— Давай, давай, сука... — шептал он, обращаясь не к Лине, а к самой системе, к этому живому механизму.
И вдруг синий цвет вспыхнул, заполнив всю трубку ярким, чистым, почти неоновым свечением. Гул в отсеке изменился, стал ровнее, глуше. Красная лампа конвульсивно дёрнулась в последний раз и погасла.
— Есть! — восторженно выкрикнул Алекс. — Мы сделали это! Команда!
Марк отнял руку от рычага, чувствуя, как она мелко дрожит от перенапряжения. Он хотел огрызнуться на Алекса, сказать, что это не команда, а он и эта сумасшедшая солдафонка…
Но тут его внимание привлекло другое.
Из дренажного отверстия в полу, откуда по идее должна была политься отфильтрованная вода, начало сочиться нечто иное. Густая, вязкая, переливчатая слизь, похожая на расплавленный перламутр. Она лениво выползала на рифлёный металлический пол, шипя и пузырясь. Запах ударил в нос — тот самый металлический привкус воздуха, но концентрированный, смешанный с чем-то приторно-сладким, как запах гниющих на солнце водорослей.
Все отшатнулись. Все, кроме Марка.
Научное любопытство пересилило брезгливость. Он присел на корточки, зачерпнул немного слизи на кончик пальца. Она была тёплой и скользкой. Он растёр её между большим и указательным пальцами.
Переключившись на Лину, он увидел, что она уже не смотрит на панель. Она смотрит на него. На его палец в этой мерцающей дряни.
Марк поднял на неё глаза. В его взгляде смешались ужас, отвращение и мрачный, нечестивый триумф первооткрывателя.
— Это не смазка, — прошептал он так тихо, что услышала только она. — Это… секреция. Как у моллюска. Эта тварь… она живая.
Адреналин ушёл.
Он схлынул так же быстро, как и появился, оставив после себя звенящую, вязкую пустоту. Для большинства в общем отсеке ночь несла страх перед неизвестностью. Для Лины она несла страх перед тишиной.
Она лежала на своей койке на верхнем ярусе, вперив взгляд в низкий потолок, по которому медленно расползались и снова сжимались тусклые, фосфоресцирующие пятна света от панелей с биолюминесцентным мхом. Задание выполнено. Угроза миновала. И это было невыносимо.
Там, в отсеке Гамма-7, всё было просто. Была задача. Было время. Было действие. Её мозг, обычно забитый белым шумом воспоминаний и едкого самокопания, стал кристально чистым. Каждое движение было точным, каждая мысль — острой, как осколок стекла. Она чувствовала, как кровь стучит в ушах, и это был самый прекрасный звук на свете. В те минуты она была живой.
А теперь… теперь снова навалилась тишина. И в этой тишине голоса возвращались. Ты должна была быть быстрее. Ты могла его спасти. Ты опоздала.
Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Лёгкое, почти стыдное разочарование укололо её. Всё закончилось слишком просто. Без настоящей крови. Без реальной угрозы. Сама жажда чего-то худшего, таившаяся в ней, пугала её больше, чем любые монстры, что могли скрываться в темноте этой подводной гробницы.
Снизу доносилось дыхание других. Кто-то ворочался и стонал во сне. Кто-то, как Ева на койке напротив, казалось, спал безмятежно, свернувшись калачиком, как ребёнок. Лина ей не верила. Никто не мог спать безмятежно в этом месте.
Она не могла лежать. Пустота была слишком громкой. Бесшумно, одним плавным движением, она соскользнула с койки на холодный, вибрирующий пол. Босые ступни ощутили лёгкую липкость, словно пол никогда до конца не высыхал.
Она пошла по отсеку, ступая между койками. Остальные спали или притворялись. Ей было всё равно. Она подошла к дальней стене, туда, где не было ни дверей, ни панелей — просто глухая, клёпаная сталь. Приложила ухо.
Гул.
Это был не просто монотонный шум машин. Он был живым. Он поднимался и опускался с идеальной, медленной ритмичностью, как дыхание спящего кита. Вдох… и выдох. Вибрация шла сквозь металл, сквозь кости её черепа, сквозь пол, отдаваясь в самых пятках. Вся станция дышала.
Лина прижалась щекой к холодной, влажной стене, закрыла глаза, пытаясь раствориться в этом ритме, заглушить им свои мысли.
И тогда она услышала его.
Это был не скрип металла. Не капающий конденсат. Не гул механизмов.
Это был тихий, едва различимый, влажный, скребущий звук. Он шёл откуда-то изнутри толстой стены, прямо за металлической обшивкой. Словно кто-то или что-то очень медленно, с усилием, тащило по внутренней поверхности что-то мягкое и тяжёлое.
Скреб… пауза… скреб…
Другой на её месте закричал бы. Отскочил. Запаниковал.
Лина замерла. Её собственное дыхание остановилось. Она прижалась ухом ещё плотнее. Голоса в её голове смолкли, вытесненные этим новым, чужеродным, обещающим звуком. Пустота внутри заполнилась чем-то другим. Не страхом.
Напряжённым, хищным любопытством.
Она не знала, что это. Но её зависимость, её тёмный, изголодавшийся внутренний пассажир уже шептал ей. Там. Вот оно. Твоё следующее спасение.
