
Читаю стихи и прозу Лескова. Ирка заболела животом.
Я со Златкой был у Яшки в классе на ханукальном вечере. Дети показали три пьески, пели, танцевали. Яшка был ведущим. Златка была вся внимание. Ели булочки и пироги. Были родители детей.
Анат Хадани приехала из Тель-Авива. Ночует у нас. Она милая девчонка, говорили о жизни за стаканом вина.
Арье Зельдич приехал из США, он идет на месяц в армию. И человек-то он неплохой, но не очень умный, и от этого все его беды.
25 декабря. 2. Иерусалим. Ирка болеет, лежит, но на курсы вечерком все же съездила.
Из Франции приехал Саша Бененсон, у него суд с обокравшей его Фаней Должанской. Саша рассказывал о Страсбурге и Франции с большим чувством юмора. И, конечно, говорил о гороскопах. И, конечно, мы обсудили не одного нашего знакомого.
Я начал писать «Левиафан» № 2. Пишу свои дневники 1963 года. С моей стороны это немалая наглость. Будет ли это кому-то интересно? По сути дела, это – конкретизм. Конкретная проза. Конкретный роман.
26 декабря. 3. Иерусалим. Пишу «Левиафан» № 2. Эта работа является и явится оселком, на котором проверится подлинность моих занятий, будет подведен итог, отработается правильная и честная линия поведения.
Мы с Иркой и Сашей Аккерманом на вечере Эли Люксембурга в честь выхода его «Третьего храма» на иврите. Эли добрый и честный человек, и он настоящий писатель, хотя дремуч и наивен. Человек из народа, но из еврейского народа. На вечере: чай с булочками, выступления друзей и сослуживцев и, конечно, дамочки престарелые, писающие кипятком от литературных переживаний. Были: Миша Занд с женой, Володя Глозман, Феликс Дектор, Боря Камянов, Воловик и мн. др. Познакомился с симпатичным человеком Абрамом Ландманом.
Дома с Иркой и Сашей Аккерманом пили чай и обсуждали события и людей и дела «Левиафана». Саша одобрил первые готовые страницы «Левиафана» № 2.
27 декабря. 4. Иерусалим. Пишу «Левиафан» № 2. Редакция и запись дневников.
Из Парижа приехал Абраша Мошнягер, рассказывал о своей жизни там. Он был бы готов остаться в Париже, если бы была материальная удача. Деньги евреям важнее Израиля, но, к счастью, не всем. Я говорил с Абрашей о «Левиафане» и опять и опять объяснял ему, что только «Левиафан» дает достойную жизнь и перспективы развития.
Был Боря Азерников с Юлей, он подарил мне две электрические бритвы.
Был у меня Авраам Офек, и мы долго беседовали о Бецалеле, о Доме художника, Биеннале, «Левиафане». Планировали дальнейшие действия.
Из Нью-Йорка звонил Никита Дмитр. Лобанов, и мы долго беседовали с ним.
28 декабря. 5. Иерусалим. Пишу «Левиафан» № 2; дневники, стихи Холина.
Отвез детей на ханукальный концерт, был в банке, в муниципалитете (Альмог, Розенбойм).
Прошелся по Яффо и встретил: Сашу Воловика, Борю Камянова, Юру Красного, Мишку Калика и Сузану.
Зашел в «Став» за Иркой, написал объявление о выходе 2-го № «Левиафана», в «Ставе»: Феликс Куриц, Зяма Олидорт, Грета Теуш, Белла Вольфман.
Были с Иркой на рынке.
Пишу «Левиафан» № 2.
29 декабря. 6. Иерусалим. Был в полиции, прошел тест на вождение полицейской машины.
Зашел к Иосефу Бен-Шломо в Мин. просвещения, подарил ему каталог «Левиафана».
Дом художника. Шанка с заплаканными глазами. Художница Элишева Ландман покончила жизнь самоубийством. Она была абсолютно одинока, и вдруг была у ней неудачная любовь. Элишева была художница скромная, но настоящая.
«Став». Чаепитие: Белла, Грета, Ирка, Зяма, Куриц + я. Савелий Гринберг.
Пишу «Левиафан» № 2.
Заходил Авраам Офек, обсуждали наши дела.
Говорил с Иосефом Бен-Шломо по телефону о Бецалеле, Офеке и др. Иосеф на неделю идет в больницу.
Был Боря Азерников.
30 декабря. Шб. Иерусалим. Ирка готовит пирог, я читаю ей стихи.
Вечером у нас: Саша Аккерман, Саша Сыркин, Савелий Гринберг и Давид Ракия с женой. Говорили о Маяковском, о романтизме, о книгах. Я сказал Ракии, что мы хотим, чтоб он вошел в Совет Дома художника.
31 декабря. 1. Иерусалим. Пишу статью о Малевиче.
Были Рами Коэн с подругой и Саша Аккерман. Саша показывал свои «ливанские» работы. Очень слабые листы, напоминающие поп-искусство. Они с Рами готовят выставку, но… мне надо вмешаться.
Мы с Иркой у Миши и Сузаны Каликов на Новом году. Кроме нас: семейство Цейтлина Севы, математика. Жена его – звукооператор. Дочь Ирка, ок. 12 лет, милое существо, наивное и взрослое одновременно. Калики – целиком в прошлом, увы, они действительно там, в России, были на олимпе, а здесь после неуспеха Мишиного фильма все покатилось вниз. Калик – плод советской культуры, ее либеральной части; потеряв Москву, Калик потерял все. Жизнь искусства – это жизнь, лишенная сентиментальности, а особенно в кино. И вот Калик – жертва. Он для личного процветания должен был остаться в России. Это настоящая трагедия для многих, и там жить невозможно, душно в лживых и подлых условиях, и для этого мира они уже не приспособлены. А самое главное, – там искусство намного отстало и разные категории ценностей. Была еще Лиля Нудельман. Пили, ели, танцевали.