Анализ, — бесстрастно отпечаталось в её внутреннем протоколе. — Введён неизвестный фактор. Система демонстрирует аномальное поведение, не соответствующее матрице продюсера. Вывод: угроза перестала быть прогнозируемой.
Она подняла голову. Её испуганные глаза — глаза жертвы, глаза актрисы — встретились с безразличным, пустым объективом камеры в углу. Она надеялась, что Кассиан тоже это видит.И что ему тоже, чёрт возьми, не по себе.
Марк уже не слышал их. Обвинения, подозрения — весь этот человеческий шум отступил, стал фоном. Его мозг, перегретый паранойей, наконец-то нашёл задачу, достойную себя. Он больше не пытался взломать систему. Он понял — это всё равно что пытаться взломать раковую опухоль. Он её препарировал.
Пальцы летали над сенсорной панелью, выводя на экран столбцы данных. Логи энергопотребления. Данные с биометрических датчиков на их запястьях. Статистика атмосферных флуктуаций. Графики, диаграммы, цифры. Он наложил один график на другой.И замер.Воздух вышел из лёгких свистящим шёпотом.
Картина была не просто ясной. Она была чудовищно, тошнотворно симметричной.Пики потребления энергии биореактором — этим мицелиальным сердцем в груди станции — до миллисекунды совпадали с пиками их собственного, коллективного стресса. Вот он, всплеск во время гибели первого участника. Резкий скачок, когда они бунтовали против Кассиана. И самый высокий, самый жирный, самый уродливый пик — последние часы. Во время «Аудита». Их грызня, их ненависть, их стыд, их страх.
Марк отшатнулся от консоли, будто дотронулся до оголённого нерва. Это была не теория. Это была неопровержимая, физическая, блядская причинно-следственная связь.
Он развернулся. Его глаза лихорадочно блестели в полумраке.— Сюда! Все! Смотрите!
Он тыкал трясущимся пальцем в экран. Несколько человек нехотя подошли, скорее из желания увидеть новый повод для ненависти. Лина не встала, но её напряжённая спина говорила, что она слушает.— Это не Кассиан! — голос Марка срывался на фальцет. — То есть, он это начал, он нас сюда засунул, но теперь… теперь это уже не он! Это мы! Мы, блядь, сами!
Лина медленно, очень медленно повернула голову. Её голос был холодным, как глубоководный лёд, и таким же тяжёлым.— О чём ты, Марк? Новая теория заговора? Чтобы отвлечь от себя внимание? Пробовал уже. Не сработало.— Да нет же! — он в отчаянии вцепился пальцами в свои волосы. — Да послушайте вы, идиоты! Эта… эта тварь в реакторе… она не просто работает. Она питается! Понимаете? Технически, она преобразует биохимические маркеры стресса в чистую, сука, энергию! Наш адреналин, наш кортизол, наша ненависть… это её ёбаное топливо!
Алекс шагнул вперёд, его лицо изображало отеческую обеспокоенность.— Ребята, эй! Давайте без паники. Может, это просто…— Какая, к чёрту, паника?! — заорал Марк, и в его голосе звенела чистая, незамутнённая истерика. — Это не паника, это физика! Биохимия! Чем больше мы ссым кипятком и ненавидим друг друга, тем сильнее она становится! Тем активнее она меняет эту жестянку! Мы раскармливаем монстра, который нас сожрёт!
Джейк попятился.— Он спятил. Окончательно.Несколько человек согласно закивали. Теория Марка была слишком безумной. Слишком… нелепой. Проще было верить в злого гения Кассиана. Проще было ненавидеть Марка. Проще было ненавидеть друг друга.
Марк смотрел на их недоверчивые, враждебные лица и чувствовал, как его топит бессилие. Он был Кассандрой в этой проклятой подводной банке. Гением, которого никто не слушал.
И в этот самый момент, на пике их недоверия, из всех динамиков на станции раздался звук.
Это не была сирена тревоги. Не был голос Кассиана.Это был крик.Искажённый, замедленный, пропущенный через сырой вокодер биореактора. Машина растянула его, добавила металлического эха, но не смогла скрыть его первооснову. Это был крик того парня, что сорвался с моста. Тот самый предсмертный, полный ужаса и боли вопль, который въелся им всем под череп. Только теперь он звучал так, словно его воспроизводила машина, пытающаяся имитировать человеческую эмоцию, которую она только что поглотила. Звук был механическим, но в его основе лежал неподдельный, сохранённый, как цифровой образец, человеческий ужас.
Крик оборвался так же внезапно, как и начался.
И наступила тишина. Настоящая. Не та, что была раньше, плотная от ненависти. А мёртвая, вакуумная тишина, в которой каждый слышал только грохот крови в собственных ушах.
В этой тишине все, как один, поняли.Марк, возможно, не так уж и безумен.А их враг только что научился говорить.
Алекс смотрел на застывшие, покрытые ледяной испариной ужаса лица. Страх. Апатия. Полный паралич воли. Его мозг, натренированный на корпоративных тимбилдингах и семинарах по «выходу из зоны комфорта», зарегистрировал это как провал. Полный. Провал. Эксперимента.
Они сломались, — подумал он с досадой, почти с брезгливостью. — Это не та динамика. Это не рост. Кассиан хотел видеть борьбу, преодоление, синергию перед лицом невозможного… а они просто… сидят.