Глава 2. Цена Рейтинга
Сон не пришёл. Он остался там, наверху, в мире, где существовало небо. Лина не вернулась на койку, в это подобие гроба с тонкой металлической стенкой, за которой кто-то дышал и ворочался во сне. Она осталась сидеть на полу, прижавшись спиной к холодной, шершавой от заклёпок переборке. Единственным собеседником был гул. Он проникал сквозь сталь, вибрировал в позвоночнике, в костях таза. Вдох… выдох. Низкочастотный рокот насосов, шипение далёкой гидравлики, сухие щелчки реле, похожие на треск суставов спящего зверя. Она закрыла глаза, пытаясь разложить звук на части, но целое было упрямо больше. Оно было живым.
Утро не наступило. Его заменила перемена в свете. Тусклая, органическая желтизна панелей со мхом побледнела, уступая место стерильному, операционному белому. Резкий, как укол, гудок прошил тишину, заставив вздрогнуть даже тех, кто забылся в тревожной дрёме.
Они сползали со своих коек один за другим, двигаясь в молчаливом, угрюмом согласии. Воздух в отсеке стал плотнее за ночь, пропитался вчерашним страхом, кислым запахом пота и чем-то ещё. Металлической пылью, привкусом сырой земли. Никто не смотрел друг на друга. Безмолвная процессия теней, скользящих к стене, где из переборки торчал одинокий патрубок пищевого дозатора.
Марк подошёл первым. Нажал на кнопку. Густая, бежевая масса, лишённая запаха, медленно, почти нехотя, выдавилась в его миску. Он смотрел на неё с брезгливостью учёного, обнаружившего новую, отвратительную форму жизни.— Завтрак для чемпионов, — голос был тихим, слова растворились в гуле, не долетев ни до кого.
— Лучше, чем ничего.
Голос Алекса ударил по ушам. Слишком бодрый. Слишком громкий для этого склепа. Он хлопнул Марка по плечу. Удар был дружеским, но Марк пошатнулся, едва не выронив свою порцию безвкусной энергии.— Команда, нужно держать боевой дух! Энергия — это ключ!
Тишина. Его слова повисли в плотном воздухе, как яркое, нелепое пятно на серой стене. Никто не ответил. Ева, взяв свою порцию, отошла в самый тёмный угол. Села на пол, поджав ноги, и начала есть. Маленькими, выверенными движениями, словно птица. Но её взгляд не был птичьим. Он скользил по лицам, по рукам, по позам. Не оценивал. Каталогизировал.
Лина подошла последней. Вкус у пасты отсутствовал. Это было не отсутствие соли или сахара. Это было агрессивное, тотальное ничто. Просто текстура, вязнущая на зубах, и калории, которые тело должно было принять. Она ела стоя, механически, прислонившись к стене, глаза непрерывно сканировали отсек. Выхватили Дэвида. Бывший клерк, разменявший пятый десяток, с рыхлым, мягким телом и глазами, которые вечно искали, куда спрятаться. Он не притронулся к еде. Его руки, лежавшие на коленях, мелко подрагивали, как крылья пойманной бабочки.
Внезапный всполох. Все мониторы в отсеке вспыхнули одновременно. На них возникло лицо Кассиана. Безупречно уложенные волосы, идеальный воротник белоснежной рубашки, спокойный, изучающий взгляд хирурга перед операцией. За его спиной — не интерьер станции. За его спиной зияло панорамное окно, залитое утренним солнцем, и вид на город, уходящий к горизонту. Этот контраст был настолько жестоким, что в горле встал ком физической тошноты.
— Доброе утро, активы.
Голос был ровным, без единой эмоции, словно сгенерированный машиной.— Надеюсь, вы хорошо отдохнули и готовы к новому дню. К росту. Сегодня мы будем работать над преодолением. Преодолением личных барьеров. Ведь именно в точке максимального дискомфорта и начинается настоящая трансформация.
Алекс кивнул. Серьёзно, сосредоточенно, как прилежный студент на лекции кумира. Марк скривился так, будто проглотил собственную порцию пасты одним куском.
— Испытание будет индивидуальным, — продолжил Кассиан, и его взгляд, казалось, проходил сквозь экраны. — Оно призвано помочь одному из вас встретиться со своим страхом лицом к лицу. И выйти победителем. Система выбрала первого участника.
На экранах появилось лицо Дэвида. Крупный план, снятый скрытой камерой секунду назад. Дрожащие руки. Бледные, обкусанные губы. Полные ужаса глаза, уставившиеся на собственное отражение.
— Дэвид. Поздравляю. Ваш выход.
С шипением, похожим на выдох гиганта, тяжёлая гермодверь в дальнем конце отсека поползла в сторону, открывая черноту нового коридора.— Следуйте вперёд, — приказал бездушный голос из динамиков.
Никто не шелохнулся. Все смотрели на Дэвида, на его парализованную страхом фигуру. Потом Лина с глухим стуком поставила свою миску на пол и пошла первой. Как только она двинулась, оцепенение спало. Остальные потянулись за ней, как стадо, подталкиваемое невидимым пастухом. Дэвид, спотыкаясь, поплёлся последним.
Коридор вывел их в пространство, которое было полной противоположностью жилому отсеку. Огромное, гулкое, как пустой собор, помещение, похожее на машинное отделение. Воздух здесь был другим. Сухим. Горячим. Он пах раскалённым металлом и чем-то едким, электрическим, от чего першило в горле. В центре зала зияла пропасть. Идеально прямоугольный колодец, уходящий в темноту на десятки метров. На самом дне, в дрожащем мареве горячего воздуха, вращались гигантские лопасти турбины. Рёв, исходивший оттуда, был почти физическим. Он не просто бил по ушам. Он вибрировал в грудной клетке, в зубах, в костях черепа.