Ирка на курсах программистов, Яшка на дне рождения приятеля. Златка крутилась около меня, крутилась и заснула.
Сосед – спекулянт машинами – и его брат приходили смотреть квартиру.
Книги Севелы о евреях, об идишской среде не литература.
12 марта. 2. Иерусалим. Читаю. Бездействую.
13 марта. 3. Иерусалим. Читаю. Пасмурно. Бездействую. Мир с Египтом почти подписан.
Стихи Иосифа Бродского. Книга «Часть речи». Как будто все это перевод с какого-то иностранного. Бродский и есть литературный мальчик из переводческих кругов. Стихи его литературны, нежизненны, лживы. Он консервативен, как и в начале 60‐х, когда он появился впервые в Москве. Выпендреж по образцам стандартной сытой поэзии Запада. Плюс истерический жидовский русско-православный патриотизм. И вот это Анна Ахматова продвигала в первые ряды русской поэзии; советская власть сделала ему всемирную рекламу ссылкой; и в итоге явился новый светоч русской литературы. Бедная Росия, бедная русская литература. Вот он, тот диссидентско-либеральный мрак, который пострашнее КГБ.
14 марта. 4. Иерусалим. Дом полон книг. Моя цель – оставить только необходимые. Читаю.
У Яшки в столе и на столе ужасный бардак, я заставил его разобрать и ненужное выбросить. А у Златки, наоборот, относительный порядок. Как мои детки не похожи друг на друга.
Ирка работает у Феликса Дектора, ей очень не нравится атмосфера, она хочет уйти. Феликс работает на Сохнут, мы из другого теста.
Читаю Ирке стихи Давида Бурлюка. В США Бурлюк оказался в полном вакууме, и к тому же – отсутствие денег. Как легко мы оказываемся никому не нужны; спасение нам одно – видеть жизнь через призму будущего.
Мы живем спокойной, сытой жизнью: дом, любовь, дети – полный набор счастья; но жизнь человеческая так непрочна – со всех сторон невидимые пасти смерти, болезней, насилия. Мы этих пастей не видим, но иногда ощущаем их смрадное дыхание – это нам знаки от Бога.
15 марта. 5. Иерусалим. Были у нас дамы из Нью-Йорка: Рахель Кауфман и Лилиан Курц с дочерью Ив Менес (из Иерусалима, художница). Смотрели мои работы и кое-что купили для своей «Галери Ту». Можно понять, что они торгуют всяким говном. Но им нравятся и мои работы, и у них есть мои шелкографии.
В Доме художника: Давид Сузана, Хедва Харехави, Аарон Бецалель, Милка Чижик и я обсуждали выбор нового Совета.
16 марта. 6. Иерусалим. Аарон Априль звонил мне, угрожал, сказал, что сотрет меня в лепешку, кричал: дело в том, что он договорился с Товой Сассон о выставке без моего ведома, а я сказал, что не Това дает выставки, а я и что надо проверить даты и возможности. Наконец-то хитрожопый Априль вылез со всеми своими рогами.
Мы с Иркой у Давида Яковлевича Дара: разговор о литературе. Давид Яковлевич – ленинградская таракашка, все знает – ничего не понимает. Впрочем, мил. Годится в коллекции.
При всем моем уме и таланте чаще всего я веду себя очень глупо. По количеству глупых поступков я занимаю одно из первых мест среди самых профессиональных идиотов.
День рождения у Алеши Таргонского. Мы подарили мою гравюру. Англоязычные соседи. Мерлин с тяжелым баркасом и духом американского мещанства. Володя Школьников (прилежный распространитель иудаизма в духе любавичского хитрого ребе; сам же Володя не верит ни в Бога, ни в черта, и его интересует только «парнаса», во имя которой он сейчас и носит кипу на голове) – милый парень с монументальной милой Лёлей. Мелик Агурский – вездесущий выкрест, аккумулятор всех сплетен эпохи. Алеша Таргонский мил, как всегда. И т. д. И еще милый Мишка Нойбергер с беременной женой.
17 марта. Шб. Иерусалим. Книги, книги, книги. Чтение стихов. Ирка простужена, у нее болит бок, но она не перестает сражаться с домашними делами.
Златка играет с Антошкой на траве во дворе. Антошку привезли Володя и Рита Коротики-Сороки – унылые люди, скучно.
Вечером у нас Саша Аккерман. Я был с ним несколько холоден за его грехи.
18 марта. 1. Иерусалим. Отвез Ирку на работу, был в гараже, был в типографиях. В «Централ-пресс» повстречал Ивана Швебеля с галеристом Гольбахаром. Швебель – художник консервативный, стандартный и малодаровитый и вместе с тем у Фишеро-Шепсов идет за товар первого сорта.
В Доме художника решал, кому дать выставки. Мне уже надоело быть доброй или злой фортуной всяких бездарностей. Диктую – Тове Сассон, женщине глупой, но неплохой в итоге.
Были с Иркой в «Ставе». Там все те же: Зяма Олидорт, Белла Вольфман, Грета Теуш, Феликс Куриц. Подполковник в отставе – оле Лебедев рассказывал мне о своей жизни. Феликсу Канделю я чуть не выдал себя за своего брата (без волос меня не узнают).