На долю секунды его кольнула почти отцовская жалость к этим сломленным, испуганным людям. Они выглядели такими потерянными. Но тут же в памяти вспыхнул образ: залитый светом, стерильный кабинет в Кассиан-Тауэр, и тихий, ровный голос его ментора, его демиурга. «Настоящая команда, Алекс, рождается не из доверия. Она рождается из огня общего, настоящего кризиса. Когда отступать некуда».
Он был здесь, чтобы разжечь этот огонь. Им нужен был новый катализатор. Не абстрактная угроза от станции. А простая, понятная, животная проблема.
Его взгляд упал на узел системы регенерации воды. Самая хрупкая, самая важная система после воздуха.
Он направился к ней. Походка озабоченная, но решительная.— Так, надо проверить системы. После этого… сбоя… всё могло полететь.
Он склонился над переплетением труб, покрытых испариной. Остальные безучастно наблюдали. Он положил руки на большой красный вентиль аварийной продувки. Сделал вид, что пытается его подтянуть.— Чёрт, заклинило… — пробормотал он, достаточно громко, чтобы его услышали.
Затем, убедившись, что все взгляды прикованы к нему, он провернул свой план. Незаметно, отработанным движением, подсунул под рукоятку вентиля короткий кусок арматуры, припрятанный несколько дней назад. Использовал его как рычаг и с натужным кряхтением навалился всем весом.
Раздался оглушительный, тошнотворный треск ломающегося металла.
Алекс отшатнулся. На его лице был написан такой неподдельный ужас, что он сам себе почти поверил.— Ой… — голос дрогнул. — Ребята… Кажется… кажется, я его сорвал.
Он указал на вентиль, который теперь болтался под неестественным углом. Затем его взгляд, полный паники, метнулся к главному манометру давления в системе. Стрелка медленно, но неумолимо ползла влево, к красной зоне.— Давление… давление падает, — прошептал он, и в его голосе было столько искреннего отчаяния, что ему поверил бы даже Кассиан. — У нас… у нас воды осталось на пару часов. Максимум.
Его игра была безупречна. Он не был предателем. Он был жертвой обстоятельств. Неуклюжим добряком, который хотел как лучше.
Эффект превзошёл все его самые смелые ожидания.Это не объединило группу.Это взорвало её.
Осознание близкой, мучительной смерти от обезвоживания отменило всё: иерархию, ненависть, страх перед станцией, память о Кассиане. Все эти сложные человеческие конструкты были сметены одной, самой древней и самой сильной эмоцией. Жаждой.
Джейк первым, с животным визгом, бросился к своему вещмешку, где лежала полупустая фляга. Кто-то ещё с рёвом кинулся на него, пытаясь её отобрать. Через секунду жилой отсек превратился в клубок дерущихся, рычащих, царапающихся тел. Лина, отбросив своё ледяное хладнокровие, одним резким, выверенным движением уложила на пол парня, который тянулся к её койке. Марк, забыв про свои терминалы, прижал к себе рюкзак, как самое ценное сокровище, и отполз в угол, его глаза дико метались по сторонам.
Это была не драка. Это был вопль паники, усиленный эхом замкнутого пространства.
И станция отреагировала мгновенно.Низкочастотный гул, к которому они привыкли, сменился чем-то другим. Глубоким, утробным, почти довольным рокотом, который исходил, казалось, отовсюду. Он вибрировал в палубе, в стенах, в костях. Влажные, щелкающие звуки из-за стен участились, сливаясь в непрерывный, возбуждённый треск. Пульсация света стала бешеной, стробоскопической, превращая драку в череду застывших, гротескных картин из ада.
Алекс стоял посреди этого хаоса, нетронутый. Он смотрел на дерущихся людей, на мигающий свет, на стены, которые, казалось, дрожали от предвкушения. Ужас и тайный, извращённый восторг боролись на его лице. Он добился своего. Он создал идеальный кризис.
Он смотрел на свои дрожащие руки, не в силах соединить причину и следствие. Он хотел разжечь огонь, чтобы закалить их.А вместо этого, кажется, просто позвонил в колокол, сзывая чудовище на ужин.
Глава 7. Поцелуй Иуды
(Точка зрения: Лина)
Звук прекратился. Не сам хаос, нет, — он просто потерял голос. Разорванные глотки хватали воздух, пальцы, сжимавшие обломки панелей и клочья чужих волос, разжались. Животная ярость в зрачках медленно таяла, сменяясь чем-то более древним. Голым, первобытным ужасом.
Что-то изменилось в самом воздухе.
Он стал густым. Вязким. Словно сам объём отсека сжался, выдавив из лёгких остатки кислорода и заменив его чем-то плотным, маслянистым. Лина сделала короткий, резкий вдох и замерла. К привычной смеси затхлой воды и металлического привкуса, который они давно перестали замечать, примешалась новая нота. Сладковатая, тошнотворная, как запах гниющего под летним солнцем фрукта. Она шла прямо из решёток вентиляции. Те больше не гудели ровным, механическим тоном. Они вздыхали. Тяжело, с натугой, выталкивая в отсек эту липкую, удушливую дрянь.
Станция дышала. И её выдох их убивал.
Один за другим выжившие опустили руки. Страх задохнуться оказался сильнее жажды крови. Они застыли в нелепых, сломанных позах, глядя на стены, с которых теперь сочился и медленно полз вниз жирный, радужный конденсат.