13 января – я весь день был в кёльнском музее – огромная коллекция шедевров от готики до наших дней. Многое я наконец увидел в натуре. Не могу сказать, что этот авангард вдохновил меня, скорее наоборот, но это очень интересно с точки зрения происшествия. Кроме того, полезно в психологическом плане, чтоб не застояться.
Все это имеет не строительную функцию, а революционно-разрушительно-анархическую, но очень полезно и уж во всяком случае в миллион раз приятнее, чем всякое сюрреалистическое или экспрессионистическое говно и всякие гиперреализмы. В общем, все это увидеть было очень интересно. Вообще я не жалею, что поехал в Европу, так как чем больше я здесь нахожусь и все вижу, тем больше чувствую, что у нас и приятнее, и теплее, и умнее, и серьезнее, несмотря ни на что. Не представляю, как это евреи могут покинуть Израиль ради чужой страны, – надо обладать, как морская свинка, полностью атрофированными моральными чувствами. Но мы, конечно, варвары рядом с европейскими порядочками и приглаженностью, во всяком случае рядом с германскими. Люди на улицах у нас одеты лучше и лица красивее, и девушек симпатичных больше, вообще немцы – народ некрасивый, но лица все же не грубые, т. к. они, немцы, привыкли быть вежливыми. Вот мои впечатления от Германии. А когда я смотрю на всех пожилых людей, у меня один вопрос: что он делал во времена нацистов? Ведь они все преступники.
14 января – мы с Кендой были в ее галерее и занимались всякой мелочью, а потом пошли в бюро к Вилли Бонгардту. Это писатель, теоретик искусства, его адрес дал мне Менаше Кадишман. Этот парень (ок. 40 лет) – один из адептов авангардизма и пр. Написал несколько толстых книг. Сам, видать, не дурак, но, как всякий сытый человек, очень любит разрушать буржуазное общество. Мы беседовали (через Кенду), смотрели всякое, что есть у него, он обещал меня познакомить со всякими людьми, делающими авангардное искусство. Сейчас 15 января, я нахожусь в галерее Бар-Гера.
17 января. Кёльн. Был пару дней назад у немецкого художника Хайдельдаха. Как человек чем-то напоминает Априля. Художник – ничего особенного – беседовали, пили вино. Он был под Сталинградом, был там ранен и говорит, что получил там впечатление на всю жизнь.
Гулял по Кёльну с одним старым польским евреем, очень милый дяденька и в некотором роде коллекционер. Ужинали у него, пили вино и беседовали.
Сухое немецкое вино очень хорошее.
Смотрю всякие выставки современного искусства.
Вчера были с Кукой у г. Штолле. Он дерматолог, врач. Был в русском плену в Казахстане, помнит несколько русских фраз. Они когда-то купили 2 мои акварели, хорошие работы; мы сидели у них до поздней ночи, пили рейнвейн и беседовали, Кука – переводчица. Я взял какой-то альбом о Германии и разрисовал его. Штолле пригласил меня приехать на его виллу на о. Майорка и рисовать там.
Сегодня встретился с фрау Гмуржинской, ее мужем и дочерью, все они работают в галерее своей. Галерея шикарная, они издают прекрасные каталоги, и выставки у них первоклассные.
Сегодня сильный и довольно холодный ветер. Почти все время дождь в эти дни, но, в общем, не холодно. Такая здесь зима.
Сейчас мне абсолютно нечего делать – встреча есть только вечером (я должен быть у Гмуржинских, и там же будет? один художник и арт-критик). Гулять не хочется по городу, т. к. сильный ветер и вообще не хочется. Хотя Кёльн и был сильно разрушен английской авиацией, но все же сохранилось какое-то количество церквей. В частности, собор готический, его строили 500 лет и только 100 лет назад закончили. Он грандиозен и уходит в облака, настоящая стрельчатая готика. А внутри играет орган, поет кто-то, и пастор читает проповедь, и люди сидят на скамейках в холоде и молятся. В общем, жизнь моя тут происходит не очень торопливо, встреча не следует за встречей, и дело не идет за делом, а между ними есть всякие перерывы и ничегонеделания, т. к. очень мало знакомых и все только завязывается.
Был вчера в галереях авангардного искусства, и в итоге это произвело на меня безрадостное впечатление, в конце концов это все очень пахнет фальшивкой, т. к., с одной стороны, работы претендуют быть мыслью, а не вещью, претендуют на раскрепощение личности, но, с другой стороны, все это является предметом торговли и перекупки, как заурядные диваны, картины и вазы прошлого времени. Почему это искусство попало в галереи и магазины, если место его в школах, институтах, клубах, а художники должны работать как руководители кружков и групп. Об этом надо подумать. Надо точно понять все слабые места западного авангарда – почему оно нам не подходит – и какая его часть может быть использована нами. Вообще, по сути дела, я здесь, чтоб найти все слабые места нового искусства.
Ирка, я хочу побыть еще в Германии в нескольких городах, потом поехать в Париж и Лондон, потом в Италию, потом домой.
Как там наши детки, я надеюсь, они вполне обходятся без меня, а вот тебе, наверное, очень скучно.
Целую вас всех, скоро вернусь, обнимаю крепко тебя, и Яшеньку, и Златоньку, твой Мишка. (Привет Еве Ар.)