Д. Сузана заехал за нами с А. Офеком, и мы были в Театроне на церемонии «Якир Иерушалаим», от Союза худ. этот знак получил Мирон Сима. Зал был полон всяких тухлых стариков, на сцене президент Навон и мэр Тедди Коллек. Инфляция и в деньгах, и в людях; президенты – один ничтожнее другого, а Коллек – это просто феодал с армией чиновников-паразитов. Из театра – к Мирону Симе домой; выпивка, закуска. И опять всякие престарелости и тухлости, бывшие чиновники в основном, люди, построившие свое благополучие на деньгах Сохнута, патриоты, провинциальная сволочь, благочестивые «сионисты», гробовщики сионизма, те, что еврейскую революцию причесали под чиновницу и лавочницу. И среди всех – маленький еврей Мирон Сима, их маэстро, их кумир, их брат по духу – и мазня его на стенах.
К нам приехала Нэнси Доненфельд (владелица школы йоги в Чикаго), живет у нас.
Был симпатичный Шурик Казаков.
Была Ира Зильберберг с девочками.
19 марта. 2. Иерусалим. Завтрак с Иркой и Нэнси Доненфельд. Отвез машину Азерникова в гараж. Дежурил у ворот Златкиной школы. Читаю Лескова.
20 марта. 3. Иерусалим. Читаю Лескова и другое. Смотрю альбомы своей библиотеки.
С Иркой и детьми были на рынке, ходили по магазинам: купили Яшке джинсы и рубашку, Златке – трусики. В ювелирном магазине Златке прокололи уши для сережек – осуществилась ее мечта. Яшка меня пугает своим подражанием стандартам; он идет точно по моде и вкусам тех, кто его окружает в школе и на улице, полное отсутствие революционности, как все – так он. Златка – художественная натура. Единственное утешение, что у Яшки способности к науке и общественно-политической деятельности.
Нэнси Доненфельд живет у нас. На ней удивительный штамп американки – варварская смесь глупой наивности и деловой практичности. Она все что-то лопочет о мистике, я улыбаюсь, поддакиваю и уклоняюсь от разговоров.
21 марта. 4. Иерусалим. Читаю и смотрю книги по искусству, прочищаю библиотеку. Читаю Лескова. Нэнси все утро дома; стоит только руку протянуть, но она мне не нравится.
У нас: Алина Слоним привезла Давида Тартаковера, дизайнера «Сефер абаир», мы обсуждали общий предполагаемый вид книги. Тартаковер производит симпатичное впечатление. Алина привезла в подарок каталог футуристов (от «Сотбис»), а также лист с моим фото, библиографией и пр., отпечатанный Сашей Арарием.
У нас дети Беллы Вольфман: играли со Златкой.
С Беллой и Зямой Олидортом обсуждали мой «Кадиш» для обложки «Голема».
Я смотрел телевизор, до 4 ч. утра слушал выступления в кнессете и голосование за соглашение о мире с Египтом. Чем меньше опасностей будет нам грозить извне, тем больше их будет подстерегать нас изнутри; и самая страшная – моральная глухота и сытость.
22 марта. 5. Иерусалим. Читаю – Ж. Д. Энгр об искусстве – все мне чуждо.
Вечером в Доме художника – собрание: о выборах и путях действия Союза художников. Давид Сузана, Авраам Офек, Авраам Мандель, Арик Килемник, Милка Чижик, Яков Малка, Ицхак Пугач, Мирон Сима, Давид Ракия, Иоси Штерн, Яков Розенбойм, Хедва Харехави, Аарон Бецалель и протокол: Това Сассон. Я предложил радикально: автономию и сокращение числа членов Союза.
Нэнси живет у нас.
23 марта. 6. Иерусалим. Читаю, смотрю альбомы, произвожу ревизию. Был Азерников. Нэнси еще живет у нас.
У Яшеньки что-то вроде желудочного гриппа.
24 марта. Шб. Иерусалим. Читаю, произвожу ревизию в библиотеке.
Приезжала 16-летняя Лена Рабинович, она кончает художественную школу и для зачета выбрала написать о московских художниках-нонконформистах. Ее прислали ко мне. Милое юное существо.
Был Борька Азерников. На днях его свадьба с Юлей. Я сказал ему, что ради будущего ребенка надо жениться, а если Юля будет сварливой и вообще будет мешать, то всегда можно разойтись. Конечно, Юля не тот уровень, какой желательно. Ее интересы выше кухни не поднимаются.
Мы с Иркой и Златкой на бар-мицве сына Лии и Бори Словиных. Мелкая сошка, мелкие чиновники. Сама Лия – милая женщина, и вот она теперь заведует большим отделом Сохнута – партия Херут дала ей это место. Сохнут – это какая-то клоака, отталкивающая всякий талант и интеллигентность, большая кормушка паразитов.
Златка по утрам берет своих кукол и забирается в шкаф; там она играет и разговаривает с ними.
25 марта. 1. Иерусалим. Ревизую библиотеку, читаю.
Ирка сегодня работала у Феликса Дектора («Израиль сегодня» – дайджест) последний день, ей не нравится там атмосфера.
Ирка беседовала со Златкиной учительницей Ционой. Циона сказала, что Златка хорошо знает уроки, но никогда не стремится это показать. Что она не повышает голоса, не кричит, не суетится, но крутит всем классом. Мальчики ее опасаются. С ней боятся ссориться, так как она потом не прощает, и поссориться с ней – значит поссориться с классом. Златка действует в компании с Майей Бен-Галь. Златка проколола уши для сережек, и все хотят то же самое, и требуют дома. Если что-то происходит в классе – Циона смотрит сперва на Златку, какова будет ее реакция – такова у всего класса. Златка самая оригинальная девочка в классе и с твердым характером.
Нэнси живет у нас еще. Она нам остоебенила.
Был Борька Азерников.
26 марта. 2. Иерусалим.