20 января. Дюссельдорф. Ирка, получил твое письмо. Я был страшно рад, ношу его в кармане, чтоб перечитывать о Яшке и Златке. Вчера я приехал к Франтишеку Кинцлю, чешскому художнику, в Дюссельдорф. Выпили несколько бутылок мозеля, беседовали, я живу у него, и он мне покажет все в Дюссельдорфе. Адреса Шепса очень кстати. Скажи Саше, чтоб выслал Бар-Гере около 20 слайдов моих работ, лучших, и мне тоже пусть вышлет штук 10 слайдов. Целую всех вас крепко. Шалом. Мишка.
23 января. Бохум. Моя дорогая жена, Яшенька и Златочка. Нахожусь в данный момент в югославском ресторане, и сейчас ок. 12 ночи. Отсюда я иду в отель «Савой», где буду спать за ≈21 ДМ. Завтра еду в Дортмунд в музей, а потом в Кёльн. Я читал лекцию с диапозитивами в Бохумском музее сегодня, было около 100 человек. Петр Шпильман сказал мне, что хочет купить мой «Образ Средиземного моря» и еще что-то. У Бар-Геры я нарисовал акварель для литографии, и другую литографию должны сделать с «Обр. Средиз. моря». Но это я начал с конца.
А сначала было так. Я приехал 19. в Дюссельдорф – позвонил Франтишеку Кинцлю (чешскому художнику-эмигранту), и он приехал на вокзал и взял меня. Он живет с подругой-немкой в просторной квартире, работает в галерее Майер-Рене по реставрации и сам работает как скульптор. На другой день он повел меня к своему соседу Клаусу Ринке, симпатичному парню и всякому выдумщику, но все это интересно. Ринке – молодая звезда авангардизма.
Были мы с Франтишеком у известного художника Гюнтера Юккера из группы «Зеро». Беседовали, я рассказывал, фотографировал. Юккер дал мне свои каталоги, и потом мы все вместе пошли к молодому архитектору (восходящая звезда?) Вольфгангу Дюрингу и находились у него дома.
На другой день Франтишек был занят, Павел Яноушек (чех-эмигрант, дизайнер по профессии, но стрижет собак: пуделей и пр.) отвез меня в центр, и я весь день гулял по городу Дюссельдорфу. Холодно, сыро. Был в 2 кирхах (говорил с лютеранским пастором), был в Академии художеств (везде расклеены плакаты левых студентов, прокоммунистов), заходил в книжные магазины, смотрел в витрины на вещи и цены. Все очень богато и куча красивых предметов всякого рода. А вечером с Франтишеком были в запаснике галереи Денис Рене-Майер и смотрели всякие объекты и пр. Пили вино, потом зашли в ресторанчик, пили пиво, потом вернулись домой. Пили вино, потом… потом пошли спать.
На другой день были с Франтишеком в музее – и видели много прекрасных вещей, потом заходили в академию, потом были в ресторанчике левых студентов, потом были в ресторанчике христиан-коммунистов, потом поехали к художнику Имре Косичу (венгерский эмигрант, художник-геометрист). Пили пиво и шнапс, и потом он…
24 января. Дортмунд. …отвез нас домой, и день кончился.
23-го числа с Франтишеком Кинцлем и Эльзой мы выехали в Эссен. Из Эссена – в Гельзенкирхен к чешскому худ. Иржи Хильмару. Мы смотрели его вещи, фотографировались, обедали и все вместе – Франтишек, Иржи и я – поехали в Бохум.
Петр Шпильман возил меня на своей «Вольво» по Бохуму, показал университет, музей старого быта, пейзажи и 2 авангардные галереи. С нами ездил Иржи. Мы вернулись вечером в музей – в 8 ч. началась моя лекция. Я показал 65 слайдов и говорил, а Петр переводил. Были Яков, Кенда, Шломит, Бар-Геры, был Имре Косич, был Иржи Хильмар и ок. 100 граждан г. Бохума. Все были очень довольны. Я получил за лекцию 150 марок. После этого мы долго еще сидели с Петром Шпильманом, он дал мне адреса в Голландии, Лондоне, Париже и отвез в отель «Савой», где я получил самую дешевую комнату под крышей (21 ДМ), белоснежные простыни и пр. Я пошел в югославский ресторан, пил пиво, поужинал, написал тебе пару строк и потом беседовал с ребятами-сербами, которые работают в этом ресторане. Они 2 года в Германии. Я сказал, что я из Израиля, что жил в России. Мы вполне могли понять языки друг друга. Я пошел спать и прекрасно выспался до около 12 ч. дня сегодняшнего числа.
Утром сегодня встал, сел в поезд и выехал в Дортмунд – это 10 минут от Бохума. Пришел в музей. Никто не знает русского (об иврите вообще говорить нечего). Но все же меня поняли, показали 5 моих работ из коллекции музея, дали мне каталоги нашей выставки в 1973 г., приглашения, показали прессу. Тут пришел директор Тинман – немец, и мы с ним выпили кофе, но он должен был идти на какую-то конференцию, и мы договорились встретиться через 2 часа. Я гулял по Дортмунду, был в главной кирхе, сидел там и обдумывал планы своей школы в Иерусалиме. Сейчас сижу в музее, пишу письмо, смотрел экспозицию и жду д-ра Тинмана.
Так я живу в сырой, темной, холодной Германии, существую без языка и постепенно привыкаю к европейским порядкам. Мы с тобой поедем в Европу – я уже буду знать все, что надо, как и что и где. Поедем на собственном автомобиле и не спеша (насколько позволят наши дети) везде побываем. Теперь я должен быть в Бонне и дождаться в Кёльне, когда отпечатают мои литографии, я подпишу их и на поезде выеду в Голландию – это около 2 часов езды от Кёльна.